Глава тринадцатая
ПЛЯШУЩИЕ НА СТЕКЛЕ
1.
Облачко в ясном небе к северу над синими хребтами. Пылают стёкла окон чёрных и жёлтых изб на склоне. С визгами малышня плещется на отмели. За галечной полосой течение ласковое. Девушка изумительно красивая. Жёлтый купальник. Красный яркий круг на спине. Ускользнула в объятия нежной воды.
На буграх побережья женнщины и подростки в тёмных одеждах "подшевеливают" тяпками картошку.
День в вечер. Ивовое дыхание от реки в шипящей бесконечности. Комары тучей у марлевой завеси дверного проёма. По стеклу чёрная букашка! Зачем, ради какой цели? Что движет? Хочет проникнуть в мой мир?
Неподвижность зазвенела. Листва осины в углу двора не шелохнётся. Сосны золотоствольные в неслепкости закатного солнца.
Линии женского тела - отчаянным чувством невосполнимой утраты необретённого. Без "женщины" ни мужчин, ни женщин, ни Бога, ни судьбы... Напротив смерть, бессмысленность высоких порывов, обида, тысячелетия тысячелетий попрания воли, превращение в бесправного, низведённого до скотства "манкурта".
Портнягин размашисто и неразборчиво: "По стеклу между мирами. Там, за хрупким стеклом, иная жизнь, там удача, там богатство, там купленная красота... и стекло их предела..."
2.
"Цивилизация - философия Смерти. Психическая защита: "Нас конкретно смерть пока не касается. "Пока" мыслится и ощущается вечностью. Даже когда Смерть "решение" проблем, с вытравлением национальной культуры. В тунгусском государстве Чжен (Грозное), китайское название "Бохай" (698-926 гг.), спорт, театр, литература объединялись "философией Вечности", противостоящей "... Смерти". Кидани (копьеносцы) запретили конное поло - любимое тунгусское зрелище, метание копья, стрельбу из лука (стоя, на бегу,с колена, из седла...), театр и литературу. Война с менталитетами ("манкуртизм") порождает внутри сформировавшихся наций ненависть ("расизм") или же "государственный национализм" ("нацизм"). После падения мироздания Бохай, почила и философия Вечности (всё живое возрождается по биохимической Записи, в том числе индивидуум...), замещённая философией Смерти ( "меч Христа"), философией нацизма, правил и установок процветания небольшой кучки владельцев мироздания. Психическое заболевание "чужой веры" пронзило Цивилизацию: сверхмечта-обманка для "рабского" большинства: стать такими же процветающими, безжалостными и непреклонными хозяевами мира. Иногда сию философию обозначают как "американская мечта". Для достижения, кроме как "убий", нет ничего! Отсюда романтизация убийства человека человеком. Кровь, трупы, бравада, подлость, восхищающая молодое поколение. Молодые воодушевляются и у нас изощрёнными убийствами направо и налево, приговаривая "наша сила в правде!". Государства Земли (правители) упорно внедряют предательство жизни сплошным потоком с экранов, в литературе, в истории. Героизация отморозков-убийц. Им ставят памятники, в честь называют города, пишут книги и снимают фильмы, замалчивая, например, деятелей присоединения (18-19 вв.) Сибири и Дальнего Востока к России, с великим трудом исправлявших последствия преступлений стихийных колонизаторов.
3.
Смерть - торжество, как и рождение - абсолютная незыблемость. Обычные законы - итын из первичной философии смерти ( не определяющей, как на современном этапе, а воспитательно-образовательной). В цепи умираний и рождений церемониал погребения у тунгусо-язычных этносов разнороден. Смерть, как конечность жизни человека, отличаясь от гибели (умирание без потомков), категорически отрицалась. Чаще всего это медленный уход в мир иной в одиночестве. Советская идеология нанесла по древним законам психический удар. Тайно продолжали следовать обычаям тунгусы Тамигангкур, Локшекагир, Ингэлас и др. Пожилого, по его воле, не подпадая под кару государственного чужого закона, оставляли вроде как охранять лабаз - "умирать в одиночестве", без страха "быть закопанным в коматозном сне". Аргиш отодвигался дальше, дальше; кочевье не остановить. Время от времени "угасающего" кто-то навещал издали. Близкие ожидали печальную весть по другому обычному закону: "не удерживать и не омрачать одиноко устремлённого в Прошлое..." В тяжёлые времена "умирающих просто-напросто бросали, не имея возможности захоронить по обычаю..."
К захоронению подкочёвывали через год, вставая табаром за "день пути". Звали шамана "проводить Куту-душу покойного из сего места Среднего мира в Мир мёртвых" (Нижний). Выполнив положенное, никогда туда не заезжали. "Там Сангар-угдувин (выход из Преисподней) и дурной дух может поджидать, чтобы уцепиться (подселиться) за живого человека. Поэтому, наткнувшись на захоронение (гирамки), оставив приношение (пару спичек, щепотку табака, сахара или кусочек лепёшки, лоскут ткани, пятясь, посылали три стрелы в сторону захоронения.
По Средней Мокле (приток Олёкмы), в верховьях Эльпы, в долинах ключей и речек Тунгира встречались захоронения на деревьях: иссохшие покойники под крышами-навесами из лиственничного корья, зашитых в кожаные коконы, закреплённые за сучья и ствол. Кожа затвердела - невозможно разрезать. В среднем течении Олёкмы, на устье Эльпы и в др. местах - много захоронений на помостах. Детские. Погибшие ребятишки от заразных болезней, распространённых колонизаторами. Вымершие семьи от туберкулёза закапывали в песчанызх местах, зашив трупы в берёсту. Захоронений "тунгс-уки", как на Енисее у "аванек" (эвенков), в "домиках"" или ящиках на деревьях, в ареале исследований не встречал.
Обычаи "добровольных уходов тайного умирания". Их, людей, называли "дэруктэл" - "Усталые". Однажды исчезали. Никто не знает место их смерти. Некоторые заканчивали жизнь в воде. Правда,знаю два случая, когда на берегу находили аккуратно сложенную одежду, думали: "ушёл в воду", а спустя время случайно находили трупы далеко-далеко в горах. Четвёртые, опасаясь внезапной неподвижности (кулули - стать "камнем"), договаривались "о помощи" (автоназия) при диких болях, ужасном стыде..." Моя бабушка Фаина Николаевна имела договор... Исполнен.
4.
Не помню, как началось, что мы, несколько мальчишек и одна девочка - Валя Осколкова, наигравшись, набегавшись, накупавшись, шли к Бабе Кате Габышевой "требовать сказку". Всегда заставали тунгуску за шитьём. Приветствовала довольная посещением. Преподавала нам, чужим малышам, сокровенность. Много ведала о других народах, о битвах с хунну, с хань, с сяньби, с монголами, с лучагир. Иногда в разговор встревал муж - якут Николай. Космически звучала мифическая стихия Саха. Не знаю, насколько это истина, но именно от него я узнал, что раньше олонхо исполнялись на тунгусском языке. Легли в основу формально, с наполнением этническим материалом Саха? Однажды Габышев исчез. Баба Катя туманно пояснила: "Итын-Закон, Обычай, Порядок. Человек задом наперёд не ходит. Закон. Но... иногда пятится спастись. А Николай не может предать ни себя, ни свой народ..." Она продолжила его истории пересказами. При появлении взрослого - умолкала или говорила невнятно, путаясь, как будто не понимая, что от неё хотят, уже зная, что за "сказки" могут убить. Также при сыновьях, Михаиле и Николае, и дочери Евгении. "Лутче не знат. Никто не схватит и не утащит..." Нам же она даже о себе немного рассказала, когда возникло: "А откуда дядя Габышев взялся?"
- Красвицей не слыла. Быть молодой довелось. Даже из Москвы экспедитор (геолог) увезти хотел. Испугалась. Беременная от него, с дочерью Женей укочевали на речку Копри. Миша родился. Жили помаленьку. Нирува (хариусов) ловили. Женя кабарожек добывала. Когда рябчика или глухаря подстрелит... На Олёкме якуты стояли. От них Габышев Николай заповадился в гости. С Мишкой играл. Много ел - не напасёшься. Не заметила как вроде родственником стал. Придёт, наестся, лежит, мечтает! Или песни поёт, сказки рассказывает про Саха. Ребятишкам истории про древность. А когда якуты покочевали, он и не подумал уходить... От него родила Колку. Печалился: "То, что я ещё жив - невероятность! Жаль мне и тебя, Екатерина! Всех переживёшь. Колька хоть и позже уйдёт. Но будет при тебе как мертвец. А это ещё больнее. Тебя уважать перестанет. Деньги начнёт отбирать. Родичи будут "мертвецами" ходить... Один росток от Михаила пробьётся. Может, даже род восстанет. А как дальше - мне не видно... Скорее "дпльше" и нет вовсе". Вскорости сбежал. Меня даже не предупредил. Погоню почуял... "Комдив" Габышева не любил шибко. Завидовал? Злорадно сомневался в "погоне". "Да кому он нужен? Трепло да лень! Просто надоела ты ему! Помоложе решил найти!" А через два месяца примолк. Заявились люди из органов. Двое. Распрашивали сельчан. Да и с вами разговаривали... Так и не узнали, куда "сказочник" отправился?".
5.
Где носило сказителя и певца?! Вдруг появился в тунгирской тайге. Тихий, больной, тоскливый. Возвращался, крепясь, к Екатерине. Умер в шестидесятых (1965) в селе Тупик. Там и похоронен, забытый навсегда. Баба Катя, как и предсказано, пережила детей. Погиб Михаил по проклятию. Летом из республик строительные бригады по северам. В тот год армяне строили клуб. Молодой женился на местной женщине. Семья получилась крепкой. И он, не взирая на жёсткие возражения родственников, остался. Руки у армянина "золотые". Мог всё. Но без охотничьего промысла в тайге жить сложно. Опыта никакого. Поэтому прикрепили к Габышеву. В день отлёта Михаил загулял. Ждать вертолётчики не стали - надвигалась пурга. Армянин, понимая свою неприспособленность, решил тоже не лететь. А это срывало прекрасную возможность завезти снаряжение на участок. Михаил, он был в курсе происходящего, прислал собутыльника: "Пусть напраник летит один. А я дня через два доберусь на лодке..." Армянина высадили в спешке не в том ключе, в десяти километрах от зимовья. Заблудился. Братья (?) армянина привезли из Армении старуху-колдунью. Указала место. Сразу же обнаружили. Шёл несколько дней. Пытался разжечь костерок, спрятавшись под деревом от снега и ветра. Исчиркал три коробка спичек, прислонился к стволу и... сдался. Армяне хотели забрать маленькую дочь брата. Колдунья твердила: "Ищите, ищите. Они в земле закопаны..." Прятались в подполье. Перед отлётом старуха опустила руку в воду Олёкмы и прокляла: "Виновник и брат его будут страдать. Так же загибнут!"
Весна. Почки набухли - вот-вот вырваться листве. 2 мая, захватив две бутылки водки на опохмелку после праздничного застолья, пошли утковать. Михаил перешёл на ту сторону реки, осмеяв трусость напарника. Тот, изрядно пьяный, отправился "гонять" уток по лужам. Оттуда домой продолжить пьянку, бросив товарища в беде. Начался ледоход. Михаил попытался перебраться по льдинам, но сорвался. Выбрался промокший насквозь. Хотел разжечь костёр выстрелами из ружья. Но не смог...
Надо патроны избавить от дроби и войлочных пыжей. Если есть вата - набить гильзу до краёв. В земле выкопать нору, чтобы струёй огня не разметало растопку. В ямку уложить ветошь-траву, щепки, сучья, берёсту... Достаточно выстрела разжечь. Михаил истратил все патроны. Замёрз на песке дороги.
6.
Баба Катя сокрушалась:
- Задумываюсь о смерти. Не хотела бы... Когда туда "попадаешь". Дедушка несколько раз умирал. Не то, что "ожидаешь". На тропе между жизнью и смертью у всех по разному ведёт "Тяма" (скорее, она имела в виду "тэму", то есть "перевозчик", а у чалчагиров - "шаманский бубен", исполняющий задачу перевести покойника в состояние небытия). На Энгдекит (реке Мёртвых) половина воды течёт влево, а вторая - вправо. На берегу Амака - старец. Он низко висит в воздухе над твердью. Палец в ухо мертвецу ткнёт - всю жизнь видит от рождения. Садит в оморочку. Она увозит почившего влево или вправо. А если умирающий что-то не доделал в Среднем мире, Амака хватает за шкирку и выбрасывает в жизнь. Он сначала попадает в дыру (туннель) и видит яркий свет перед возвращением сознания. - Прихлопнула ладонью по полу. Чужим голосом: "А! Сказка! Всё в голове! Помер, закопали, и навсегда забыли, как и великое множество других... Никто уже не вспоминают сына и дочь. Я помру - последнее исчезнет. Колка (её и сказителя сын) всё пропил, весь разум. Ему, кроме водки, ничего не надо. Больно мне, омолгичан (она называла меня "мальчиком", хотя к тому времени мне за двадцать). Тебе обязательно скажут, правду скрыть, будто Дмитрий убил мою Женю пьяным. Нет! Они "уехали на небесных оленях" трезвыми. По согласию. За нас придумали оленей у всех отобрать и согнать в одно стадо (1975). Дмитрий и Женя подчинились. Оленей сдали. Приехали в село. Молчком прожили три дня. У них девочка воспитывалась. Дочь Бибишки - младшего брата Дмитрия. Они её собрали, деньги положили в ранец, одежду. Бедная хунаткан (маленькая девочка) бродила по селу до вечера, не понимая, куда и к кому идти. Тогда-то, когда свершилось, вспомнили о ней и стали искать. Нашли на берегу Олёкмы, у костра... Женя застрелилась первой. Дмитрий, как договорено, отрезал ей голову. Очень Женя боялась быть закопанной живой. Поджёг дом и застрелился. Так было... Сюда больше не ходи. Не хочу, чтобы видел, как разваливаюсь... Вот тебе, Портнягин, на время, стеклянные бусы. Когда бусинка почернеет - беда близко или событие большое. От деревяшки вправо посчитаешь до почерневшей - опасный день узнаешь. Ищи в себе правду. Там будет ответ и там есть спасение, помня, что главный твой враг - это ты сам!"
Не мог согласиться. От сосны ведь не рождается берёза. Но каждое из них неизменно, затаённое в семени, вырастает берёзой или сосной; так живое бывшее воссоздаётся по Записи в нынешнее...
Сын Бабы Кати Николай, стремясь убежать от погибающего мира, пьянствовал беспросветно. Пришла та ночь Прозрения глубин сознания, породившего обман. Радостно: "Ну, вот и за мной отправили вертолёт..." Нашли по вою его собак замёрзшим на вертолётной площадке.
7.
"Княжение" первопоселенцев Тумановых затаилось по воле районного партийного руководства. Похоже, установка свыше. Как правило, всех под "гребёнку". В соседнем уделе произошло тоже самое - семейство Кругловых отошло от дел до шестидесятых годов. Кстати, старшие дети Кругловых носили те же имена, что и тумановские: Мария, Михаил, Иван. Особенно, было много в тайге Михаилов. Их различали либо по прозвищам, либо определениями: Миша Маленький, Миша Большой, Миша Дипломат и т. п. Смена власти одних принизила. Иные выдвинулись, захватывая лучшее. Новый председатель "Красной скалы" Кузнецов, чуть сложное дело, за советом в конюшню. Часто видели председателя рано утром по пути на хоздвор. Тогдашние колхозные руководители не чурались "литовки", вил, граблей, лопат и тяпок. Работали наравне. Начальники-директора совхозов появились в семидесятые годы. Сорок лет прежде совхозного периода обещались перемены: от простейшего производственного объединения в коллективные хозяйства советского типа. "Замаячили" большие деньги - и сразу затлела борьба. Сыновья отстранённого Григория Туманова, Михаил и Иван, жаждали вернуть влияние семьи. Решала поддержка Марии. Был выбор. И всё-таки, страдая сомнениями, поддержала своих. Считала родных братьев недоумками. Легко управлять. Всё лучше усиления позиций семей Марусовых и Калгиных - опоры Кузнецова. "Конюшня" (работяги) выдерживали нейтралитет (большего от них и не требовалось!), помогая тем и другим, если на пользу хозяйству.
Кузнецов надеялся на переизбрание. Не все, не все за "туманщину". Получить бы беспроцентный кредит и субсидию на оленеводство! Но как выполнить условия финансирования?
8.
Иван Туманов выше среднего роста - выделялся. Широк в кости, но к полноте не склонен. Благородная осанка, как и у сестры Марии "в мать" - аргунскую казачку. От них кучерявый Михаил отличался фигурой, медлительностью ума и открыто склочным характером. Злоба так и лилиась. Ему постоянно надо с кем-то скандалить. Именно его семейство "науськивало" на неугодного. За время, с 1932 года, на "Скале" не смогли прижиться 1800 человек, согласно похозяйственной книги села. Иван не менее злобный. Но, как говорится, "застегнут на все пуговицы". Скрыто вредил, продолжая доверительно и чуть ли не ласково общаться. Со всеми на "вы". Ругательства от него не услышишь. Всегда выражал желание помочь. Лишь однажды, при многих свидетелях, невероятно, Иван проявился грубым. Люди видели, как к нему во двор, отодвинув Елизавету - жену Ивана, она пыталась её остановить, стремительно ворвалась Мария. "Ну, сяс она ему задаст!" - Не случилось! Зато услышали отборные маты от Ивана, решительно выдворяющую родную сестру из своей жизни и, по сути, из жизни села. Никто ничего не понимал. Странное ощущение вселенского краха. Мария в "кузнецовское время" сильно просчиталась, сделав ставку сначала на Михаила, а потом на Ивана. В то время (1958) она имела вес для районного начальства как член бюро РК КПСС. А когда её вывели из состава бюро, то уважение на нет. Да и пришло иное поколение руководителей. Иван, пытаясь "выбить" пилы для пилорамы, сослался на сестру. И вдруг увидел полное презрение: а она-то тут причём?! Удивление переросло в уничижение силы сестры.
9.
- У Трататона интерес, конечно, был, - рассказывал Иван Туманов. - Нам мелочь. Для него огромный. С коневодами из Уркимы, "на всякий случай", договорился обменять жеребца на кобылу. Молодняк прикупить. Наперёд мечтал. Насоветовал Кузнецовцу... Брат мой Мишка рвался в председатели. Идею Сафонова вкривь использовал. Дескать, переселенцам льготы, а вам - фиг! Члены правления колхоза, они же выборщики председателя, - эвенки из бедноты. Всю жизнь батрачили на ороченов. Болтуны! Без хозяйского навыка. Будет день, будет и пища! Их отговорка. Гонору много (дорвались до власти!) - ума ноль. Узнали про льготы, переметнулись из зависти к Мишке. Ни копейки не отдадим! Криком ругались, ногами топали. Такая манера - ногами протест. Попробуй, догони, кто протестовал. По одиночке всё отрицают: "Моя твоя не понимат! Моя ноги спокойно стоял". До Кузнецова дошло: осенью не переизберут. Сам говорил моей сестре. Дескать, хотя бы сейчас не мешайте. Работу не ослаблял - серьёзный мужик. Может, надеялся? Человек ведь! На то собрание пришёл как будто в тайгу собрался. Когда буза началась - объявил перерыв. Послали за Трататоном. Все очень удивились - подъехал на коне. В поводу три оседланных, с перемётными сумами. Загружены. Одет по-таёжному. Прояснилось, Кузнецов и два попутчика уже готовы - "токо подпоясаться". Мишка и тунгусы радовались: у кузнецовских не пролезло! Трататон прямо от двери заговорил: "Кричать - дело толкове сломать. Потом на свяжете верёвочкой. - Он их поддел. У них всё на верёвочках, рвётся - ломается - связывается мало-мальски... - Дают оленей. Деньги на избы переселенцам. Помощь обещают из округа. Деньги-то строго на дело. Так просто их вам не видать. Обманывают вас. По оленеводству. Ороченство - дело полудикое, совместная жизнь с оленем. Ороченом надо родиться. Но и стать им. Тем паче, животные будут с чужих мест. Уйдут дней через десять, как пить дать! - Тратон часто, раз в месяц, ездил в райцентр по почту. На собрании хитрый намёк тоже сработал. - Кое-где, слышал, за старые потери оленей привлекают. А при больших утратах к стенке! У нас единственный оленевод - Михаил Прохоров (Проклятый). И тот всё время каюрит в экспедициях. Деньги колхозу зарабатывает. Да и в другой колхоз нацелился. А теперь прямо скажите: кто из вас возьмётся оленям "хвосты крутить"? Кто? Если есть такие, хоть один, то распрягаю коней..." Тишина! Мишка голову в плечи втянул. Так тихо, что комара слышно было. Никто не посмел взвалить очень-очень опасное дело. Ведь пробовали, горлопанили, когда у "кулаков" оленей отбирали. И что? Ни одного оленя не осталось. Выкрутились безнаказанными. А теперь привлекают за нерадивость, а уж за потери..."
9.
Саха сталкивались в степях Забайкалья с бурято-язычными мурченами хамнеганами (лучниками) и с тунгусами-степняками. Саха одерживали верх из-за разрозненности (подтверждают ссылки в преданиях на монгольскую притчу о прутике, что его легко сломать... и пучке прутьев). Тюрки налетали на стойбища конных тунгусов, с устрашающими криками и пронзительными свистами. Получили тунгусское название "Екэ" (Екэ+т или Якэ+т во мн.ч.) - "Кричащие, свистящие". Безнаказанное Шествие омрачилось убийством ребёнка. Мать-тунгуска поднимала над собой сынка. Он погиб. Аси вырвала стрелу и упала на неё. Утром князьям донесли, все до одного ойрата и бурята - проводники исчезли. Они всё побросали: имущество, юрты, повозки-тэргэ...
Мощь тунгусской степи и предгорий Яблонового хребта (населяли эвэнкэ) мгновенно обрушилась на тюрок. Проявилась неповоротливость Кочевья. Тюрки ничего не могли противопоставить юрким конным отрядам, нападающим со всех сторон одновременно. Лучники-хамнеганы метко стреляли на всём скаку, быстро разворачивались, словно отступая, и тут же летели в плотную атаку с копьями и пиками...
Пробиться к Силкари (Шилке) - к Амазарскому пути уже не могли. Отхлынули на древний "Путь между севером и западом" к Байкалу (Бэйгал - Стоячий огонь), по фрагментам преданий, записанных эвенкийским учёным А.С. Шубиным (Бахановым) "Шествие" тюрок Екэт распалось после суглана (Совета) на озере "Острых ножей" - Котокэл. Первое: Баргузинское объединение родов. Второе, наиболее разнородное: "Дынлинское" (Курыканское); они продолжили кочевать на север Байкала и верховья Илэн (Лены) - на бурятско-тунгусскую территорию. Большая часть родов была оттеснена бурятами на Енисей.
Оказалось, Васильев Владимир Николаевич (Бибишка), из последней волны переселнцев-эвенков, "якутского происхождения", как Кузьмины, Абрамовы, Габышевы... и др. Их далёкие предки входили в "Шествие Саха". Так и амурские ( с "железного века") тесно жили с якэт.
Со временем Баргузинские Саха, перевалив на территорию Баунт и на Витим, вышли на "Тунгирский путь". Скотоводческим кочевьем" добрались через время до реки Нюкжа (Нюксэ - сымское название). Якэт (якут) дали ей имя "Дырылда" ( с тюркского: шумная, громкая, говорливая). Часть родов Саха распространилась по "Нюкженскому пути" (русское название "Тунгирский (Тугирский) волок", на левобережье Амура.
10.
У "Тунгирвэ" (тунгирские тунгусы): "Давным-давно якэт ушли с Илэн (Лены)..."
Думал, исходило от Н. Габышева. По свидетельству Петруся Абрамова и его племянника Владимира Прокопьевича Абрамова, они с детства знали от родичей, живших на Силкари (Шилке) о "ИЛЭЛ НГЭНЭРИТЫН" - "Шествие народов". Тогда, в древности, начались климатические изменения, вызвавшие уход народов некогда благодатных земель. Предки Саха, в составе народов "Хунну" ( "Имеющие домашних животных"), ушли на юг. Но сначала "с севера мигрировали лесные охотники, вслед за копытными дикими животными". Позже: "в 3-2 тысячелетиях до н.э. неолитические племена (исаковско-серовская культура); расселились от Забайкалья до реки Хуанхэ (Жёлтая). Саха долгие века мечтали о возвращении на породные земли и однажды возвращение началось. Оно проходило в условиях контроля дорог полудикими племенами. На отдалённых территориях сталкивались с дикими тунгусами, в том числе с эвенками (киндыгирами). Кочевали Саха обходами. "Амурское" направление подтверждается древними традиционными (Р.Маак и др.) захоронениями якутов на Амуре. Красноречивы приметы материальной и языковой стихий Саха у некогда ороченского народа "манягров" (манягир). Манягиры заимствовали коневодство, большей частью превратившись в мурченов - конных тунгусов. Ещё одна из характерных черт преданий тех исторических процессов: Якэт, из-за конфликта с тунгусами Баргузинской долины укочевали к Витиму - к "Тунгирскому пути". С ними, возможно, породнившиеся с саха, бурятские и эвенкийские семьи тунгусо-ячзычного народа "Батулин". На Амуре, по естественным разногласиям, распались. "Эвенкийская часть "Бату" (свирепые, сердитые, вспыльчивые) сплавились на катукал (многоместные берестовые лодки) по Амуру". Раньше, из батулинцев, выделились семьи, оставшись на реках Нюкжа и Уркима. К ним относятся эвенки Васильевы, Кузьмины, переселившиеся на Олёкму, благодаря Трататону и Кузнецову. На Амуре "Бату" жили среди ульчей и нанайцев вплоть до ХХ века. Большая часть ушла с саха в Якутию: якутский род "Батулинцы".
11.
У каждого за "вечным" мизер главных событий. Отравляют жизнь. Сплошь утраченные иллюзии, порывы, обречённые на провал: прожито бесполезно, преступно, глупо, мгновенно, многие годы в пьяном безумии и мечтами о ложных ценностях. Будто за всю жизнь ничего не происходило. Дети мгновенно превратились в мужчин, малышки в невест, и даже в мамаш...
Из терзающего душу Бибишки поклоническая ненависть:
- Забзы - делец! Опытный, хитрый бандит-вор. Олени, кони, собаки-волкодавы. Скотских бычков откармливали. Женщины шили заготовки унтов, охотничью обувь-эмчурэ. Шубки детские из шкур пыжиков. Как картинки! Старались. Устали глаза - ягоды собирать или шишки. Чуть свободное время, орочены выделывали шкуры, лапы (камыса), пушнину. Нарты мастерили оленеводам. Лыжи охотникам. Всё нелегально! Это что, не преступление? В колхозе трудодни. А Забзы платил "живыми" деньгами. Никого не подгонял, не отслеживал. Озадачил и забыл. Заметит хандру, кивнёт: зайди... Выходит человек из юрты, улыбается. В руке пачка денег. Значит, на "выхлоп"! Прогуляется в селе с неделю и скорее в тайгу. Из рода "Бату" нас было трое. С нами Забзы не разговаривал вообще. Словно мы его видим, а он нас нет. Иногда думалось, что он даже не подозревает о нашем существовании.
12.
"Бибишка", с разными деталями, рассуждая о Забзы, страдал жизнью, копаясь в разных периодах, невольно и не однажды проваливался в кошмар жизни при отце. Переживал вновь и вновь, оправдывая собственную жестокость, хамство, моральную распущенность из-за насильственной властности, как силы паразитического выживания во вседозволенности в изолированности кочевой жизни.
- Воспитывал нас кулаками и пинками. Я и Димка заикаемся. Бил "насмерть". Конечно, иногда без кулака не обойдёшься. Иначе не понимают. А так быстро доходит, что и как. Началась война. Отец дезертировал. Несколько беглецов пряталось в горах. Приходил. То муки, то соли. Боезапас всё время требовал. В последний раз избил нас. Я сказал матери: больше никому и никогда не дам тебя и себя бить! Милиционеры всё-таки наткнулись на дезертиров. Засаду устроили. Окружили. Двух подстрелили. Сами пострадали. Сказали, стрелка найти не смогли. Одного ранил, одного убил. Мать достала три патрона из неприкосновенного запаса: "Или ты его, или он нас. И сейчас! Ночью он сбежит..."
Скрадывал тихо-тихо. За каждым кустом, за каждой корягой чудился. Веришь? Кто-то меня вёл. Я ведь ничего не заметил. А вдруг вправо и вверх выстрелил. И прыгнул за дерево. Тихо-тихо. Ни движения, ни звука. Потом "кап по листьям на дёрне, "кап", "кап". Из густоты ветвей. Всмотрелся. А он там цепляется. Долго цеплялся. Живучий! Истёк кровью и рухнул... Родичи не осудили. Но решили: лучше пусть исчезнет. Итын (закон) не обойдёшь. Мать подумала-подумала, собралась. Отправились до рассвета. Крадучись ото всех. Три дня вела по гольцу. Высоко! Рядом с облаками. Мне же восемь лет всего. Трудно. По раскалённому плитняку. Валуны как живые шевелились. Жара волнами. Солнце вполнеба. Запомнилось: "Здесь я с отцом проходила. С тех пор никто тут не появлялся. И теперь уж, после нас, никто не пойдёт этой "тропой беглецов". Века мелькнут, а эти камни всё ещё будут так лежать..." Жажда. По две литровых берёстовых фляги. Экономили. По глотку! К вечеру третьего дня вышли к обрыву. Сколь глаз хватало: сопки, леса островами, полосами по рекам и ключам. Озёра!
"Буркан". По обычаю присели отдохнуть. "Теперь, - сказала, - можешь пить сколь хочешь... У ороченов старайся - выживешь. А выживешь, нас с Димкой ищи на речке Уркима..."
Ночевали внизу. По низине ещё полдня шли. Орочены! Девять юрт, несколько палаток. Всюду лежали и стояли олени, опустив морды в дым куров. Нас ещё раньше встретил молодой мужик на коне - Толя Урпиулов. Он проводил к отдельной люкче (стоянке) и уехал, как он сказал, "гонять табун". Тогда-то впервые увидел Забзы. Тунгус, но не эвенк. Эхачи бэгдэрин (белоглазый). Глаза серые. На перса похож. Я в старой книжке картинки видел. Поп-отец показывал. Очень силён физически. Он на меня и не глянул. И всегда презирал, как будто перед ним червяк. Показал тропинку: "Отведи в сосняк, к амака (деду). Юрта на берегу ключа. Там верхний удел. У него поживёт. Сама вернись. Чай пить будем, разговаривать, что и как. После отдохнёшь у Алинэ (жена Забзы). Завтра увезут на оленях, куда скажешь.
13.
- Понял, здесь "держат язык за зубами". Верхний, ороченский табор не знает ничего о делах "нижнего". Там шили, рыбачили, охотились, солили, коптили. Люди исчезали на месяц-полтора. Забзы, бывало, с ними уезжал. На коне, когда на олене. Всё же поинтересовался. Дедка семейства рассердился: "Будешь пипку везде тыкать, оторвут!"
Дважды в год "стадо" потрясало. Забзы непривычно озабочен комиссией колхоза. Члены её якуты и русские. Иначе эвенки всегда договорятся. Комиссия пересчитывала, выбраковывала оленей на забой, списывали задавленных волками и медведями; от болезней потерь не было. Недалеко какое-то время кочевал шаман Баженов. Он здорово лечил коней и оленей. Забзы у него многому научился. К моему приходу шамана уже арестовали и увезли. За неделю до пересчёта тайное стадо угоняли к гольцам. Работали на пределе. Оленей много. А они тянутся к стаду. "Блудных" на поводах. Через каждые три-четыре часа перевязывали на другие места... Зарплата? Платил помногу. Деньги у него - пачками! За камни, поди... - Камни? Понятия не имели. Сейчас известно, по тайге полно хищников-старателей. Опасная публика! Приходилось сталкиваться. Добывают золото, чароит, гроссуляр (зелёный гранат), другие полудрагоценные камни. Проблем со сбытом нет.
Бибишка всех считал недоумками, кроме себя и Забзы:
- Всё, что имею - у него научился. Он, конечно, к старости отупел! Не понимал, на умного всегда умнейший найдётся. А хитрый однажды себя перехитрит. Когда унизили, я с ним встретился. Семьсот километров прокочевал. Прямо ему: иди ко мне работать! Я в обиду не дам. Послушай умного человека. Кто ты теперь? Никто! Приживала у зятя?! - Подумал, благодарить станет. А он, так и не глянув на меня, показал рукой, чтобы убирался. Ушёл, но передал с ороченами: "Дурак! Под кустом сдохнет! Жил дураком, дураком и помрёт!"
14.
Бибишка - спившийся орочен, лишённый возможности заниматься извечным, мучительно соображал Нечто грандиозное, спасающее от осознания собственной гибели. Цеплялся за исчезающий "мир Забзы" - мир свободы, естественной борьбы-выживания, самостоятельности и бесконечности кочевого пространства. Неуклонно, жестоко уничтожалось обычное Бытие. Тотальное уничтожение национальной сакральности. Подвержение учёту и обобществлению. Подмена извечной жизни "служением Системе".
Весь спектр губительности выпал на одно поколение ороченов, вымершего за 15-16 лет. Владимир Николаевич в уничтожающем гнёте винил стариков, повторяя слова Паши Горбатенького: "Прошлое не позаботилось о Будущем, потому что погибла вера в возвращение каждого, исполнившего Обычай". Особенно злился на Забзы, отошедшего от дел (по его убеждению), как он разумел, под предательским давлением дочери:
- Придурок! До сих пор бы правил. Дочь Наська (Наска) на беду выросла! Своенравная дура! Дура! Дура! Втрескалась в Гадёныша, в чужака. Всё погубила. Стадо погубила! - "Стадо" понималось как "Авду" - хозяйство, имущество, домашние животные... Вселенский мир оригинальный, связанный накрепко с иными мирами и с Космосом. - ...Приедет из Тупика, из интерната. Наську, почему-то, Забзы туда увозил. В Чару, там старшая Полинка училась, или в Олёкминск ближе. Но нет! В конце августа укочёвывал вверх по Олёкме. Оттуда учеников увозил в интернат Тупика караванщик - дядя Миша Трататон (Сафонов). Эвенки-переселенцы до конца жизни поколения были благодарны мудрому конюху... - Когда Наська в "стаде", нас, мужиков, потряхивало. Молодые! Ты видел её, нет? "Японка".
- Мельком.
- Гадёныша, школу как закончила, привезла. Забзы ни слова. Будущий зять послушный, нежненький. Смотреть противно. Орочены посмеивались над ним. Терпел. А потом всех потихоньку выжил! На гибель! Кто повесился, кто застрелился, кто замёрз, кого убили. Ни одного нет, чтобы до старости дожил. После летнего пересчёта, когда отёл закончился, от брата Димки весточку получил. Мать и он жили в селе Уркима. Одно худо - оленеводческой работы не было. Забзы не уговаривал остаться. Презрительно кивнул, дескать, каждому своё! У них в семье закипала злоба. А по зиме как с ума сошёл. Стадо колхозное решил передать. С Якутии уйти на Олёкму. Его так в верховья всю жизнь тянуло! На Шилку! Полинку вдруг... Вроде бы не ругался с ней никогда. Я даже не подозревал. Прогнал! Сам рассказывал: "Вывел её на реку, на нартовую дорогу. Сурово наказал: вот те тропа на Усть-Нюкжу! Живи как знаешь!"
- Сам рассказал? Полнейшая тухта! Не понятно? Скрытая жизнь закончилась. Когда разоблачили витимского единоличника. Кому-кому, а вам бы он никогда не признался.
- Как это?
- Да наверняка Забзы спланировал. Иначе никак не укладывается в обычные законы. А он их чтил. Сына можно прогнать, а дочь никогда! Только замуж. Насколько я знаю, догадался из разговора со следователем Санжиевым, на них было заведено два уголовных дела. И на вас тоже. Просто Забзы подстраховал дочь. Она же его ближайшая помощница.
- Я своё отбыл. Четыре года... А с Полинкой у них всерьёз. Я так думаю. И причина была. С дедушкой, я первый год у него жил, каюрила в экспедициях, пока дедка не умер. И нашла "бича" на жизнь - рабочего из экспедиции. А может, ты и прав. Я тоже проводником отработал. Не просто. Именно Полинка наказ давала:"Смотрите, где камни есть, зелёные и белые, изнутри светятся. Где геологи найдут. Ничего не говорите, внимание не выдайте - моя не понимай, моя оленя знат, и тропа куда идти..."
15.
Несчастья тунгусы проецируют в пространство как "победу одних духов над другими". Но вина всегда на человеке. Если не очевидна, то обвиняли кого угодно, применяя обычный закон: "Намерения выдаются результатом". Разлад между якэт (якутами) и тунгусами Баргузинской долины. В верховьях Лены обитало племя великанов - Манги. Аборигены называли их "Со бэе" (сердитый, злой человек). Однажды Манги, по имени Микачин, появился от Байкала. Каждый год, в конце лета, великаны грабили скотоводов, угоняя часть овец и коров. Образ жизни явившегося Микачина манги раскрывается в тексте "Очорокон". Якуты и тунгусы, узнав о приближении великана, обсуждали: неизвестно, один ли, ведь ходят по одному, но слышат и чувствуют друг друга. Убить ядовитыми стрелами? Нельзя! Знают, когда должен вернуться. Задержался, то спешат на высокое место и кричат так громко, что деревья трясутся. Не услышав ответа, на поиски. При гибели родича сжигали до тла, выпустив из тела кровь, а с нею и куту-душу. Якуты предложили отступить на левобережье Тые (Баргузина). А на дороге поставить (сделать) здоровенного быка, оббить шкурами. Манги напугается и уйдёт, вместе с рабами-погонщиками скота (обычные люди), в Намаму (приток Светлой). Великан, увидев страшного быка, испугался, схватил камень и метко бросил в быка, приготовившись убежать, если громадина бросится бодать. Обман! Рассердился. В злобе крушил жилища, лабаза, ледники-хранилища, убивал людей. К нему, услышав рёв, на помощь прибежали с перевала две женщины-манги, превосходившие мужчин в злобности и коварстве. Великаны урон мурченам нанесли колоссальный. Тунгусы обвинили якутов: они якобы с расчётом придумали "деревянного быка", добиваясь ослабления мурченов. Началась запутанная и причудливая тяжба. Она привела к войне и к Исходу якутских племён на восток, прежде запланированного времени, куда и стремились изначально.
16.
Тучки на окоёме уже с концами, с загнутыми крючками. Портнягин снял с верёвки рубашку и носки, веря примете древних: должен быть дождик. Не верилось. Так мирно, тихо, покойно приятно. Если не брать во внимание лёгкую встревоженность и недовольство от ожидания начала дискотеки в клубе, откуда до двенадцати ночи будет доносится "бум, бум, бум!" Огромное число землян, каждый вечер, собираются и пляшут дикие танцы в клубах, в барах и ресторанах... и даже просто на танцплощадках...
Запалив лампу, засел за работу: "Законы Бытия - мудрость, связанная с каждодневным существованием. За тридцать лет двадцатого века обеспечение национальной полноценности уничтожено. Под "полноценностью", как и счастье, подразумевается состояние души (биохимическое). Как-то не очень-то по душе. Но выпячено важное из обычных законов-итын (законов выживания): недоверие к миру естественной лжи и невольного-вольного предательства, позднего раскаяния в бесконечных перступлениях против Всеобщего Разума (Духа Святого).
В фрагменте "Дэгил амиялду бэчэвдерэ" ("Птицы во сне покачиваются"): "Доверяй только тыевуну (посоху), помня в готовности, он может сломаться в неподходящее мгновение". Вопреки мудрости предали себя. Где вы и что вы без продолжения рода?! Где вы, погибшие девять из десяти!?
Начало мудрости, замечено у всех народов, страх. Страх превратил владение "Тыевуном" как оружие жизнеобеспечения, продолжив руку, с наращиванием силы удлинением: палка-копалка, пика, копьё, лук и стрелы, ружьё... ракета. Отсюда осмысление действий, закреплённых обычаями, оберегами, профессиональными наставлениями. Прахом! Чтили хотя бы "Тыевун", как философию, втекающую в святость, противостоящую мечте-обманке, обещающей: там счастье!
Давным-давно древние воображали "Туру" - дерево до неба.
17.
"Земляной" ("Песчаный") шаман Яян срезает с небесного дерева "Туру" побегим и высаживает ("натыкивает", "вдевает") - тагавкан-ми по берегам рек. Люди из них делали посохи, "из черёмухи" (утверждение тунгирвэ). Яян обитали у Ламу (Байкала), по левобережному водосбору Витима (Вэтэм) до реки Жуя, в верховьях Лены (Илэн). По свидетельству учёной Г.И. Варламовой (Кэптукэ) в древности Яян встречались и на Зее.
Известный чилчагирам Яян (он пришлый из Баунта, по другим источникам, из Баргузинской долины, поэтому подозреваю, что киндыгиры холоднинские выдавали желаемое за действительное). Бубен не использовал. Доставшееся по наследству шаманское одеяние (самасик и пр.) раскладывал рядом. Будущее конкретного человека не раскрывал (табу); подтверждение, что он не Яян. Правда, предупреждал о конкретной физической опасности. Проводил психотерапевтические обряды. Лечил от болезней людей и домашних животных. Призывал промысловую удачу - пожелания! Яян же, главным образом, настраивал промысловиков как бы не на охоту, а иное дело, чтобы зверь не мог почувствовать в пространстве исходящую от человека опасность. Яян общались на большом расстоянии, опустив руку в воду или в ямку в сырой земле. Яян - посредник с Всеобщим Разумомо (Духом Святым). Шаман, о коем речь, Букидаев похоронен в селе Холодная Северобайкальского района Бурятии. И, пожалуй, он всё-таки принадлежал к касте саманов, работающих с помощью духов предков. Об этом говорит его фамилия. Букидаев - Букидэ: "Буки - смерть, "загробный мир" + суффикс, обозначающий сторону, пространство, направление пути "-дэ". Он страдал, по всей вероятности, эпилепсией или трансовым "провалом" в подобное состояние. Во время вызванных приступов "умирал". И, возвращаясь из "смерти", рассказывал необходимое, вылавливая из причудливых видений истину, истолковывая. Если камлание было удачным, то брал приличную плату оленем, телёнком, жеребёнком или пушниной. Судите о его силе: Букидаев был самым богатым человеком территорий рек Няндаркан (Холодная), Правая и Левая Мамы, побережья Ламу (Байкала) до границы с Ольхонскими бурятами.
18.
"Саман Яян (шаман) проник в стойбище. Все как убитые. Ни одна собака не тявкнула. Поляну для действия и временной стоянки выбрали за три дня до "прихода". Поставили большую юрту-дю. Утром четвёртого дня, до восхода, съехались мурчены (конные тунгусы, в том числе, и мои родственники). Много людей. Шум осторожный - старались не греметь. Не разговаривали. Некоторые озирались, угадывая откуда "прилетит" саман Укэнг (Гагара). Вдруг от внезапности женщины взвизгнули. Из юрты неожиданно выскочил ("вылетел") саман. Люди окаменели, лошади и олени застыли изваяниями, собаки легли... Он же замер, приставив ладонь к уху. Слушает! От напряжения звенело пространство. Раздался первый голос из-под земли. Несколько голосов из реки. И сверху. Наконец, говор зазвучал отовсюду и каждый живой узнал голоса умерших предков: "Би эду!", "Би эду!", "Би эду!" - "Я здесь!"
Саман оббежал кругом. Старухи и старики на колени. Начали покачиваться, закрыв глаза, как сонные птицы. Из неподвержанных воздействию саман выбрал двух "помощников-бэлэмнил". Они отошли к берёзе. Шептались. И шёпот как будто распространялся кругом шипением. Саман растолковывал, что и как, когда "уйдёт пляской" по "Туру". У самана древний ковшичек - соковункан, чёрный. Черпал араки-водку из котелка, давал глотнуть помощникам, выпивал немного сам. Разбрызгивал водку по сторонам. Многие мурчены и орочены "бормотали", разговаривая с умершими родичами и близкими. Саман удалился в юрту пятясь, ударяя тыевуном перед собой. За ним пятился помощник, резко отмахиваясь от мирского (дъявольского) веткой берёзы. Второй бэлэмнил и зрелые мужчины выбрали лиственницу, бережно раскопали корни, вытащили дерево из земли. Очистили от веток и верхнего слоя коры. "Туру" - жердь, с корнями, занесли в юрту, установили верхушкой в "сона" (верхнее дымовое отверстие). Помощники закрыли вход в юрту. Слышно: саман ходил, звеня колокольчиками, стучал время от времени тыевуном по "туру", ожидая приглашения подняться. На призывные клики заклекотали вороны. И вдруг истошно закричала гагара. Саман, завывая вьюгой, "заскочил по "туру"-жерди на дерево небесное "Туру", добрался до Верхнего мира и там имел разговор с Амикуном (главным Богом). "Допущенные" подслушивали, запоминали наказы и предупреждения для каждого, а семейств было 60..." - Далее бабушка добавила: "По божескому люди хорошо жили..."
Подобный обряд, упрощённый, с элементами буддизма (наполнение положительной энергией белых продуктов) наблюдал в Курумканском районе Бурятии. Шаман, по имени "Орочен" (Оручун), из Улан-Удэ, сразу меня не взлюбил. Запретил фото и киносъёмку. Настроил против меня молящихся. Враждебные мурчены, обнаружив, что чилчагир делает скрыто снимки, сердито прогнали с молебствия.
Замечу, что у курумканцев отношение к "туру" другого уровня, сродни бурят-монгольской культуре. У бурят "Туру" не наставление "как жить, действовать, поступить и пр.", как у "тунгирвэ", а уже достигнутое и устоявшееся: "сама жизнь", требующая тщательного бережения. Оное значительно сакральное, всевременное, переводится "Туру" - "Дом" (семья, продолжение рода, хозяйство...).
19.
На Верхней Лене "тыевун" - оружие странника - "усэ нгэнэктэдеричи". Копьё служило посохом, рогатиной - боевым клинком. У основания "железа" (лезвия) и верхнего конца древка приделывалась крепкая поперечина. На лезвие надевались ножны. "Усы" или крест, крестовина - спасительное. Медведь, или иной хищник, в предсмертной силе, нанизываясь, не мог дотянуться до древнего охотника и убить. Человек, вонзив, мгновенно упирал древко в землю, присев... Позже сей тип тыевуна стал называться "хулэнгки".
"Тые" - узкий, тесный, теснота. Глагол "тые-ми" архаичное действие "с трудом пролезть куда-либо", "на ту сторону". В ледяной древности жизнь тунгуса-урэгэл в среднем высокогорье меж двумя ледниками (водного и снежного). Препятствием выживания, в охоте на зверя и птицу, глубочайшие трещины, заснеженные ямы-ловушки.
Зародилось изначало "бытийной философии", отвергающей смерть, как уход навсегда. "Тыевун" - часть законов Илэ (тунгусов-урэгэл). Вот пример психологической тонкости одного из обычных законов, строго определявших кочевую жизнедеятельность. Торопился по заснеженному льду высокогорного озера "Амутдяк" ("Протяжённое"). Тяжеленная поняга с провизией. Усталость притупила внимательность (причина большинства гибелей в тайге и в горах). Древний закон, при любых якобы важных аргументах, запрещал при усталости двигаться дальше, требовал отдохнуть и присмотреться... Куда там! Торопился на зимовье. И... край жизни! Почти шагнул, перенося вес вперёд, тыевун-посох пробил тонкий пористый ледок. В сантиметрах от гибели! Чуть присел, справляясь с толкающим вперёд весом. Никакой паники! Осторожно отодвинулся, выдохнул. Кроме раздражения от собственной гибельной беспечности, никаких эмоций. Однако, по истечении времени, вдруг охватился ужасом, переживая до тошноты возможную гибель.
Без такой особенности психики (переживание события, усиленного воображением, после, а не во время), по обычному закону, орочену не позволялось кочевать одному. Психологическая оценка определялась с детства в играх, в подростковом возрасте в работах, в собеседованиях, наблюдениями старших.
Практически все обычные законы имели глубокий опытный смысл и соответствовали национальному менталитету.
20.
"Пропарины" на Амутдяке ( и других высокогорных озёрах) даже в лютые холода. Тётя Мила Петрова (Комарицына): "Дядя рассказывал, это - ловушка для оленей. Делает её чудовище-рыба-зверь. Олени подходят лизать закраины, забрызганные чудовищем. И проваливаются. Тут же исчезают, заглоченные. А такое исчезновение невозможно, если только кто-то их не утягивает в глубину. Дядя, и вся его семья, видели. Он в чудовище не верил. Думал, горячие ключи со дна. А увидел - поверил. Животные сразу, кроме медведя ("когтистый зверь тонет"), никогда не исчезают в воде и погибают от истощения. Попадут в полынью - часами бьются. Так и вмерзают в лёд на поверхности..."
Древний человек, добравшись до трещины, находил "тые" - узкое место. Укладывал накрепко на слежавшийся снег "тыевун" (препрыгивать провалы запрещалось законом). Приученный с детства образовательными играми не бояться пропасти, преодолевал трещину по жерди... Исследователи руководствуются современными реалиями, склоняются к ложным выводам. К примеру, в первых материалах об охотнике бронзового века, тяжело раненого стрелой в плечо, жившего 5300 лет назад (его называют "Этци"), говорилось, у него была "полутораметровая палка толщиной с руку". Это и есть горный охотничий "таевун" как необходимое и важное для многих нужд снаряжение, используемое на хорошо изученном (опыт тунгусов-урэгэл, то есть горцев) промысловом участке. При походе в незнакомое место брали двухметровые тыевуны. По насту их тянули за собой на веревке. Но, в последующих исследованиях, видимо, считая сию деталь несущественной, о палке не упоминается.
21.
Огромное накрыло жижей шипящего безумия. Сквозь трескотню мощных струй ливня пробился осторожный стук в дверь.
- Экун?
Молчание. Снова выкрикнул "кто?"
- Нгэнэктэдери!
"Странник? Ах да... Тридцать лет ждал..."
- Нги-вэл бими. Нгэнэви нгэнэкэл! (Иди своим путём!)
- Аят (хорошо). Экуды экун? (Который из них?) Гэрби? (Имя?)
- Мишка. Хававэ нгэнэв-ми? (Продолжать дело?)
- Ачин! (Нет!) Мэтэк нгэрэн! (Наводнение началось!) Дучарга-ми! (Оно очистит!).
Будто ничего не было. Продолжение кошмара? Слова, смыслы, бессмыслицы, картины и падения, падения по наклонному хрупкому стеклу. Сквозь него вопили безобразные чудовища. Боги - злобное и беспощадное против хищнического (опасностей жизни). Если они разобьют хрупкое стекло, то вырвутся и пожрут живой мир, превратив его в геологический слой. Нет Богов добрых или злых. Есть те, для коих добро-зло единое, то есть не существующее по отдельности. Глаза Его никогда не меняют бездушное выражение, ибо Он - не человек. Нечто - примитив! Он не знает ничего, кроме Закона "непреклонного исполнения".
Сквозь ужас умноженное тысячами шипящих голосов:
- Дождик, будет дождик. Дождик! - Тьма-тьмущая человеков, с искажёнными лицами, прятались толпами под кустами стланика, обессилив. Иные ползли по склонам гор, волоча скарб, цепляясь мёртвой хваткой за бренные пожитки.
- Эем! Эем! Эем! (Потоп! Потоп! Потоп!) - вопил Восседающий всюду громыхающим гласом, сверкая. - Суть моя - Дучарга-ми! (Очистить от грязи землю!) Имя моё - Эем!
Люди ринулись в панике, затаптывая упавших, не ведая, что из "эем" нет пути!"
22.
Подхваченный безумием, падая, вскакивая, продираясь... К выходу! В равнодушии тысячелетий отчаялся, бессмысленно спрятавшись в Бесконечности Сознания, бесконечности уже не существующей, истекшей... Сейчас, сейчас, сейчас! Вот мы на хрупком стекле, отделяющим от Бездны небытия.
Старуха дряблая телом, в потемневшем жёлтом купальнике, с красным кругом на спине, вышла из объятий воды, шамкая беззубым ртом-дырой, попрыгала на одной ноге, тряся седовласой головой.
Придавило шуршащим звуком. Рванулся навстречу, будто вверх, отталкиваясь от Земли, падая на деле в пропасть, в шум, страшный шум неотвратимым спасением, с запредельным сердцебиением выпутался из марлевого полога-накомарника. В кромешной живой хлюпающей тьме, отыскал ощупью керосиновую лампу на столе. Свет жёлт, язычок пламени дрожит и фитиль потрескивает.
Не мог уснуть. Переживал пришествие Странника. Наступил болезненный день, день тусклый, сумрачный. Промозглость - дышать трудно. К вечеру водопад умерился. А ночью снова, да ладом! Доски сарая напитались влагой - сочилось внутрь. Отсырели одежда, постель, бумага, весь мир!
Надо жить дальше. В магазине, отпустив две булки хлеба и консервы, продавщица возвышенно:
- Дома затопило. Нижние. Выше окон. Дрова, брёвна, огороды... Без картошки и овощей будем! Всё смыло. Ничего толком спасти не сумели. Валом вода пришла! - Чувственное восхищение бедственным торжеством. Ничто не может противостоять воде!
- Вы не в курсе? Орочены уехали? Чужие. Среди них есть мужчина?
- А они... приезжали? Местные, вон, в загуле. Гуляют! Затоварились - неделю хлестать будут. Откуда токо деньги берут. А про чужих не знаю. А-а, да! Я видела утром чужого. Высокий мужчина, эвенк. Он в плаще, в болотниках. Не как наши - узколицый...
Около клуба подошёл к краю скалы. Поразился! Сталисто поблёскивало огрмоное море воды - долину затопило.
23.
Причудливая кошмарная ночь. Вырвался уже нехотя в болезненный хлюпающий день. Обнадёжило. Дождь умерился. Свет промелькнул во тьму. Ливень оглушающим потоком! Очнулся (слава Богу! се были сны) - опять утро. Хватит! Сыро не сыро - надо работать. Попытался настроиться. В зябкости какое-то движение встряхнуло ужасом. Через запотелое стекло как будто рецедив сна, потрясающий, сюрреальный в вязкой, липкой сумрачности. Человечки, убегавшие от Потопа, материлизовались!? И тут же детский говор. Ребятишки! В такую рань. Быстро размотал проволоку. Разбухшую дверь отворил с усилием, отжав плечом. Под густой моросью, в задрипанных пальтишках, вместо пуговиц верёвочки, красивенькая девочка-тунгуска лет десяти и мальчишка помладше. Он в самодельных ичигах, размокших и несуразных. А она в коричневых ботинках без шнурков. мальчишка жался к сестричке, одновременно терзаясь любопытством, тянулся заглянуть в таинственность сарая, стряхивая кулачком дождь с лица. Чёрные глазки в узких веках светились: что там? Девочка зеленоглазая быстро глянула мне в глаза... и взгляд в землю.
- Асаткан, экун гэлэвдерен?
- Амака, амака... Ай-ми! (Дедушку, дедушку спаси!) - И смолкла, закрыв ладошками лицо.
Дети, похоже, из семьи кочевников. Дней за пять-шесть до ненастья, в нескольких километрах от селения, прогнали стадо оленей. Директор совхоза Грибанов Г.А. (опасался, чужаки могут "подцепить" часть совхозных оленей) к ним ездил, убедился. Путь их проходит в стороне. Документы в порядке.
В мокром пространстве народилось чужеродное. Сосредоточился, выискивая опасность. В сосновом леске, за штакетниковой оградой, в пелене дождя плотная, крепкая фигура массивного пожилого мужчины. Надвинув капюшон на лицо, наблюдал за нами.
- Дети с тобой?! - призывая жестом.
Бибишка! Неожиданность так неожиданность! Шесть лет в упор друг друга не замечали. Нужен серьёзный, очень серьёзный повод. Хитрость, с одной стороны, глупая. Девочка непривычная к общению с чужими. Однако спектакль удался, как "они" и хотели: оставили меня один на один с ребёнком.
Владимир Николаевич, назвав девочку Алинэ, а мальчика Эдиком, отправил детей домой. Женщины-ороченки (мужчины в тайге с оленями) остановились у него. Одна из них когда-то жила в Гуле, откуда родом жена Бибишки - Нина Ивановна Максимова.
24.
В сарае неприятная теснота от нежданного "гостя". Какого чёрта припёрся?! Сплеталось с ночными кошмарами, оказывается, небессмысленными. Остро чувствовалась гипотетическая погибель, как вещала саманка - наставница Климента Баженова (по документам "Клемента"): "За пределами мира. А мир - ты! Свою погибель не заметишь".
Владимир Николаевич грузно уселся на чурку. Недовольно повёл мощными плечами. Брезентовый дождевик насквозь промок. У резиновых сапог образовалась лужа.
- ...Голова не варит, - "сжёвывая" окончания слов из-за перехода на тунгусскую языковую стихию; заикаться стал сильнее. - Пока не опохмелился, думаю, схожу. Ребятишек взял. Они знают больше. Девчонка страдает по деду. Бросили подыхать. Взрослые настаивают - давно умер. А глаза отводят. Ребёнок врать не будет. Бросили. У него ноги отнялись. По намёкам, зятёк, вместе с любимой доченькой, пьяного Забзы отхлестали палками по голове. Дожил до благодарности!
Так вот о ком речь! Забзы! Из потомков бохайских князей.
-...Девочка говорит, опять ругались. Из-за наводнения. Его ещё и в помине не было, а старик знал. Требовал вернуться на верховые пастбища на месяц-полтора. Значит, ещё может рассчитывать вперёд. Кто старинным приметам верит, старые законы исполняет, иногда выручаются... А у Гадёныша сроки по работе... Подумай. Не для меня. Мне за них всё равно! Девчонка тебя просит... Нунган тэдесинэ.
- Ещё бы! Вы ей внушили. Она в меня безмерно поверила. Ребёнок! А я теперь не могу разрушить её веру. Закон "Тэде". Несмотря на это. - Показал бусы, с почерневшей бусинкой. - Знаешь, что такое?
- Кусочек остекленевшего глаза дракона. Он чернеет, когда сгущаются сразу несколько бед, но сходятся в один поток. Тебе, прежде чем покинуть эти места навсегда, видишь, и без меня надо на что-то решаться. Ты - на пределе! - Замолчал. Дожь усилился, заполняя шумом остаток тишины. Бибишке доверять нельзя. Он ведёт, как всегда, игру глупую и мелочную. С Забзы иначе, но тоже игра! Раз бросили, значит, сам захотел. Скорее всего, чтобы вынудить ороченов вернуться и уйти в хребты. Умру - но отсюда ни шагу. Бывало в истории, такое срабатывало в спорах поколений. А они заупрямились, сглупили, оказались на грани гибели, ограниченные во времени - кочевье нельзя остановить.
25.
- Долго будешь думать? - Бибишка, наконец, испортив несколько спичек, прикурил беломорину.
- Думаю, решение старика осознанное. Или... ситуация вообще не существует.
- А вот хрен-то! Когда откочевали, Митрохан-Гадёныш вернулся к старику. Убить, видать, духу не хватило. Так отобрал у старика дробовик и продукты, чтобы быстрее сдох! Не сам ушёл. А значит, в беде. Это что, не преступление?!
- А где?
- В том-то и дело. Я бы не пришёл. Серёгу отправил. Бабы место не знают. Они из Якутии. Галина - гулинская. Тоже не знает. Её в четырнадцать лет замуж продали. Говорят, шли левым берегом какой-то реки. Свернули влево, по тракторной дороге. На второй день пришли на Тунгир.
- Понятно. Свернули, похоже, по зимнику? Где ещё с оленями спрямить. Не гольцами же.
- Мне никак нельзя... Да ногу таскаю, поранена. Я было вчера поехал. И сразу на топляк налетел. На втором топляке винт сломал. По пояс выбродил. Лодку притащили мужики на буксире.
- Обратитесь к властям. Сходи к председателю сельсовета. Если это преступление, то их дело.
- Помощь нужна. Надо его быстро найти. Пока они расшевелятся. А там старик, может, на грани.
"Ай-ми, ай-ми, ай-ми!"
- Бензин? Мотор?
- Всё готово. Бензина полно. Собирались ороченок на Белые скалы увезти. Митрохан, с мужиками и с женой, уже как два дня ждут. Так опасно с детьми по такой воде. Две лишних канистры вытащим. И сразу езжай.
- Сергей со мной?
- В отрубе. Никакой. Всю ночь они пили!
Собираясь, достал из сумки взять с собой бусы, данные Бабой Катей, и ужаснулся невероятному: вторая бусинка почернела, первая от деревянного шарика. Сегодня!
26.
Бибишка отнёс десятилитровые канситры с бензином. Принёс сумку с инструментом и самыми необходимыми запчастями. Преобразился. Важный, самодовольный:
- Си солди горолду нгэнэктэдэ-ми. (Ты широко кочуешь по далям). Может, где встреча с Наськой случится. Она на "совхозном" лабазе унтики оставила. Повесила под конёк сушиться. И забыла. Давно было. Выбросить? Скажет, своровал и пропил. Она и на следствии говорила: я - конченный вор! (В его устах звучало долго и напрягающе: " Би, би, би (я,я.я) - дё-дё-дё-ро-ко-ко (в-в-в-вор!) Оленей пропил. Ладно! Спроси: надо ей, так передам с кем. С ороченками не хочу. Такого напридумывают!
- Так повезёшь их. Там и отдашь Наске. - Бибишка для меня уже не существовал. Где-то далеко-далеко ощущался нереальным прошлым, непристойной несуразностью. Он был вышвырнут из моего мира, но ещё не окончательно.
- Серёга повезёт... С Гадёнышем встреча может плохо кончиться. И пусть... дольше длится. Когда-то случится! Я унтики подправил, подошвы заменил. Как новенькие! - Бибишка совсем окосел, корча агрессивную рожу, непонятно что изображая. - Езжай! - махнул рукой. Накинул капюшон (дождь припустил) и зашагал неуверенно, прихрамывая, вверх по склону.
Олёкма вздулась грозной силой, как будто выпуклая... Всё прочь! Далеко-далеко в смутном прошлом остался Бибишка, со своими стариковскими заморочками и несбыточными мечтами, орочены, кошмары. А вот и село как будто отпрянуло в небытие. Мелькнула в просвете затопленной дороги крайняя побеленная изба. Интересно, залило тайную избу Марии? Жутко по огромной воде. Как на краю пропасти. С трудом снял резиновые сапоги. Надел лёгкие ботинки. Окажись за бортом в сапогах - и трёх минут не продержишься. Лодку начало подтягивать к затопленному лесу - яростно бурлило. Опасно! "Вихрь" запустился сразу. От мощной огромности стихии обессиливало. Но приспособился, пообвык, осмелел. И даже "газу" подбрасывал. Лодка стремительна по течению. Того глядя, на топляк не налететь. Огромные коряги, вырванные с корнями деревья несло по стремнине, в стороне. От встречного холодного воздуха закрывался куском целлофана. Когда дождь усилился до ливня, перешёл на малую скорость - поверхность коричневой замусоренной воды покрылась рябью от струй.
В устье Габдякита (Габжекита) кое-как пристал. Прибрежный ивняк-тальник в воде. Не сразу найдёшь подходящее место, с расчётом, что вода продолжает прибывать. Горы полностью в мрачной пелене плотного дождя и тумана. Ненастный мир узок и закнут пределами видимости. Скалы, ниже впадения Габдякита в Олёкму, причудливыми очертаниями... Тщательно привязал "Казанку" за крепкий куст. Подумав, подстраховал ещё бечёвкой за другой, зацепив за основную верёвку затягивающимся узлом.
27.
В тридцатых прошлого века здесь процветала усадьба самобытной семьи Кругловых. Построен позже ледник для хранения мяса и рыбы. Отец Георгий и два сына - Михаил и Иван заготавливали для приисков Олёкмы и Нюкжи. Свежее и солёное мясо, рыбу отправляли с проходящими в "большую воду" карбазами (плоскодонные дощатые суда, грузоподъёмностью от 5 тонн до 25-ти). Иван Георгиевич, в долгих беседах у костров наших хождений по тайге, упоминал Забзы: "Заходили к нам Забзигировы. Отец знал Корнила - главу рода. Забзы - крепкий парень. Силы мощной. На спор легко перетянул за палку меня и Мишку. А вот братья и сестры Забзы - слабенькие, больны туберкулёзом. держались в живых собачьим жиром и мясом. Специально откармливали собак чистым, на привязи".
Кругловы купили "за пуд подмоченной муки" у тунгусов собаку-волкодава. Именно тогда Забзы стал воспринимать породу как выгодный товар.
Осенью Кругловы услышали от местных тунгусов: Корнил Забзыгир умер от туберкулёза. Род возглавил Забзы (Забзигиров Семён Корнилович). Оленей у них за сотню. Чтобы не попасть в "кулаки" (свыше 25 оленей), Забзы с готовностью вступил в новый якутский колхоз. Один из первых. В документах значится в основателях колхоза. Но жить-то продолжал по-прежнему и по своим законам. Со временем из ближайших родственников у него никого не осталось - всех сожрал Сэллик (туберкулёз).
28.
Наводнение на Тунгире сравнивали с Забайкальским 1895 года. Оно врезалось в историческую хронику народа бедственным началом гибельной эпидемии Ювукты (оспы). Ювукты явилась с запада. К 1899 году распространилась по всему Приамурью. В очередной раз в эпоху колонизации тунгусы вымирали родами. Но вся беда ещё впереди: падёж оленей, сибирская язва, туберкулёз, сифилис, другие болезни, борьба с кулачеством и с шаманами, коллективизация, манкуртизм... Лицемерие - одна из главных составляющих идеологии узурпаторов...
Наводнение. Габдякит вспучился в могучую реку. Кочковатая марь затоплена. В туманности мелькали огромные коряги, смытые в верховьях дерева-исполины. Река угадывалась серой полосой тумана. Казалась беззвучной, однако, сквозь шум дождя чувствовалось мощное звучание. Где-то заплотило протоку или наносами заваливает остров - там вода создавала симфонию бедствия - пульсирующий гул.
Путь твёрдый, ходкий. Через полкилометра трудный, болотистый, грязный. Пробовал идти выше подтопляемой тропы. Никчемная затея! Камни, кустарники , стланик, валежник. Скользко. На мокрой земле ноги разъезжаются. Всё мешает, цепляется. Вернулся на тропу. Местами вода по колено.
Олломокит, приток Габдякита, мелькающе вровень с берегами. Вот-вот хлынет в мою сторону. Мощная стихия завораживает. Замер на бугре. Отсюда начинался отрезок зимника по левому берегу к селу.
- Ну, сделал всё, что мог, - с облегчением. Пора бежать во всю прыть. - И остолбенел. В пяти метрах "пень" смотрел разочарованно серыми глазами. Поди, ожидал, что одумались, и кто-то из родных вернулся. "Пень" пошевелился, превратившись в измождённого старика. Лохматые чёрно-седые волосы прихвачены тесёмкой. Одежда х/б худая, чиненная-перечиненная. На вялое моё приветствие старик не ответил, отвернулся.
- Э? (Что делать?) - скорее себе, чем ему.
- Суру! (Убирайся, пока не поздно!)
Двинулся к старику. Он замахнулся палкой.
- Щу! (Не подходи! Ударю!)
Дождь усилился. Если Олломакит выйдет из берегов, тропу затопит. По склону не пройти. Уговаривать нет времени.
- Послушай! Ради тебя я никогда бы не стал рисковать. Мне глубоко начхать на ваши заморочки. Никогда! Но меня прислала твоя внучка Алинэ. Я ухожу?
Старик скрючился, склонил голову. Палка выпала из руки. Быстро, времени в обрез, приспособил понягу так, чтобы старик оказался у меня на спине сидя. Лямки просунул в рукава телогрейки. По ходу изучил табарок некогда всесильного человека. Питался сырой рыбой - у кострища валялись головы хариусов и ленков. Как-то ловил. Под стлаником постель - козья шкура и маленькая подушка, набитая каборожьей шерстью. Подушку - на сиденье старику. На куст повязан зонтиком кусок брезента - "крыша". Старик иссохший, лёгкий на первые десять минут. А метров через двести резко потяжелел. Шутка ли: не меньше пятидесяти килограмм; вес мешка муки. Тащил через "не могу", опираясь на тыевун. Теперь в низинках вода по пояс. Габдякит в стороне, за прибрежным лесом, прежде лишь угадывался. А сейчас вспучился беззвучной грозной силой, устремляясь к Олёкме, легко, с огромной скоростью тащил массу мусора, кустов, деревьев, подхваченных валежников, глины, песка, почвы...
29.
Катастрофа! Ошеломляющая. Лодка энергично болталась поодаль от суши, туго натягивая верёвку, уходящую струной вглубь. Страховку уже оторвало.
- Ах ты беда, а!? Беда, амака. Манавун!
- Мугчан-ми! Это ещё не беда.Вся беда впереди. - Выражение сие из фрагмента сказания "Пляшущий Амикун": "Живи, помня, завтра-послезавтра умирать. работай так, будто ещё сто лет жить будешь. Верь только себе и верь только по праздникам. "Вожжи" не пальцами держи, а крепко к рукам приматывай, чтобы и во сне враги не вырвали. А случившаяся беда - ещё не беда, вся беда впереди..."
Опустившись на колено, освободился от живой ноши. Немедля, иначе упаду замертво от усталости, прошёл по краю склона и бросился в воду (ожгло!), с расчётом на лодку. Вцепился в борт. Сильно потащило под днище. Быстро-быстро переместился к мотору и по второму борту. Преодолевая мощь течения, изготовился. Но попытка перевалиться через борт едва не привела к трагедии. Лодка, под моей тяжестью и резким давлением течения с противоположной стороны, в ней много воды оказалось, чуть не перевернулась. Насколько смог быстро ускользнул к транцу. Закинул ногу между мотром и лодкой, уже не чувствуя себя. Работал только мозг. И когда лодку выправило по течению, рывком забросился. Нос судёнышка поднялся. Ударом воды, вырвав куст, лодку швырнуло. Казанка неустойчива - воды выше решёток. Ну, - холодно подумал, - это ещё не беда! - Пока унял дрожь бессилия, не обращая внимания на боль в ногах и пояснице, вычерпал воду котелком, настроил мотор, подтащил за верёвку куст, отвязал, лодку унесло до скалы и там закрутило на месте... Наконец, "Вихрь" запустился. Боже мой, как бы хотел оказаться в убогом сарае, в безопасности, под крышей, с дорогими мне книгами и словарями. И спать, спать, спать...
Ещё издали увидел: старик по пояс в воде, прижимая понягу.
ЭПИЛОГ
Митрохан (Митрофан), мечтавший развернуться и прогреметь на всю тайгу, жил несчастно и унижено в чужом селе, где его даже эвенком не признали. Якэт! Видел жилище. Неказистая избушка, с одним окошком, с мутными стёклами. Второе заделано досками и фанерой. Дверь вырвана. Валялась рядом. Митрохан меня не интересовал. Было желание пообщаться с Наской, с поводом донести "сказку" Бибишки об унтиках. Может, для неё это важно? Оказалось, "Японка" бросила Митрохана. Уехала в Могочу. И сгинула. Рассказали: она всё твердила: "Поеду к отцу и сестре. Упаду в ноги! Неужели не примут?!" А куда "поеду" - никто не знал. Однажды могочинский хирург Камакин Виктор Николаевич, встретившись, в своей манере, сходу сообщил: "У меня в отделении тунгуска. Она что-то лопочет на своём языке. Пойдём, скажешь что". Согласился, да и надо было объясниться. Отправлял ему посылку с оказией (рыбу). А её не довезли, оставили у кого-то в Тупике... Вернул ему деньги.
Спросил умирающую:
- Си Наска Забзыгир? (Ты Наска Забзигирова?)
- Е-е (Да).
- Инниви экэл д-айата, манга турэн эчэ бихи. (Не молчи, скажи, что надо).
- Нэлумухийэ экэл ора, хутэлдулэс эмэд-эн... (Не совершай греха, к детям твоим придёт...) - Больная восприняла меня "договорником" - помочь ей умереть. - Энгэсив манавран. Бэлэ-ми. (Силы мои истощились. Пора. Помоги).
Вошла старшая медсестра.
- Это что такое?! В палате. Тяжело больных. Без халата. Вон отсюда!
Подошёл к пяти часам, размышляя о финале трагикокомедии "унтики". На крыльце хирургического отделения четыре эвенкийки. Они нещадно дымили сигаретами, перебивая, обсуждали будущие похороны, ожидая машину, чтобы увезти умершую.
- Из шестой палаты... Умерла?
- Да ещё утром! Какой-то страшный человек приходил. Говорят. Они непонятно говорили. А потом, так он вроде как сказал, её уже ждут, и ушёл. Она тут же умерла. Отмучилась. А ты кто?
- Это Настя Забзигирова? С Олёкмы?
- Ну-у, ты чо?! Вендаева Криста умерла. Она с Зеи. А! Наска? Так она давным-давно куда-то уехала. К сестре ли, чо ли...
***
Напомнило о нервном лете. Митрохан, не послушавшись знающего Забзы, в несколько дней сгубил "стадо", не понимая, что без оленей он - полное ничтожество, презираемое и беспомощное, как стриж на ровной земле. Переправили стадо через Олёкму ниже "Белых скал". Из-за спешки совершили роковую ошибку. А ведь Грибанов Г.А. предупреждал: корма там мало до самого Галюкэчана. Поэтому надо проскочить длинным кочевьем. Но переждать. Однако Митрохан решил по своему. Спешил. Перегнали оленей через отрог хребта в долину реки Багдарин. Ненастье и наводнение не позволили пройти на Эльпу сходу. Пастбища окрест Багдаринской оленбазы "побиты" совхозными оленями "дочерна". Пытались внедрить фермерский способ содержания. Стадо Митрохана через неделю "побежало" само по себе, движимое голодом. После наводнения таёжники видели по два-три оленя. Даже с уздами. Животные ходко двигались на север...
Митрохана "таскали" в милицию несколько раз. Кто-то упорно писал кляузы. Видел одну - рука Бибишки. Но ничего толком предъявить не могли. Прокуратура опротестовала результаты следствия. Стадо погублено стихийным бедствием. Дело закрыли. Другое сразу же прекратили, поскольку старик Забзы отрицал, что его намеренно бросили в тайге...
К Митрохану, спустя год как он поселился в селе, ночью нагрянули серьёзные люди. Попытался узнать у местных "куда делся" - ничего! Был человек и нет человека. Эвенк Глазиров из Тупика рассказал по секрету, Митрохан брал его на поиски тайника Забзы. Тайник-то они нашли, но пустой.
***
Дозвонился до знакомой из Тупика (она сейчас живёт не там) по насущным вопросам. Заодно поинтересовался о Забзы. Когда старика вертолётом санавиации вывезли в райцентр, приехала старшая дочь Полина, с мужем, по фамилии, кажется, Каурцев. Он таскал обезноженного тестя на руках. Знакомая вместе с ними летела на рейсовом АН-2. Из разговора с Полиной поняла - они собираются в Тунгокочен. А потом семья переехала в посёлок, недалеко от Читы.
Очень хочется верить. Много подтверждающих совпадений. И что информация, полученная от Геннадия Матвеевича Габышева, именно о Забзы и его семействе, продолжившим древний род. Габышев встретился мне на вокзале Могочи. Долго рассказывал о путешествии к жене (Дульдурге) на "свиданку" - в колонию. Деньги у него жена все забрала, до копейки. Добрался до Читы на "перекладных" (попутках), а где и пешком. В городе нашёл земляка - Миню Круглова, а ему не до Геннадия. Они с женой как раз собрались в гости. И ему отворот-поворот! Как быть? У него был адрес... Бутиных! Фамилия тунгусская (нерчинский этнос). Давно, ещё малышом, слышал, что кто-то из стариков говорил "Комдиву", Забзы не родной хилому Корнилу. Мальчика нашли рядом с вымершим от оспы стойбищем. Приезжавшие из Нерчинска купцы, попутно искали, по поручению купца Бутина, не остался ли кто живой из того стойбища. Орочены знали про мальчика и молчок. Геннадий Матвеевич отправился по адресу. Иного выбора не было. От голода шатало, как пьяного.
- Адрес не Забзы?
- А кто это?
- Ты что, не помнишь? Женщины, во время наводнения, у Владимира Николаевича несколько дней жили? А потом, как лётная погода на день установилась, старика вертолётом увезли.
- Ну-у, это-то я знаю. К Бибишке кто-то приезжал в гости. И не раз. С Чары были, снизу. Так ведь тогда много народу чужого было. Экспедиция большая стояла. У них тоже эвенки работали, с Амура. Они частенько в село приходили. Не-ет, не Забзы. Бутины! Хозяев-то я вроде бы и не видел. Огромный дом. Два этажа. Вокруг железная ограда. Как раз ворота открылись. Сами! Выехала легковушка. В ней дети. Все белокурые. А за рулём женщина! Полная, в возрасте. Вроде бы тунгуска. Я её где-то видел. Как уехала машина, ворота сами закрылись. А из воротец мужик вышел. Расспросил и ушёл. Пришла женщина. Устроила меня в домике. Век бы там жил! Чистенько. Простыни, телевизор, телефон... Ужин принесла она же. Вкуснятина! Потом посуду забрала. Предупредила, чтобы ночью не выходил - собаки будут спущены. Показала туалет. Сказала, чтобы ногами не залазил на унитаз. А то, дескать, у всех тунгусов такая манера. Хозяйка ругаться будет... Утром разбудили. А! Я вечером старика видел, с тыевунчиком-костылём, через окно. Когда шофёр за мной пришёл отвезти на вокзал, на дорожке поджидал старый-старый дедушка. Он мне деньги дал. Спросил: "Так ты в Средней Олёкме живёшь? Туда едешь?" Туда, говорю. А он: "Передай Бибишке, как жил он дураком, так дураком и помрёт!"
- Ну, это как раз то, что мне и надо было услышать.
На том и попрощались.
Александр Гурьевич Латкин.
----------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------
