Глава восьмая
(гл.7 "ВОИНЫ СВЯТОГО ДУХА" опубликована на сайте ранее).
ГОРДЫНЯ
1.
Павлина Сидорова во время и после Великой Отечественной войны - капитан милиции. Дезертиры, бандиты, беглые уголовники... дел для оперативников хватало.
- Не всякое приключение славное. Бывало не по силам. В начале августа засекли банду. Матёрые. Напали на обоз "Верхамурзолото". Опять банда из Маньчжурии. Белогвардейцы, да и красные, как позже выяснялось, оставляли схороны-тайники награбленного. Золото. А тут такая беда! Отец Кирюши, погибшего милиционера, Обыхалов, из Ксневьевской. В Гражданскую партизанил. С ним двое. Пожилые бородачи, смотрят угрюмо, неприятно. Обыденно, деловито распаковали катомки, переоделись. Ждали в стороне на бревне, покуривая махорку. Начальник наш думал, прикидывал. Его план в Могоче не приняли. Дескать, из-за вашей тупости, уйдут по хребту! Пусть военные и погранцы занимаются. Обыхалову знать одно: где, по нашему разумению, бандиты? Наконец, решился. Тихонько приказал: покажи!" Одной тебе доверяюсь! Они надёжные. Фронтовики-разведчики. Раз до Победы выжили. И здесь смогут. - А на крыльце громко: "Проводи их до перевала. Пусть убираются домой!"
***
Поднялись на хребет Черомный. Причудливая даль, с осенними жёлтыми островками, разной зеленью до синевы, сливаясь на окоёме с небом. Во все стороны горы! Сколь глаз хватало - сопки, лесистые и голо-каменистые, груды скал, с заснеженными вершинами. "Во-он там, где круглая сопка. Скала на вершине. Связисты видели как три дня. Бандиты там привязаны к линии связи. Ищут что-то. Закопали в своё время. А здесь горело уже дважды. Спутало, видно, заметки. Их лежбище скорее на прямике к "железке". Вагон вчера ограбили. На подъёме эшелоны "ползут", хоть и на двойной паровозной тяге. Охранников убили. Взяли много продовольствия. Значит, где-то в округе..." Свистнула овчарок. Не прощаясь, коня обратно. На спуске оглянулась, а мужиков как-будто и не было.
***
На Тупикском (Тунгирском) тракте мешок с пятью головами. Начальник в страхе, даже заикаться стал. Но собрал не по этому. От Обыхалова информация. Видели по пути от линии связи ещё чужаков. Собразила, что к чему. Свалить убийство бандитов на них. Сказала: "Видно, что-то не поделили и пятерых прикончили!" Уж как он обрадовался. Я так в докладной указал, говорит. Чужаки - конные. От вершины Бугарихты ускользнули к Тунгиру. Там им делать нечего. Пойдут на Моклакан, по тропе. Тогда-то Дугановцы оттуда, с Олёкмы, пришли. Есть где-то по пути схрон, есть! Приказ: "перехватить". Получила боезапас, паёк. Пошла скорее собираться. Оседлала Мишку. Собак на длинные поводки. Они у меня обе хорошо подле верхового. Ни разу не запутались. Собрала вьюк. Присела - вдруг что забыла. Душа обмерла. Звук! В окно! "Мчится" посыльная "Страх Божий". Почему-то боялись больше всех её. А она всего-то доставляла повестки "явиться в прокуратуру или в милицию". Районное начальство, прежде чем "сдать по разнарядке", ломало голову: кого и за что, и в чём обвинить; неугодных "вычистили" перед войной... "Страх Божий" свернула на тропку через лесок. Ко мне! Сбываются слова арестованного шамана Баженова. Мы его сопровождали в Могочу. Его в январе расстреляли. Он много что говорил мне. Ругал: "Пошто человека на последнее место ставите?! Он, он главнее Бога. Он же Храм, сердцевина всего. Всё, всё вокруг него - от него! От человека. Орудия - продолжение рук его, обиталища - кожи и крови... Над всем Мозг и Дух. И даже смерть моя - от человека - от человека. Отпусти меня, доченька. Ни предки мои, ни я - никогда зла не творили..." Ладно, не хочу... не могу об этом! Не могу! А "Страх Божий", заполошенная, высунулась из-за ограды. И что есть мочи: "Пава! Пава! Пава! - голос птичий, скрипучий, стегающий. Сама как птица хищная. Руки в стороны растопырены, как крылья над жертвой. Худющая. Выхожу. "Пава, засада - отбой! Срочно в отдел. - Ноги подкосились. А дальше спасительное. - При полной экипировке, на коне. Собак не брать".
***
...Преодолели девяносто пять вёрст. Мрачным утром в Город, на вокзал. На подходе милиционеры в гражданском. Особист сурово: быть начеку. Поезд через десять-пятнадцать минут. "Раздольное" проскочил. С шипением, угрожающе состав. Пассажирский, три товарных вагона, четвёртый - теплушка. Паровоз торопливо отцепили. Дёрнулся и плавно устремился прочь. Тихо-тихо. Холодом вдоль путей. Зябко. Мёртвенность. Разрушив нетерпение, дверь лязгнула. Шагнув по ступенькам, спрыгнули двое, с автоматами. Смотрят напряжённо, молчат. Ждём. Встречающих человек двадцать. Милиционеры, особисты, военком и его офицеры. Время звамерло. Полчаса, час? Явился! Высокий, худощавый офицер. Мужественно красив! глаза серые, чуть навыкате. Чёрноволосый. Аккуратно пострижен. Определил главного. Резко: "Почему не отдаёте честь старшему офицеру!? - Начальник особого отдела чуть слышно: пройдёмте со мной, там ожидает представитель из Округа. А он: - Я спрашиваю, тыловая крыса, почему не соблюдаете Устав?!" Начальник, балда, не мог заранее приготовить! Дрожит, копается в полевой сумке, нервно и мучительно долго. Как завороженные! Достал-таки, наконец, бумагу. Подал. Офицер встряхнул выправить. Изучил. Потемнел лицом. "Значит, там не посмели. Хотя бы адьютанта при мне оставьте! Ну, да! Вы ничего не решаете. Где представитель? - Бойцы резко передёрнули затворы. В вагоне, услышали, приказ: оружие к бою! "Отставить! Теперь вы мне не подчинятесь. Инструкцию не выполнять. Оставаться в вагоне. Спасибо за службу. - Обратился к особисту. - Что дальше? - Особист униженно бормотал: "Не могу знать, не могу знать. Пройдёмте в комендатуру". Офицер неожиданно повернулся к нам: "Когда услышите, возвращаюсь, надевайте белые рубашки". "Надевать белые рубашки", от фронтовика Бертенёва: "солдатская обречённость" - так говорили в войсках, если приезжал безжалостный Жуков перед наступлением: вот вам пришло время погибнуть!
2.
В округах много офицеров-фронтовиков. Настойчиво распространялось: они, так или иначе, ставленники Жукова. Были! Люди жёсткие и преданные, не в состоянии выйти из воинствующей стихии. А время перелилось в иное качество. Фигура "маршала Победы" создана Сталиным, вопреки справедливому и истинному "мозгу Победы" - "Сталин + Василевский " (более двухсот судьбоносных решений принято ими в таинственной космической глубине кабинета Верховного Глапванокомандующего).. Для Сталина, Жуков, объективная необходимость, когда государство оказалось ничтожным перед вражьей силой. Но мощно восстало Отечество! И нужны непреклонные кадры, чтобы использовать сие Великое Явление.
Жуков энергично отрицал "бонапартизм" (диктатуру военных). На самом деле, вольно или невольно, многие фронтовые военачальники страдали такой философией, провоцированной новой объективной политикой: службисты постепенно и закономерно вытесняли боевых офицеров из руководства Вооружёнными Силами СССР.
Возможно, именно подозрения в "бонапартизме" причина. Сталин маршала низверг.
***
Павлина Сидорова: "Прибывшего. До сих пор не знаю звания. Адьютант, через время, проговорился, начальник разжалован. По фронтовой привычке называл Комдивом. Так и стали называть все. Он рассказывал, что всё знали и почти три месяца ждали краха. Перестали вызывать на еженедельные совещания к командующему округом. Продолжал работать. Посещал стройки. Военнопленные немцы строили аэровокзал и здание управления железной дорогой. Удивлялся: "Как Комдива заставили выехать на восток - загадка! Да ещё до какой-то захолустной станции. Обречённость сработала?" До созданной чёртом Могочи прибыл со свитой: личный врач, писарь, повар, он же ординарец, адьютант, взвод преданных автоматчиков. Всех, кто вышел на перрон, попросили вернуться в вагон. Пока Комдив был в комендатуре, подогнали паровоз. Прицепили пассажирский и сразу тронулись. Через полчаса, по дальнему пути, состав промчался на запад, увозя свиту, всё, чем жил и планировал жить, Прошлое и Будущее.
***
Возницы из "Гужтранспорта" ругались с начальством. Кони не железные. Вовремя отдых нужен, выстойка и кормёжка. Решили на ночь остановиться.
Подопечный нас "дёргал". Соскакивал с подводы, отставал, шёл за караваном, озираясь и вглядываясь. Тайга оголилась вдоль тракта - далеко видать. Там ошеломляющая тишина. Ночью, когда ехали к Городу, падала пороша. Утром сошла от ненавязчивого солнца - чистая влажная прохлада. Мало-помалу Комдив сник. Изредка скользнёт взглядом по увалам. Уставал идти, запрыгивал на телегу, закутывался шинелью с головой. Третий высокий чин за службу. Все так. Потом по-разному... В двадцати восьми километрах, на "Кордоне" (пост, где проезжающие и пешие отмечались), особисты, на ходу попрощались, повернули коней...
***
В посёлке связистов, с краю бараков прииска "Толропливый" (золото добывали уже дальше и жилища пусты), магазинчик. Комдив купил две бутылки водки, перелил во флягу. Взял круг колбасы и ещё что-то в свёртках. Вышел, прижимая покупки. Замер в недоумении: так что же происходит? Может, увидел себя со стороны, странного, очередного подконвойного, ещё как несколько часов властного. У местного населения любопытства к нему никакого. А у нас изнуряющая забота. Не сбежал бы и не лишил бы себя жизни. Утром Комдив поговорил со связистами. Определил бывалого фронтовика. И чуть ли не приказом: обеспечить посудой: чашкой, ложкой, кружкой, манеркой. Наш начальник вмешался. Комдива возмутило: запросто, без обращения подошёл. Скривился властностью. Взгляд тяжёлый, угрожающий. Вот-вот рявкнет. Но, видно, спохватился. Чего тебе? Объяснил: предпоследняя телега, с верхом, нагружена вещами и ящиками, ваша. Провизия, посуда, постельные принадлежности, ордежда, обувь. Даже маленький пузатый самоварчик. Комдив просветлел от такого послания из прежней жизни. Вернул связисту посуду. Выпили по глотку из фляги. Вполголоса беседовали, пока запрягали возницы коней. Что-то сунул связисту. Пообещал: "Буду возвращаться - договорим! Обязательно!" Никто не сомневался, что долго его держать на северах не будут. Но инструкция есть инструкция. Один из сотрудников задержался. Связист сам поторопился отдать письмо..."
3.
Бертенёв В.Н. до 1942 года служил с Павлиной Сидоровой, воевал, в январе 1945 года, после ранения, вернулся в милицию.
"То, что она утаила в ту ночь... А зачем? Ничего особенного. Да и быльём поросло. - Подумав. - Но, значит, для неё почему-то важно. Иначе бы сказала: приставал и она его отшила. Да и всё там... Красивая была бы пара! Ну, да. Замечал. Как втретятся взглядами, так Пава краснеет... Стройная, подтянутая, боевая. Крепонькая на ножки. Одежда на ней красиво сидела. Любовно подогнана. В ту ночь... во второй раз заступила на пост, Комдив вышел на крыльцо покурить. Чуть ли не приказом предложил переспать. Горы золотые обещал. Дескать, не забудет, когда вернётся. И высоко-высоко поднимет. Коневоды слышали. Она как отрезала: "Три шага в мою сторону. Отстрелю... и не поморщусь". Что ещё? Да! Через неделю произошло событие. Начальство в страхе. За такое упущение по голове не гладили. Телефоны "раскалились!" от переговоров между нами и Могочей. Оказывается, во время манёвров состава, адьютант Комдива выпрыгнул из вагона. Незаметно. Добрался до райцентра и сразу же явился в военкомат, на учёт становиться. Адьютант такого чина - большой человек, личный живой штаб. Умнейший мужик. Задержали мы его. Наконец, связались с Читой. Отложили до выяснения обстоятельств. Ночью, как раз я дежурил, позвонил наш начальник. Немедленно освободить Петра, ну, адьютанта. Отдать документы и пусть выполняет свои обязанности по службе при отставнике. После дежурства проводи его к Комдиву...
***
...Жили они на острове, в хибарке, за складами "Верхамурзолото". Там же и контора отделения Треста. После войны переоборудовали в клуб. Очень уж неудобным человеком был Комдив. Местное начальство покой потеряло. Требовало убрать из райцентра. Писали доносы. Он на них. И требовал от партийных органов, чтобы его задействовали. В районе бардак, работают "не бей лежачего", хищения госимущества. Прокуратура не успевала реагировать. Чиновники ходили "на цыпочках", в страхе. К счастью, против Комдива сработало иное. Из райцентра возможности бесконтрольно послать письма. Органы безопасности вынуждены доложить по инстанции. Оправдывались потоком курсирующих туда-сюда рабочих, караванов с грузами для приисков. Мгновенно суровый приказ. До него районное начальство не знало как себя вести, поскольку Комдив не был официально ссыльным. Да и оставался членом партии. Теперь же моральная и социальная привилегированность Комдива полностью уничтожалась. Приняли суровое решение отправить на проживание в далёкое (за 320 км.) таёжное село, вниз по реке. Там существовали ссыльные белогвардейцы, семёновцы, вернувшиеся в Россию из маньчжурской эмиграции. Несколько человек недавних, сотрудничавших с фашистами... Обидное и унизительное для военачальника прописано в распоряжении: направить рабочим колхоза им. В.И. Ленина. О Паве? Наш отдел расформировали. Организованного бандитизма не стало. Павлине предложили дежурной. Помедлив, всё-таки отказалась. Перешла в лесхоз. И коня её, Мишку, списали в запас. Никому не подчинялся. Брыкался. Скакал, падал на бок с маху. Пава коня выкупила. Так у неё и жил до старости, пока не околел..."
4.
Селение на сопке. Гора тянется от болотистой низины наклонной террасой; обрывается к "чёрной" воде двадцати-тридцати метровой скалой. Протяженностью с километр. По преданиям, "на скале" за века несколько раз селились люди. Говорилось о деревне железного века. Дошли сведения-легенды и мифы о стане-остроге подразделения русского "охранного" полка (дучеры и лучеры), появившегося в амурско-олёкминско-тунгирском регионе в 14 веке. В 20 веке, в период коллективизации, на "скале" построен посёлок изыскателей и проектантов БАМа. Ниже по течению находилась авиабаза гидросамолётов бамовцев. Эвенки выбрали место для колхоза выше по течению, на Тунгире, ключ "Кирпичный", в 1932 году. Перед войной переселились в оставленный изыскателями посёлок. До середины шестидесятых сообщение с Большой землей (грузоперевозки) по реке. Необходимое для жизни доставлялось карбазами - десятитонными судами. А золотопромышленники сплавляли провизию и снаряжение на судах грузоподъёмностью 20-25 тонн.
***
Время прихода карбаза знали. Событие поистине великое, праздничное. Всё равно корабль у пристани возник неожиданно. Тихий вечер. Голоса сплавщиков, закреплявших карбаз за сваи, звучат глухо и уже отстранённо от жизни Комдива. Им больше не было до него никакого дела! Он выбрался на берег. У подножия склона, на яру, две избы (спустя два года, в 1949, сметёт наводнением). Безжизненность разрушилась. Из крайнего двора высчкочил подросток. Замер на миг, как будто не веря глазам... и помчался по выбитой в склоне тележной дороге. Наверху начал вопить: "Аг-ми! Аг-ми! Бира дяпкадун агрэн!" (Карбаз причалил! Уже у берега!)
Комдив показал место для палатки у скалы. Пётр кивнул. Но вещи и ящики стаскал в другое место. Началась, возрастающая с каждой минутой, суета, чужая и раздражающая. Как будто крикливая стая птиц, звучанием необыкновенной возбуждённости, нарушевшей обманчивую безлюдность, с визгами девчонок, радостными и звонкими голосами мальчишек, по дороге и тропинкам набежало ребятишек! Много тунгусят, загорелых до коричневости. Суматоха, возбуждение, громкие разговоры. Форменный базар! Наверху склона столпились нетерпеливые женщины. Они наперебой требовательно кричали мужьям на разных языках: эвенкийском, русском, якутском. Что привезли? Кто приехал? Комдив обратил внимание, что в основном молодые. Одеты однообразно. Волосы повязаны тёмными платками. В сатиновых шароварах, в разноцветных платьях, в ичигах. Все одновременно "разговаривали" с мужьями криком и даже понимали друг друга...
***
Комдив сориентировался. Чернеющие гряды горы на той стороне. Она вздыблена "до неба". Подножие в нескольких километрах от реки. Всё заросло густым разнолесьем. Прибрежная тайга густая, мрачная, с чернеющими в сумерках чащобами. Правее - на берегу какие-то строения. Позже Комдив узнал, это склады "Верхамурзолото". Там разгружаются карбаза прииска "11 лет Океября", а отсюда конными и верблюжьими караванами завозят в тайгу. Солнце вот скроется за вершиной горы - там запад, там огромная страна, там великое Прошлое и он верил: Великое Будущее. Надо пройти, протерпеть и победить.
Нервное напряжение. Люди поумолкли в ожидании. С бугра стремительно сошёл Хозяин. Пышная кудрявая шевелюра, чёрная-чёрная. Карих глаз оценивающий взгляд. Молод. Ему двадцать восемь лет. Внушителен и властен. Пётр, между делом пообщался с местными, сообщил: "Председатель. Кудрявый. Здешний бог и царь". Взял топор и ушёл в прибрежный лес. Притащил в две ходки из болотистой чащи жерди, установил палатку. Таёжники, поражённые, удивлялись! Чужак в длинной шинели и фуражке, надвинутой на глаза, пальцем не пошевелил помочь. "Торчал" в стороне, уставившись на запад.
***
Сплавщик-карбазник передал по актам груз председателю и большую часть продавцу магазина сельпо. Снизу, по берегу, появился обоз из трёх подвод. Председатель выдал расписку за карбаз. Судно, грузоподъёмностью в десять тонн, после разгрузки, сплавят ниже по течпению. А как вода спадёт и карбаз окажется на суше, разберут. Доски пустят на строительные нужды.
Вручив председателю толстенный пакет и тоненький конверт, запечатанный сургучным оттиском, карбазник оклинул беседающего с мужиками помощника. Ушли на постой к знакомым, сгибаясь под тяжеленными рюкзаками (заказы нужных людей). Завтра, рано-рано утром, их увезут на лодках вверх на два километра, к началу тропы-прямика; по ней пешком сто вёрст горами до райцентра.
5.
Председатель, едва умевший читать (по слогам), отмахиваясь от злобной осенней мошкары, долго, шевеля губами, вчитывался. Кое-как уловил смысл письма о новом как будто ссыльном. С опаской подошёл к неподвижному Комдиву. О нём много слышал. За год жизни в райцентре заставил начальство жить в нервном напряжении.
- Я - Стрельцов, председатель... Здешний. - Комдив как будто глух. Смотрел из-под козырька на ускользающее течение воды. -= Заночуйте здесь. А завтра обустроим капитально. Жильё есть. О трудоустройстве поговорим потом. - Комдив зазвенел яростью, багровея, и прямо в глаза председателя с отвращением. Стрельцов не обижался на презрительность к себе, понимая состояние "ссыльного". Не первый "гость" и не последний (перестали прибывать после 1979 года). А в послевоенные годы, например, в Могочу и в район сослано на поселение более 3 тысяч "преступников", отбывших сроки. Среди них и те, кто сотрудничал с немецкими оккупантами (подчинялся их режиму). - Сегодня с грузом провозимся часа два-три. Десять тонн! Повезло! Вода осенью поднимается редко...
Комдив достал длинный мундштук, коробку дорогих папирос. Закурил. Оставив в недоумении, пошёл по дороге на склон. Стрельцов, в глухой вспыхнувшей неприязни, невольно пробормотал: - Поживём - увидим!
6.
Злобный лай собак, взбудораженных явлением чужого человека, источающего враждебность, привлекло внимание тунгусов.
Комдив пал духом. С пульсирующей мыслью "конец, конец, это конец", постигал привычно тактическую обстановку "верхнего" края села - единственную широкую улицу бревенчатых изб, с крышами из дранки. Тусклые стекла окон. Рядом с невысокими крылечками дымокуры, отгоняющие горьким дымом мошку и мух. Изгороди жердевые. Огороды неухоженные, заросли травой и кустарниками. А ближе к скале (обрыву) лес золотоствольных сосен. Огороды явно разрабатывали предтечи в былые времена. Тунгусы вяло отрывались от дел и оценивающе разглядывали странного человека. Поодаль домов, у сосен, юрты (дю), покрытые полосами берёсты, выцветшими отрезами брезента и лиственничным корьём. У юрт дымились вечные костры. Над ними, на вешалах, сушатся и задымливаются полосы мяса и распластанные рыбины (ленки). Распространялся щемяще знакомый запах ещё им не пережитого, но существовавшего некогда в жизни его предков. Собаки агрессивно, с рычанием подбегали... и останавливались невозмутимостью чужака. Псы оглядывались на хозяев. От юрт доносилось: "Тулин!" (Назад! Нельзя, не трогать!). Порыкивая, псы всё-таки неуверенно провожали до следующего двора, отбегали на свою территорию, сердито "переговорив" рычанием с собаками соседей. Из глубины юрт на пришельца взрослые тунгусы смотрели с равнодушным спокойствием. Мудро: не похож на "экспедиторов" (так называли геологов), а значит, новый жилец.
Комдив дошёл до окраины, насчитав тридцать одно здание. Из них 26 изб. Дальше дорога уходила в сумерках мрачным коридором через тайгу в неведомую даль.
7.
Туман над чёрной водой Олёкмы влажно распространился на берега. Слабенький огонёк в окне ближней избы погас. Лишь иногда тишина нарушалась всплеском рыбин. Чёрная ночь густая, непроглядная в двух метрах от костра. Глядя в затухающий огонь, Комдив глотнул из фляги.
- Пробирает. Прохладно. - Как будто равнодущно: - Капитан, вы в райцентре ничего необычного не заметили? Когда прибыли в прошлом году. Это к вопросу "почему"? Если ответ будет, то будет понятно "зачем".
- Нет. Для меня здесь всё необычное. А такого, чтобы нас касалось... Нет.
- Напомню. Вошли обозом в село. И выдвигались к реке. В центре, у "Госбанка", несколько человек. Я как будто попал... Сегодня такое же было. Увяз в невидимом, неприятном, угрожающем. Пока не прошли... Там, среди женщин, мужчина. Он, похоже, меня узнал.
Пётр понимал: начни сдаваться: захлестнёт, придавит, уничтожит. Старался отвлечь начальника от мрачного настроя и самому поддержаться.
- Да мало ли из фронтовиков вас знают!
- У него фуражка с голубым околышем...
- Лётчик? - Оба делали тон, что не понимают суть. - Из тех, кто в тот раз забрасывал наших десантников?
- Может быть... Будем ехать прочь из этой дыры... надо найти. И объясниться. Война есть война. Да ещё такая. Иначе бы не выстояли... Помните, Пётр, - в редких случаях называл по имени. - Всё встанет на свои места. Вот отпущено время для размышлений и переоценок. Есть заметки, к маршалу отношение начинает меняться. Дурость всякая уйдёт. Мы ведь осознаём, иначе нельзя. Настраивайтесь терпеть три-четыре года. От силы пять лет! Самое большое...
- Хорошо, командир, - искренне веруя, Комдив знает нечто, имея тайные связи с Большой землёй, и всё держит под контролем.
8.
Стрельцов вёл коня. Пётр рядом с телегой, придерживая посудный ящик на ухабах. Комдив поодаль и в стороне. Как будто никакого отношения к до предела нагруженной подводе.
Улица нижнего края села, наиболее заселённая по округе колхозного огорода (картофель уже выкопали, подсушили и загрузили в овощехранилище) среди добротных домов, а конце обрывалась песчаным склоном, исчезающим в болотистой мари. Она густо заросла кустарниками, кочками, чащобой мелкого лиственничника, березняка. На буграх - острова мощных деревьев. Низины дымились туманом - там озёра. И оттуда наносило горьковатым духом, как позже выяснил Комдив, от болотного (или свинячего) багульника. Стрельцов завернул во двор большущего дома (предпоследнего), построенного до войны рабочими проектной экспедиции БАМа. Поделён на три квартиры. В основной, просторной, жила вдова. Во второй - её сыновья - два взрослых и подросток. Комдива поселили в третьей - в узкой каморке; у проектантов - когда-то склад инструментов.
- Устраивайтесь. - После разгрузки предупредил: - Людей по работам расставлю, Пётр, зайду за тобой. Окно открывается. Проветрить комнату... - Показал адьютанту, где уложены штабеля досок от разобранных колхозных карбазов (были ещё райповские и приисковые). Пётр сколотил нары, широкие полки для посуды и провизии. Для вещей отдельно, у входа. Набил гвоздей свешать верхнюю одежду: два полушубка, две шинели, офицерская плащ-палатка, два бушлата, безрукавки, мундиры; отдельная полка-ящик для головных уборов. Внизу - под обувь. Отремонтировал кухонный стол и две скамьи. Выгреб из печи золу.
- Ну, будем загонять в стены жизнь! - Напихал под дымоход стружек - прожечь холодную печь. "Пустив дым", растопил капитально. Сходил по воду. К реке, через болото, хлипкий тротуар. За болотом бугристый сухой берег, бурно заросший тайгой; она обрывалась ровно; далее протяжённая галечная коса ( по мокрой полосе на гальке видно насколько за ночь схлынула вода).
Комдив как сел на край нар, так и погружён в раздумья, а может, в забытьи.
Пётр сварил рисовую кашу, заправил топлёным маслом. После завтрака, выждав привычное время, неспешно пили чай с сухарями и медовыми конфетами-подушечками.
За приоткрытым окном шуршаще падали тополиные листья и едва слышно хвоя огромной лиственницы у забора.
Чувственно умирала осень.
9.
- Пойдём, - тихо; обыкновенно Стрельцов говорил громко, заявляя между прочим сему миру: вот хозяин здешнего Места! - Да мне ехать на Большой покос. Зароды посмотреть. Сказали... Бык изгородь поломал. Рядом, под копытом, травы море! Так нет, лезет на готовенькое. Манатки сразу бери. Инструмент. Наверняка придётся что-то подправить.
Двор на отшибе. Стрельцов кивнул на дом.
- Ещё вдова. Муж в Китае загиб, на войне с японцами. Не знал. В одной части воевали. А не встретились. Всё время наступали. Хозяйку зовут Татьяна. Доярка. Бабёнка хоть куда! Справная, ядрёная. Не подпускает никого, правда... А?! Нам не к ней. Эвон домик в стороне. Раньше, пока строились, в нём с мужем жила. А домик вроде как ничей. Когда-то в нём огородник-китаец жил. Всех снабжал луком и капустой... Хотел твоего начальника поселить. Но Татьяна ни в какую! Привыкла домик считать своим. - Строельцов лукавил. Он сейчас и всё время потихоньку Комдиву гадил: как он ко мне, так и я. Однако, когда Стрельцов попал в опалу, единственный из всех, Комдив встал на его защиту. - Поживёшь, Пётр, сколь...
- Поживём! До возвращения сойдёт.
- Скорей бы! Мне такой обузак ни к чему. Непонятка большая. У нас всегда так: не знаешь какому богу молиться!? Герой войны. А с другой стороны, трудоустроить рабочим. И? Ладно. Считай, я ничего не говорил.
10.
Комдив подолгу лежал на нарах. Серый потолок. Серые стены. Они побелены не известью, а белой глиной, поэтому маркие. Комдив постепенно их оббил газетами. Сумеречная шипящая тишина. Из-за стены невнятные голоса. То ли казалось, то ли там сыновья вдовы постоянно вели разговоры. Так день за днём, день за днём! Начал впадать в странное состояние полузабытья неопределённой реальности, изо всех сил отстраняясь от понимания чёткого и неукоснительного. Спасался, нагнгетая уверенность: неудачная полоса, просто неудачная полоса! Бывало, бывало! И не однажды. Категорически запрещал осознание явного: произошло падение в бездну "мёртвой зоны", куда нет хода никому постороннему и откуда нет выхода ему самому, как из места, где он ещё может страдать. И больше нигде!
Вскакивал, надевал валенки (белые чёсанки), полушубок, папаху. Упрямым шагом по улице час-два, беспокоя яростный собачий мир; таёжники тревожно настораживались, вслушиваясь и сетуя: когда же это кончится?!
Дошло: дальше так нельзя! Иначе, споря с убитыми, прикладываясь к фляге, сумасшествия не избежать. Однажды, в пьяном бреду, он держал речь перед бойцами, необученными малограмотными мужиками, приговоренными на Халхин-Голе Жуковым Г.К. к расстрелу, с издевательским девизом:"Русские бабы ещё нарожают!" Не было никакой вины! Никакой!
Бежать, бежать в работу. Но не просто в отвлечение от убийственных раздумий, а в спасительный позор, в стыд, в попрание гордыни...
11.
Когда-то было. Вчера, позавчера, год или два назад. Или никогда. Комдив начал борьбу со временем - устранением из ритма фиксирующие деления. Пусть неизвестное число годов промелькивает вне биологической жизни. До великого дня предназначенного Призыва и сияния Возвращения. Однажды соседка, у коей время определялось ожиданиями бытийных событий "хозяйственного года" и подготовкой к ним, ждала, ждала прихода Комдива, решилась. Вошла и тут же спросила:
-Что-то редко ваш адьютант появляется? Мотря не заходит, - с ревностью, присущей всем, даже и без нужды.
- Мотря на охоте. - С женщинами наедине счтановился другим, вкрадчиво разговорчив, разыгрывая полное доверние, хитро как бы скрывая "восхищение", обволакивая энергией, скоро опускаясь до лести безмерного якобы уважения, возводя в исключительность, часто, как и с соседкой, одновременно притягивая и входя в единение. А не получалось со всякой, то отодвигалось в будущее; отказы были редки. - Но так Мотря ещё появится. А пока некому мне мясо продавать. Вернее, менять на водку. А Пётр не заходит. Без промысла такие отстраняются. Его сняли со всех видов довольствия. А с какого-то месяца... и меня. Ему чем-то жить надо. Пришлось идти скотником. Скорее, думаю, он веру потерял. Ведь есть закон, если не сдаватся, после предела падения, когда уже всё, конец! Начинается взлёт. Так и будет.
- Дай то, Боже! - Оделась, привела себя в порядок. И предупреждающе, как о серьёзной опасности.- Мотря - внучка шамана Баженова. Мой старший попытался ухаживать, так чуть из комсомола не вылетел...
- Да, да.
- Я могу у вас прибираться. В магазин сбегать. Один раз еду приготовить. А то вы на консервах быстро желудок кончите. На большее времени не хватит. Сыновья у меня же питаются. Варка целыми днями. Да работа. С пяти утра до восьми дойка... Муки купите - хлеб буду заодно стряпать, пока пекарня не работает.
- Договорились. Стрельцов сказал, село будет престраиваться. Давно-когда-то решил. Пора. Выйду на работу. Будет чем вам платить. Да и с пенсией вопрос решается.
- Что-то долго? - Комдив в очередной раз удивился, что все обо всём знают. - Когда уж Стрельцов увёз документы. Ещё председателем был...
- Да не так-то просто. Кадровым военным пенсия назначается отдельным постановлением Правительства. И всё может затянуться. Запросы, изучение, согласования... А по Мотре? Парторг меня предупреждал...
12.
Таёжная жизнь чревата таинственными опасностями, чему фронтовик обрадовался. На переучёт оленей отправились пешим кочевьем. Стрельцов, Комдив, Пётр, дядя Миша -коневод, мудрейший, глубоких знаний, пронзительного понимания жизни. Его уважали тунгусы, якуты и китайцы. На первом же привале Комдив прицепился к дяде Мише, строго выговаривая о плохом состоянии вьючных сёдел.
- Кони, конечно, у тебя в хорошем содержании. Но упряжь никуда! На верёвочках! Составь мне список нужной упряжи. Вернусь в Округ, первым делом, распоряжусь отправить вам сёдла.
Дядя Миша, оскорблённый чётко поставленным начальственным тоном Комдива (во время кочевья - главный он, а не чужак!), ядовито ответил:
- Сёдла... Хорошо. Матинин нам подпруги, узды, подковы когда-то обещал. Яковлев медикаменты. Костенко - тоже много чего... Вот уж я на войну сходил, отвоевал... Да только эта белогвардейщина по сю пору здесь. Да. Сёдла - хорошая добава к нашим мечтаниям.
Уязвленный Комдив затаил враждебнолсть к дяде Мише. Когда собирал фронтовиков и участников Великой Отенчественной войны у себя, дядю Мишу никогда не приглашал.
13.
На перевале, сплошь заросшим стлаником, догнали охотников. Тунгусы направлялись за верховыми и вьючными оленями. А здесь остановились (на подъемё подходящий березняк) согнуть несколько заготовок на полозья нартам. Тунгусы будут кочевать весь прпомысловый сезон. В те годы он длился до конца декабря. О соболе ещё только-только начали говорить. Планировалось заселить хищниками здешнюю тайгу. Появление на Тунгире и Олёкме соболя полностью изменило образ охотпромысла. А пока добывали, в основном, белку. План составлял от 800 до 1000 зверьков на охотника. Охотничать заставляли всех, особенно, из тунгусов: от подростков и женщин до стариков. От доходов на пушнину колхоз держался. Никто и подумать не мог, что соболь буквально уничтожит практически всю популяцию олёкминской белки...
Среди охотниц пряталась за спинами сородичей Мотря. Больше ни кто с ней не общался, сторонились, издевательски показно обзывали "саманским выродком". После таёжники удивлялись: когда Мотря и Комдив успели?! К новому, 1947 году, беременная Мотря, выехав с промысла, озадачила:
- Собирай шмотки. Пошли к нам жить.
- Лучше ты заселяйся ко мне.
- Не-не. Узко, тесно, на голову давит. Света мало! Ладно, будем, - погладила себя по животу, - в гости ходить. Обязательно правильно надумаешь. У нас жить будешь. Так наши старики говорят...
Он отрицательно покачал поседевшей головой.
- Вряд ли, Мотря. Всему своё время. До сели его у меня не было. А если и было, то оно не моё. Моё у меня украли! Когда-то же должны начать "собирать камни".
В июле, в тайге, родился Клемент. А дочь Ольгу, соседка Кирьяновна, в конце сентября. Упорно слухи, якобы, у Комдива образовались и другие дети. Не было ни одной женщины, коей бы не предлагал "прогуляться в кустики". Бертенёв, милиционер, рассказывал, Комдив и в райцентре двух вдовушек обрюхатил. Кирьяновна, когда Комдив, бывший на охоте с Мотрей, уже не вернулся "домой", злорадно говорила, один раз, Комдива кто-то из ревнивых мужей отчебучил - всё лицо "распрекрасное расквасил"! Ещё от Бертенёва, его жене Павлина Сидорова проговорилась, что много думала о Комдиве, жалела его, даже начала письмо ему писать, искренне беспокоясь о нём из жалости. А тут узнала сразу о трёх женщинах - матерях его детей. От стыда чуть "не сгорела"...
С Клементом Комдив не общался с рождения. Его забрали сологоны-тунгусы на воспитание, как потомка Баженова.
14.
Прошло... для него неизвестно сколько. За эти годы не раз и не два воодушевлялся, нервничал, безуспешно скрывая великую надежду, предвидя усмешки понимающих таёжников.
Вдруг Петра вызвали в райцентр! Потрясло! Между Петром и Комдивом громкий пьяный разговор. Комдив упорно твердил: "Заодно найди лётчика. И проясни "пресекались"?
- Тут, командир, не это важно. Докажете одному, иначе, дескать, было нельзя! Тысячи тысяч расстреляны. Имена их стёрты. Души опорочены лживыми обвинениями... Пересекались или нет. Важно, что вы с политруком обделались от страха. Оболгали командира экскадрильи.
- Неправда! - рявкнул. - Неправда! Сбросили десант, где попадя. Столько отборных бойцов и командиров погибли по их милости. Даже Сталин в курсе. Да я! - орал Комдив. - Подожди! Ты ещё ответишь за клевету. Сполна!
- Я и так, когда сюда иду, каждый раз, по привычке, надеваю свежую роубашку. Знаю, что нет у вас больше "права на убийство", а боюсь! Ладно. Найду лётчика. Разъясню вашу позицию. Если, конечно, увижу, что так надо. - И хлопнул дверью.
15.
Пётр вернулся с Большой земли через месяц. Его ждали фронтовики, ждали с напряжением. Знали, вызывали в военкомат. Оказалось, адьютант - капитан Пётр Тубин выведен в запас. Через месяц-полтора будет свободен на все четыре стороны, когда придёт утверждение из Округа (вызовут). Собрался на родину - в Молдавию. Спохватился. Куда уж теперь?! Татьяна, сын, скоро ещё ребёнок (родилась дочь). Со временем, уже в шестидесятые годы, в конце, нечто произошло между ним и Татьяной, Пётр совершил очередную попытку (были вероятно ещё, по рассказам) на запад. Но доехал до соседнего таёжного села, да там и остался навсегда.
Пётр действительно встречался с фронтовым лётчиком - Фоминым (имя забылось). Он по-прежнему работал охранником в Госбанке. Да, воевал в той авиачасти. После дикого "расстрела на месте" в хилом лесочке на краю аэродрома, репрессии продолжились: невиновных лётчиков отдали под трибунал и присудили "штрафбатальон".
Фомин опроверг версию Комдива. Штурманы всех бортов никак не могли ошибиться разом. Исключено. Во-вторых, с земли получен направляющий сигнал от разведчиков - комбинация ракет. При развороте, после выброски, видели сигнальные ракеты сбора. Десант был сброшен строго в назначенном месте, окружённом немцами...
Комдив знал: расстреляны и наказаны невиновные.
Вообще, на сегодняшний день, по годам репрессий, невиновных реабилитировано 643 000 человек расстрелянных. Огромное число убитых без следствия и суда, и по "расстрелу на месте", в статистику не вошли.
Фомин ещё рассказал, что несколько выживших лётчиков-штрафников пытаются добиться правды.
16.
У Комдива вспышки странностей из-за непонятного ощущения. Превращался в невыносимого и угрожающего. Мотря хватала малыша и убегала. Скорее он её бил. Не раз видели с синяками. Родственники-сологоны хотели её увезти. Она согласилась отдать Клемента на воспитание, но сама ехать отказалась.
Ничего мистического, как он в то не верил, не случилось. Впадал в "детство". Бывало, испещрял лист кружками. Бормотал: чистый - призовут, зачёркнутый через раз - нет! Всё время выискивал разные приметы. Мотря (Матрёнеа Прокопьевна) рассказывала, птичка в стекло ударилась: весть будет великая! Несколько дней ходил на почту к десяти утрам - ждал телеграмму...
Связь с Большой землёй всё-таки умудрялся поддерживать, вроде с бывшими подчинёнными. Писали на имя Мотри. Часто полученное превращало в чудака. В 1950 году вдруг не вышел на работу (был колхозным плотником). В полдень увидели при полном параде. Чисто выбрит, важен и непприступен. Рядом с ним покорная низкорослая Мотря. Комдив бубнил:
- Уж кто-кто, а Василий Афанасьевич нас не забудет. Я для него много сделал. Так что, Мотря, поедем жить и работать в Иркутск. Немного освоится и начнёт призывать. А Пётр, как узнает, вот увидишь, прибежит "сломя голову".
- Я потом, после охоты приеду, ладно? - слабо споротивлялась Мотря.
Горячо надеялся, генерал-лейтенант В.А. Глазунов, получивший в 1950 году высокую должность в Востчно-Сибирском военном округе, обязательно вытащит.
17.
Мрачный, потерянный Комдив появился после трёх месяцев на разнарядке работ - на крыльце конторы, с инструментальным ящиком и плотницким топором. Наткнулся. Любопытство и язвительность. Вспылили. Развернулся и медленно ушёл, оставив ящик и топор на нижней ступени. Он исчез в среде тунгусов на три года.
Смерть Сталина.
Таёжники собрались в клубе. Скорбно стояли под "тарелкой" и плакали, женщины и мужчины. Царило отчанно острое ощущение краха. Печальные, слёзные дни. На работу, не связанную со скотиной и лошадьми, не выходили. Почему-то вспоминали Комдива. Уж он-то горько переживает смерть вождя. Позже Мотря проговорилась: "Наоборот! Он радовался. Говорил, судьба маршала изменится. И всё пойдёт вспять".
За завесой всенародного горя, в правящей верхушке СССР, борьба за власть накалялась. Счёт на минуты. И тем, и другим нужна "кровавая" решительность, жестокая и беспринципная. У смертельных противников в заблуждении возникло твёрдое согласие: Жуков "должен вернуться". Восстанавливают кандидатом в члены ЦК КПСС. Наибольшую активность в продвижении (возвращении) маршала проявил Лаврентий Берия. Так начал захват власти. Именно он, используя все аргументы давления, настоял на назначении Жукова заместителем министра обороны, казалось, приготовив палача в своём окружении. Но в том же 1953 году Берия схвачен. Жукова в последний момент включили в "группу захвата". Через час после "ареста" Жуков застрелил Л.П. Берию. А ещё через час, с боем, арестованы сподвижники, находившиеся в особняке Берия.
С участником событий познакомил поэт Н.К. Старшинов на Медведице - притоке Волги, во время рыбалки. Возможно, миф. Бывший высокопоставленный офицер, как он, в споре, сообщил, что он - один из создателей инсценировки следствия по делу Л.П. Берия и подготовке двойника для суда.
В июле Жуков становится членом ЦК КПСС. Через полтора года ( 1955) назначают Министром обороны СССР. Во время опалы маршала всплыли осторожные рассуждения о значении комбрига Михаила Андреевича Богданова в стремительном возвышении Жукова, после битвы на Халхин-Голе, где комбриг Жуков проявил себя бездарным и безграмотным стратегом. Как и другие члены штаба Халхинг-Гола "разъехались" по глухим углам, генерал-лейтенант Богданов А.М., тихо и незаметно "сослан" в Казахстан; занимал должность на военной кафедре госуниверситета.
18.
Комдива не видели годами. Дважды, яркое событие, появлялся в полной форме, только мундир без погон, галифе, хромовые сапоги, начищенные до блеска. Оба раза торжественен, молчалив, неприступен. Но уже явно сникший, понимающий, несчастный. Доходил до почты, здоровался с начальником. Не получив ответ на немой вопрос, понуро, прежде чем исчезнуть в верхнем тунгусском краю села, замирал на скалистом берегу, вслушиваясь в бесконечность пространства.
Дни, месяцы, годы.
Наконец-то маршал сыграл не исполнительскую, а подлинно "ключевую роль" в ноябре 1956 года. Возглавил операцию "Вихрь", успешно подавил народное восстание в Венгрии.
!957 год - год переломный для многих крупных государственных деятелей. И для маршала. Он принял сторону Хрущёва Н.С. И, после победы над "антипартийной группой Молотова, Маленкова, Кагановича и Шепилова", Жуков превратился в бесполезную, но потенциально опасную фигуру. В конце октября ошеломлённого деятеля вывели из членов Президиума и освободили от должности Министра обороны. Через четыре месяца маршала окончательно в отставку.
Наконец-то Комдив избавился от иллюзий. Постиг причину причин. Но жаждал обрести ясность, излечиться от бессмысленной надежды, превратившейся в поглащающую идею. Ведь ещё десять лет назад, преданные люди, уже канувшие теперь в вечность, на Большой земле искали хоть кого-то из штабистов Богданова на Халхин-Голе, чтобы доказать упрямому товарищу, что он просто-напросто предан. Нашли картографа-геодезиста, заброшенного на Сахалин. В контакт с ним не стали входить, чтобы не навредить. А Комдиву отправили коротенькую записку: "Бойся сабли кавалериста!"
19.
Страх мистической расплаты. Безликие фигуры очертаниями поодаль. Пока не смеют приблизиться. Воля его ещё сильна. Надолго ли хватит?
Для Комдива выйти днём из тунгусского мира в село или даже появиться в улице -мучение и ужас. Выбивало из реальности. Боялся людей, их голосов, слов, выражений лиц. Неудержимо тянуло к бывшему адьютанту Петру. Он знал, что встреча ни к чему нормальному не приведёт. Но рисковал. Рано утром, между тьмой и светом, в сумерках, иногда видели высокую фигуру в длинной шинели, заплатанной лоскутами в прожжённых у костра местах, в смятой фуражке, из-под неё седые космы, в хромовых поблекших сапогах. Выходил из леса, основательно и тяжело шёл по улице, сворачивал в грязный проулок к дому Петра, доходил до соснового леса, резко разворачивался и уходил. Наконец, перед годовщиной начала войны, Комдив пригласил фронтовиков. Решился позвать и Петра помянуть товарищей, погибших солдат. Долго посреди пустыря перед избой Петра. Вглядывался в окна. Из тумана появились две женщины. Доярки. В руках бидончики с молоком. Одна, не здороваясь, прошла мимо стороной, остерегаясь. Татьяна остановилась у ворот:
- Петя ещё спит.
- Так разбудите, - сердито. - Разговор есть.
Она ушла. Прошло много времени. Может, тридцать мингут, а может, и час. Женщина появилась.
- В военкомате, когда ездил во второй раз, ему дали прочитать часть его личного дела. Петя злится. Так что не испытывайте судьбу. Очень злится...
20.
Комдив побрёл прочь. Конечно, он мог бы наивно объяснить Петру, оправдаться, заглушая весь ужас предательства. Все действия, чтобы не потерять, сохранить его подле себя. Поэтому оставил без движенеия три рапорта ротных, с представлениями к наградам "за личное мужество". Отверг предложения назначить адьютанта командиром роты, а потом комбатом. А после войны обрубил возможность учёбы в Академии, дважды мотивируя якобы отказами Петра от учёбы. А ведь знал о его мечте учиться военному делу. Подлость не имела значения для Комдива, поступавшего естественно по своему характеру и по обстоятельствам. Но то, что тайное стало явным - ужасало Вселенской карой.
Последний штрих!?
Добравшись до юрты, немедля сел писать командующему Округом. Военком нарушил Положенние. У него нет права знакомить с личным делом отставного военнослужащего... - Он вдруг перестал писать, представляя брюхастого военкома. И здесь месть! Примитивный ответный удар. Комдив обещал военкому, когда знакомили с приказом об отставке, что заставит "ползти на брюхе вдоль железной дороги, пока не сдохнет!"
Комдив не знал, что военком, встречавший его на перроне, давным-давно умер.
21.
Опьянев, доказывал жене, расстрелы солдат и офицеров за беспомощность и трусость - крайне необходимы. Смерть их служила Родине. Доходило до того, рассказывали родственники Мотри, Комдив разговаривал с расстрелянными. Души их пришли и уже не исчезали.
Надо спасать мужа. Мотря настаивала на встрече Комдива с шаманом, пока тот не укочевал на Витимский Калакан.
Как будто соглашался, понимая необходимость. И в то же время рассуждал вслух:
- А нужно ли мне спасение?! Со скалы в воду! И нет ничего!
За день до выезда в тайгу отказался.
- Поездка займёт много времени. А вдруг... потребуют. Надо будет немедленно выезжать.
Мотря, с несколькими женщинами, отправились на конях в горы.
22.
22 июня 1961 года.
Комдив восседал на свёрнутой оленьей шкуре. Фронтовики кто где вокруг дощатой столешницы, уложенной на землю. К десяти подошли остальные: лётчик Александр Яковлевич, снайпер Матвей Прохорович, коневод - подвозил снаряды на позиции - дядя Илья, артиллерист Иван Иванович. Подождали десантника Петра, адьютанта Комдива. Разлили водку. В 10 часов (четыре часа по Москве) выпили. Воцарилось долгое безмолвие. От дымокуров, отгоняющих гнус, горький дым.
- А теперь, воины, - прервал тягостные раздумья Комдив, - помянем тех, кто, ради Победы, расстрелян своими. Иначе бы не выстояли, - добавил лозунгом.
- Кто те, кто расстреливал? - Матвей Прохорович разлил питьё соседям, передал бутылку дальше. - Праведники? Ведь нас гнали на смерть с голыми руками. У нас, на десять человек, одна винтовка и пять патронов. Нас перебили за минуту. А гнали: вперёд, вперёд!
Выпили. Уставились на Комдива.
- Что же... Пусть это будет моим последним словом... Праведники - неисправимые грешники. Всё и вся на жажде власти. Присвоили право! Как нам жить, кого ненавидеть. Всё по их уставу! Подвластные им исполнители, вот он я такой (!) - грешники по судьбе, без вины виноватые. Не верьте! Как верил я и заставлял верить мне. Ради них отказался от благоразумия. Всё якобы по необходимости для государства, для будущего страны. А оно - они и есть... Да откуда им знать, тупоумным и необразованным. Я так безмерно верил в Жукова, что он, ради выгоды, вытащит нас, выброшенных и забытых. - Трое участников войны, осердясь, вскочили, с трудом сдержав ярость, ушли. Чуть позже, прошипев "Предатель. Ишь как запел!", ещё двое. Остались воевавшие, фронтовики. - Судьба столлкнула на Халхин-Голе. Многие знали, и Сталин знал! В ключевых сражениях маршал - смертоносный исполнитель (не головой, а животом) поставленных задач Василевским! Маршал - безумный жрец! Не надо думать, не надо иметь способности. Просто швыряй, не испытывая сожаления, к чему был не способен, в жертву советских солдат и офицеров. Только вперёд и только в смерть! Сталин после войны приоткрыл очевидное: как бы Жуков себя не прославлял, ко многим баталиям не имел никакого отношения. А на остальные битвы назначался в последний момент. Единственная ужасная и кровопролитная операция, подготовленная лично Жуковым - "Ржевская". Он и Сталин жажадали доказать, что без Василевского они что-то стоят! Думаю, мания "чужими руками жар загребать" привилась и закоренилась в душу Жукова на Халхин-Голе. Решительность безнаказанности. Операцию готовила группа офицеров, а командущий целыми днями шарашился по позициям... Руководил операцией комбриг Богданов, Михаил ПАндреевич. Я воевал с ним в Гражданскую... В нынешнюю войну он командовал дивизией. И очень здорово! Работа по Халхин-Голу сложнейшая ещё и потому... приходилось нейтрализовать тупые установки Жукова. Михаил Андреевич осторожно опровергал. Жуков бледнел. Операцию расписывали детально. Богданов проговорился: иначе кавалерист не поймёт! После сокрушения японцев, Жуков, уже Герой Советского Союза, решительно стёр из истории великой операции весь штаб. Разработанная Михаилом Андреевичем операция сыграла исключительную роль в отрезвлении японской военной верхушки. Против Богданова применили отработанный приём: на четыре года в исправительный лагерь! Правда, Сталин "поставил героя" на место. Богданова реабелитировали и восстановилди во всех правах. Жуков выводы сделал. Открыто не препятствовал военной судьбе Богданова... Разливайте. Пора выпить каждому за своё. И по домам! Не поминайте лихом!
23.
Шаман их ждал. Сначала женщины подумали на старика. Он встретил в километре от стойбища провести по броду через речку, оставив коней на лужайке пастись. А шаман - подросток. Женщины разочаровались. Но тут же забыли о сомнениях. Шаман подробно раскрывал их проблемы (не успевали рта раскрыть, рассказывала одна из женщин, а он уже знает всё), постоянно напоминая "причины их в них самих". С Мотрей долго беседовал, подозрительно подробно расспрашивал про родственников, даже интересовался чёрной собакой. Иногда замолкал и долго смотрел на Мотрю. Закончил так, уже собранный к кочевью:
- По мужу. Если бы не приговорил себя, за ним пришли бы души, как за тварью бездуховной. Ты удерживала его в мире живых. Теперь же не вижу его в Среднем мире. Ты - свободна! Не в смирении он был, нелепым и горько смешным, пытаясь подчинить мир, где его уже нет. Прости его, как и я прощаю вас. И ещё. Главное - крест (Георгиевский крест). Он его заслужил. Остальные дали. Но сохрани для внуков. Для них через сорок лет очень важно и нужно. Возвращайся исполнить его последнюю волю: крест положите ему в гроб.
Слёзы потекли по смуглым щекам.
- Поплачь, Мотря, полачь. Вода Мира забрала его у тебя, поплачь и порадуйся: мучения его велики, и закорнчились по его воле... Старик вас проводит, а мне сейчас же в путь...
Аят!
Когда женщины устроились в сёдлах, старик, держась за стремя, спросил у Мотри:
- Узнала сына? Клемент...
(Продолжение следует)
Александр Гурьевич Латкин.
----------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------
