Статьи

                                               Глава первая

                                          "ТАЙНА СИЯ ВЕЛИКА"

                                                         1.

    Смерть - философское торжество. Суровость и беспощадность. Не исполню волю Бабы Кати. Надеялась. Страдала. Некого подвигнуть! Погибли от водки или без "корней и веры" в родные мистерии.

    Ссохшаяся кожаная сумочка - хутакан.

    Волнуясь, по-старушечьи слезливо, пыталась о путях родичей... и махнула рукой.

    Детство - яркие, волшебные сказки и мудрые предания Бабы Кати. Гипотетически "видел" пространственный мир, все стороны, вверху и внизу.

    Её мира, скорее всего, давно нет?

    Не подозревали Екатерину Габышеву из степных тунгусов-мурченов. Муж, уже пожилой мужчина из тайги Тунгирвэ, "взял" в жены подростком, отработав три года в народе "Гэсэл", проповедающего "мэрвэр тэдечэвун" религии "Чифэн": "Величие человека сосредоточием добра и зла".

 

                                                               2.

    Гэсэл из конфедерации восьми племён "Кереит". Служили военачальнику Джочи Касару, наделённого улусом - " с глаз долой". Судьба полководцев, затмевающих личность самодержца, ссылка или гибель.

    Улус (наместничество) Джочи Касара от Хребта Большой Хинган, между реками Аргунь и Хайлар. Приаргунская Степь "Даурия" занята Джочи самостийно. Удобна для оборонительных войн, богата дикими животными и растительным миром. Спустя время, не без участия Оэлун, Даурия от Аргуни до Нерчи - "место битв аборигенов с мигрирующими народами, а также за серебряные копи (серебро - деньги), передана её внуку (сыну Джочи) - хану Исункэ.

    В 1213 Джочи Касар ("Дикий зверь"), вовзвеличенный в войсках "Хабуту" ("Ловкий стрелок из лука"), отошёл от дел (борьбы за власть) и до кончины шесть лет в уединении.

    "Гэсэл" лесостепные. Осенью в улус "Хэрхирэн" пригоняли откормленный скот на мясо для "двора" и нукеров. А выезжанных лошадей поставляли в Ставку Джочи. Крупных и сильных - лично для хана. Брал в походы до десяти запасных - "тучен и тяжёл, весь в свою мать Оэлун обличием, по дыханию коня: пора менять верхового".

    "Кругом дворца Джочи город юрт, кибиток, шатров, землянок многочисленных рабов по берегам рек Кэндэй и Бэрун".

 

                                                                  3.

    - На чужбине пронзает смертностью. Сколько ни осталось - "скоро".

    Впечатлило. Царь Тогорил резким жестом: тихо! Отвращающий неестественностью голос:

    - Тенгиз, вы говорите "Чингис", от Тенгри на земле возносит на миг человека и отбрасывает как ничтожество сатанизма. Почитаете в веках, неведая, кумир - жалкий человечишка, лишившийся драгоценной обычности. Не обольщайся, царь!

    В грязном каусочке живого "мяса" горбатенького, лохматого, с горящими глазками из лохм грубых волос, вместилище ужасающшей власти.

    - Зачем ты её привёз?

    Старушёнка ожила вниманием властного кереита.

    - Останови его. Он мчится на "огненной" лодке по небу. Тысячи тысяч шёпотом поют великую мелодию. А всюду по горам тишина...

    - Пошла отсюда! Тулин! - тунгусский вождь Нгамакта вышвырнул из шатра "чудо-юдо". Пояснил: - Сама увязалась. Обнаружили, когда Баунт прокочевали к Вэтэм (к Витиму). Сказала, её племя, после первого снегопада, спускается с гор на речку Няндаркан ("Река ореховых кедрачей по берегам"). Но никто и никогда не видел уродину...

 

                                                                     4.

    Во времена "Трёх озёр" (Хэгдыткум (сейчас Верхнеангарская впадина), Ламу и Байгал (были разделены хребтом от Святого Носа до Ольхона). Уровень  Байкала был на 600 метров ниже. Будущий остров Олзон (Ольхон) - тунгусская земля. Ещё в древности выделена бореям (бурятам) - родне аборигенов, как и территории в Баргузинской долине, вокруг озёр, на Илэн (Лене) и по Ангаре. Назывались "Земли родственников" - "Дуннэ бореингкур".

    "Островные" (буряты) истязались грабительскими набегами эвэнкэ (нападающими с гор). Эвэнкэ-киндыгиры (узкоглазые) угоняли несколько голов скота, когда "птица садится на гнездо, а зверь кормит детёнышей молоком".

    Бореингкуры (буряты) к царю кереитов просить защиты. Тогорил хитростью, обещая красивую девушку-меркитку в жёны, выманил вождя мамских тунгусов - Нгамакту.

    После долгих пререканий, придали договору статус закона. Закрепили обоюдной клятвой. Тунгусы-ламагиры (прибайкальцы) не приближаются к ольхонским бурятам на расстояние "одного дня пути". Набеги на верхнеленских бурят и иных, не признающих власть царя кереитов, не запрещаются.

    Обычный закон по Ольхону по сей день - 900 лет: "Тунгус своё слово на землю не бросит!"

 

                                                                     5.

    Суглан продолжился безудержной пьянкой до утра. Нгамакта, прерывая речь бессвязными песнопениями, подарил царю шкуры соболей, выдр, бобров, рысей, две медвежьих. И, наконец, жалкую шаманку. Царь принял странность, приказав посадить на привязь, как какую-то зверушку. Злобно верещала, отбиваясь и царапаясь. Сдавшись, завопила:

    - Думаешь, крепость строишь? Нет! Яму копаешь. Себе пропасть! Я с тобой! Пока твой мозг не смешают с грязью чужбины. Ты меня не узнал?! Я - душа твоя!

   Царь недостаточно владел илэдыт (тунгусским языком) проникнуть в смысл изречений.

   Горячего лица коснулся холод вечности.

    Привели невесту Нгамакте. Она оказалась ойраткой. Породила род Чилчагиров, кочевали когда по рекам Чуя (Жуя) и Вилюй.

    На рассвете тунгусов как будто и не было.

 

                                                                     6.

    Небо чужое высоко! До головокружения!

    Корова! Из вечности... Однорогая, серо-белая, с ржавыми пятнами на боках. Прочь, задрав хвост. Резко, всхрапнув, отдёрнулась верёвкой.

    Сельский администратор Батуев Н.Н., озабоченный временем, когда "день год кормит", уверял:"...до Степи никого нет. Все на заготовке сена".

    Час назад дошёл до ключика. Набрал воду в пластиколвые бутылки. Впереди - "сухмень". Обеспокоился следами мужчины и женщины; приходили не раз...

    Бежать, бежать! Да поздно. Сердитый тунгус целится дробовиком в лицо.

    - Я - "не враг". Здравствуй, хозяин. Я просто путник. Зла не причиню. Документы в правом кармане. Достать? Или позвоните Батуеву... - Как каменный! - Мэндэкэкун. Би Сашка Нгамактагир тэкэчи бихим Айорат-чилчагир. Дэрэрдутын Ангаракан. ( Я из рода Комарицыных. Ойрат-чилчагир. Житель Верхней Ангары).

    Тунгус ожил:

    - Лучадыт гуннэ-ми. Би эвыдыт-ми ачин. (Говори по-русски. Я не говорю так на эвенкийском).

    - Я пойду?

    - Куда путь?

    - В Средней Олёкме жила эвенкийка. Сестру её, коли жива, найти. Для неё, Бабы Кати, важно. А теперь и мне на склоне лет. Оказалось, ближе человека у меня не было и нет. Да и напутствия стал понимать: "Уркэ катавчэдерэн" - "Дверь на замке". Нужно передать от неё ключ - "тынгнаптун".

    - Э! Знаю! - удивился. - Куда идёшь, знаю. К Бабе Варе. И ещё кое-кто ждёт. Да многих неверующих на место поставит.

    - Как мне её найти? Велика Степь!

    - Мимо никак не пройдёшь... Кое-что надо тебе рассказать. Баба Катя рассказала про нас?

    - Нет. - Сказительница предупредила: рассказывать, что бореи пришельцы-захватчики, как и их родичи - запрещено. Враждебно отнесутся. Шибко не любят укор, что это не их породное место.

    - День на исходе. Дальше Степь. Ночуй у нас. Отдохнёшь, поговорим. Выспишься. А чуть рассвет - в путь по прохладе.

 

                                                                  7.

    Какой в том смысл для мира?

    В царской власти пресечь надвигающееся явление?

    Кошмары. Неизбежные, как вода: не убежишь и не отобьёшься. Блуждая в них, царь обращался к мудрецам. Они с оптимизмом, долго уже живущие в благодати: "Не виден серьёзный враг. Да кто посмеет?! Нападали с Нерчи и Селенги мохэ-тунгусы. Уйгуры их прогнали. А с нами запросили мир. Кидани напали. Сделали нас наместниками. Хань набегали захватить в рабы. Сами в плену огороды вспахивают. Чжурчжэни сделали нас прочнее намного. Сейчас найманов сдерживаем, меркитов, ойратов... Враги приходят и уходят. А кереиты на породных землях орхонских, селенгинских, аргунских, керуленских, ононских с древней крепостью Хатан-Балык в центре, так и есть. Мы, как мудрая птица Кэрийэ (ворон), будем всегда. Триста лет союзом "восьми  племён" непобедимы..."

    Успокаивался до ночи. И мир укладывался в отведённое раз и навсегда "русло". Однако царю невдомёк, государства рушатся изнутри и "причина всегда в себе".

 

                                                                    8.

    Отступал от законов. Боялся перемен. Прощал близких за серьёзные преступления. Окружился льстивыми проходимцами, доносчиками, подонками из знати и лжемудрецами. Карал и миловал вне закона. Пооизвол нойонов не пресекал. Царедворство, на ослаблении царя, процветало: день прошёл благополучно и слава силам небесным. Всё ради власти. Удержаться, удержаться, во что бы это не стало...

    Давило тяжёлым подозрением: Нечто происходит, неостановимое, ужасное и гибельное.

    Перед подлношением императору "Золотой империи", Тогорил потребовал "подарки" у нойнов.

    Вожди просились встретиться с ханом или с Сайгуном (старшим сыном царя, крайне настороженного к керуленским и ононским племенам). Накопилось много болезненных неурядиц с границами пастбищ (извечная причина распрей, на ряду, с войнами из-за женщин), прогонами стад к водопоям по "чужой" земле, притеснениями нукеров... много чего.

    За день пути до шатрового Стана царя "Орхонский улус" на берегу Селенги, караваны останавливали на кордонах. Бесцеремонно, забрав тюки с подаяниями и личный подарок царю, разворачивали. Из Забайкалья караван от борджигинов привёл Тэмуджин. Хотели развьючиваться. Однако кордонный командир приказал незамедлительно к царскому Стану. Тэмуджин предположил шёпотом, они часто так, подолгу перешёптывались, жене Бортэ: "Пришло время создавать кэшек (гвардию)...Если так, то всем воздадим!"

    Царю изложили идею молодого нойона. Тогорил преисполнился любопытством: "Послушаем".

    Ждал при дворце встречи с царём Тэмуджин около трёх месяцев.

 

                                                                    9.

    Тропа в горелых валежниках березняка щелью.

    - С ружьём "бегаю"? Бывшего зятя боюсь. Подослать кого может. Да и сын мой, отец Дари, голову от жадности потерял. Побить Дариму кнутом пытался. Грозил за волосы к мужу утащить. Неохота деньги возвращать! Трактор, грузовик, бочку-водовозку. С насосом... Ходит кто-то вокруг, следит. Хотел покочевать до железной дороги, до станции. Дариме уехать к родственникам в Улан-Удэ. Ни в какую: куда, к кому, зачем?! У них там своя жизнь! Отец просто марку держит. "Лицо хозяина" боится потерять. Погоди, скоро "белого коня" отправит. А в посёлке жизни нет! Чужое... Время чужое! Утро. Не успел толком сообразить. А уже вечер! Надо бы с детства к посёлку Дариму приучать, а не к Стану. Есть сейчас и по-другому привыкшие. На два очага приучились. А осенью уедут. А на сакман снова заявятся. А вообще, молодые не хотят овцами заниматься... Корова нас на третий день догнала. Молочко нашему мальчику, Дылачакану. А за ней припёрлись три овцы и собака. Пёс в тот же день куда-то убежал. Взвизгнул и убежал.

    - К хозяину. Догонять.

    - А! Пса мальчишка-пастух с Нижнего Стана кормит. Значит, пастушок и был. - Старика расклад озадачил. Похоже, с обретением надежды. Воспрянул. Жилистый, сухой, пальцы в суставах искорёжены. В калошах-башмаках. В стиранном-перестиранном камуфляжном костюме. На чёрно-седой голове самодельная кепочка из синего материала. Изморщиненное лицо персидского типа просветлело от догадки: - Конечно, сам так думал. Корова по себе догнать не могла. Да ещё и овец привести... В первый день я её отловил аж у оврага. Привязывать стал... Днём в леске, в тенёчке. Думаешь, подогнали?

    Обошли краем оврага завал погоревшей рощи. У склона холма ровная площадка.Кусок стены. В двух местах мусульманская керамика - синие изразцы. Такие, и других культур, раньше встречал в степи между Абагайтуем и Октябрьским.

    - Эксэрирук имам? (Мечеть?) - Пояснил: переводится "как дом Бога, где пребывает владыка мусульман - имам".

    - По степи есть. Много. Останки.

    Поодаль стреноженная каурая кобыла в "струнку". Уставилась на чужака. Левее, около берёзовой чащи, юрта-дю. Вышла встревоженная молодая женщина. На старика непохожа. Широкоскулая, белокожая, цветущая. Ладная привлекательная фигура. Тёмно-синий спортивный костюм, модные кроссовки. Заторопилась расшевелить огонь очага. Выслушала дедовский короткий рассказ шёпотом, кивнула, явно взволнованная. Подбросила дровец. Берёста с поленьев содрана, иначе котлы дёгтем уделает - не отмоешь. Женщина, разогревая суп, нет-нет, да и заглядывала в юрту. За ширмочкой брякал амулетами, рассуждая на "своём языке", младенец Дылачакан (Солнышко). Дарима неожиданно низким голосом:

    - У вас телефон не разряжен? Эсэмэску маме отправить.

 

                                                              10.

    Рассказом о Тэмуджине царь ввергнут в "топь" жесточайшей человеческой ипостаси - Памяти.

    Тогорил, подобно хуннскому правителю Модэ, жертвовался дважды гарантом клятвенного договора. Аманатство в Забайкалье с 3-го тысячелетия до н.э., когда на юг и на запад "покатились" орды скотоводов - хунну.

    "Всадники. Кони их без сёдел. Только и привязан кусок попоны. Уздечка с одним поводом. След человеческий только увидят чужой, то сильно кричат и напролом нападают скопом... Командуют ими свирепые старухи беспощадные..."

    "Хунну" - переводится с тунгусского: "имеющие домашних животных".

    "Они не понимают обычный закон хозяина, коего надо уважать, чтобы и все другие уважали твоё породное право на землю".

    Хан кереитов Хурджакус - отдал сына Тогорила в заложники меркитам, оправдываясь "надеждой" снисхождения из-за тунгусского происхождения.

    Рано-рано утром до жары мальчик толок в ступе просо, задыхаясь вредоносной пылью. После скудного обеда, аманаты водружали на плечи корзины. Собирали по округе топливо для очагов - аргал. Захватывая говёшки плетённым из прутьев совками, ловко, не глядя, забрасывали. Короткий отдых. Старуха - харгалзагч (надсмотрщица карга) гнала невольнников к ступам.

    Харджакус, выполнив условие меркитов "возвращения угнанного скота", вызволил сына, но опять отдать в аманаты татарам Ачжи. У них к заложникам с ненавистью. Удары по голове, стегание плетью по спине ради забавы, пинки, плевки в лицо... Холодная, спокойная лютость родилась против родных...

 

                                                                 11.

    Кереиты, родственные царю, в отличие от борджигинов и джадаранов, булагатов и эхиритов, считались хунну - пришельцами с севера. Не имея право на породную землю по обычному древнему закону, роднились по расчёту с аборигенным населением, особенно, с тунгусами. Всячески подчёркивали "породность", например, личными именами.

    "Модэ" с илэдыт (тунгусского языка): упрямый, твёрдый, одновременно гибкий. "МО" - дерево + суффикс "-ДЭ", образующий смысл по признакам, заложенным в корне; здесь: свойства дерева.

    Сановники и родичи, затаив дыхание, смотрели под ноги, боясь поднять глаза на потерявшегося царя. Сурово несяньбийское лицо. Персы принимали за своего. Хань (китайцы) думали, его предки с верховьев Хуанхэ. Чуть-чуть проступал кереит - разрезом чёрных глаз. Чуждый им "орлиный" нос. Рот сурово сжат щелью. Кожа загорелая до коричневости - холёная. Усики, бородка... И пронзительный "змеиный" взгляд: враг? пища? случайность?"

    Приближённый к свите саман Урга из племени тунгусов "Гэсэл". Относились к даурам, то есть к отунгусившимся бурятам. А дагуры - омонголившиеся тунгусы.

    Официальная история: захват власти произошёл в 1165 году. По свидетельству Урги, Харджакус, по настоянию жены Ильмы-хатун, по сути, уже управлявшей конфедерацией, согласился избавиться от старшего сына, чувствуя кожей опасную ненависть. На вечно пьяного хана давили младшие сыновья-любимчики, жалуясь на грубости брата. Как погубить Тогорила подсказал Ильме личный раб - татарин Эльджидай. Тогорилу приказали отправиться к меркитскому князю Биракгиру. Снабдили презрительным письмом, требуя поклона, и прислать десятилетнюю дочь в аманаты. Тогорила тут же бы растерзали на куски. Однако, в ночь перед отъездом Тогорила, Хурджакус скоропостижно умер. Посыльного от матери Ильмы, чтобы ехал, не дожидаясь похоронного обряда отца, Тогорил отхлестал плетью.

 

                                                                 12. 

    С 1165 года по 1171, как указано в "Гэсэл", какое-то время двоевластие. Наконец, без положенных процедур, Тогорил объявился преемником Хурджакуса.

    Чжурчжэни внимательно следили, без решительных мер. Политика императора Ваньянь Улу проста: пусть к власти придёт сильнейший и наведёт порядок.

    Брат Ильмы-хатун  - Сарык (Сарыч) попытался удержать сестру у власти. Нойоны, как и вожди тунгусов, выжидали. Тогорил - неизвестность. А Ильма-хатун, регент младших сыновей, - глубокое сомнение. У родоначальников - раздражение. Ханша под влиянием раба, фактического правителя. Придворные ненавидели Эльджидая. При поддержке придворцев, Тогорил опередил мать, объявив себя правителем. Не сумев опосредованно убить старшего сына, Ильма уже готова была отдать приказ убить Тогорила. Свергнув хлипкую власть регента, захватив её и отправив в Степь, в неизвестном направлении. Объявил празднование, устроив повальную пьянку. Пьянствао в средние века чрезвычайно распространённое явление. Многие народы Центральной Азии вынуждены следовать закону: напиваться до бессознания разрешалось три раза в месяц.

    Во время соревнования всадников, под рёв толпы, нукеры торопливо убивали родственников Тогорила. Кровавую вакханалию завершила казнь братьев - Тимура и Бука. Самый младший брат Ерке-Хара предался Тогорилу, участвовал в казнях. Позже, выбрав момент, бежал к найманам - к правителю Инанч-хану. Инанч планировал беглого князя со временем поставить над кереитами "своим подданым", как бывало дважды за триста лет. Именно тогда Инанч приказал "при пленении Тогорила, отсечь ему голову и доставить во дворец..."

 

                                                                    13.

    Теперь Сарыка принимали в Степи. Нойоны ужаснулись неоправданного убийства кровных братьев. Это было непросто нарушением Закона - посягательство на Мироустройство Вселенной. Тогорил, зная о прежнем отказе нойонов (степной знати) выступить на стороне Ильмы-хатан, "праздновал", кроваво разбираясь с возможными противниками, веря, что "всё решается во дворце..."

    Нападение ополчения дяди оказалось внезапным.

    Тогорил позорно бежал по "Пути между севером и западом", к бурятам, разослав гонцов к гурханам (родоначальникам внутри племён-фратрий): "Император "Золотой империи" - Кэду Улу утверждает власть Тогорила царём над кереитами (Тогорил официально получит титул ван-хана (царя) ещё не скоро, в 1196 году, но по факту так возвеличивали с 1171 года) и призывает выступить против мятежников, во главе коих раб Эльджидай. Первым за Тогорила выдвинулся багаатур борджигинов - Есугей. За ним поспешили на Керулене, в Ононских степях. Ни найманы, ни меркиты не успели воспользоваться временной беззащитностью конфедерации."Войско" Сарыка разбежалось по улусам. Ещё раньше началось недовольство, когда выяснилось, что Ильмы-хатан во дворце нет и вообще её не могут найти...

    Новоявленный царь снова "на коне". А тут и официальное подтверждение из "Золотой империи" подоспело. Тогорил объявил Есугея андой - побратимом, просил успокоить степную знать: кровавой мести не будет, с каждым случится лишь встреча по приглашению.

    Предполагаемый приезд в Ставку Есугея не состоялся. В том же 1171 году багаатур отравлен. Богатство, изъятое Есугеем "подарками" у нойонов и кочевников, отобрали без церемоний, скот и коней угнали. Вдовы Оэлун и Сичихэл (вторая жена багаатура), семь сыновей (Тэмуджину 10 лет) и дочь - обнищали за несколько дней.

    Мать Тэмуджина - Оэлун - тунгуска. Украдена борджигинами из свадебного кортежа - Оэлун везли замуж в меркиты. Умерла великая женщина в 1221 году. До самой смерти влияла на сыновей, часто приводя их в чувство суровой правдой, хотя так и не смогла примирить братьев. Могила Оэлун находится на севере Китая. Место поклонения китайских и баргузинских (Россия) эвенков.

 

                                                                  14.

    Даурская лесостепь горная. На северных склонах разнолесье, более - сосняки. На южной окраине березняки.

    Одиннадцать тысяч лет назад по низинам всё ещё плескалось море Тенгиз. На мелководьях - царство мириад микроорганизмов - теперь плодородная почва. Берёзы. В фрагментах сказания о Баргузинской степи "Кэвэр" (от Д.Н. Зылыкеевой) упоминаются могучие "чагамкура" - дубовые леса по берегам.

    Ориентируясь на высокую вершину хребта, по прохладе, скорым шагом. Час-два и пространство превратится в пекло.

    В основе травяного покрова, как и во времена Джочи Касара, - мятлик. Четыре разновидности. Попадались ковыльные лужки. Наносило горьковатым запахом полыни. Позже ковыли уже значительны, овсяница-типчак, травы корневые, луковичные, кистекорневые...

    Горные массивы - отличие степей Забайкалья. В 1968 и в 1971 г.г. бывал на вершинах гор, откуда военачальник Джочи Карсар оглядывал степь, планируя решающую битву с братом Тэмуджином, с отступлением до оборонительного "Аргунского вала" и ударами со всех сторон и с тыла "засадными отрядами". Оэлун уговорила страшего сына: "Тебе Джочи не одолеть. Но и сюда он не пойдёт... Он даже с севера готов встретить, если обойдёте со стороны Хайлара. Лучше не обращай внимания - в этом его сокрушительное поражение!"

    Оэлун отправила к Джочи мужа Мунулик, зная, что Джочи обязательно отчима выслушает. Она не раз была свидетелем, как Мунулик умело улаживал разногласия пасынков-подростков. Мунулик с любым мог наладить контакт, хоть с ребёнком, хоть со стариком. Даже не соглашаясь, одобрял мнение. В предании о нём говорилось: "Инемусикктэ-дун кэнен" - " В его улыбке всегда похвала". Исходя из характера Мунулик, скорее, подходит другой вариант перевода - не похвала, а "почитание", поскольку гэсэл оценивали его с точки зрения своих сакральных убеждений, что всё и всея исходит от человека.

    Наверху остатки древних разрушенных скал - щебень и камень, едва покрытые слоем гумуса (органической основой почвы) и скудной травкой. Со времени Джочи тут ничего не изменилось.

    Прошелестит ветерок по разнотравью - и опять тихо. Таёжнику Степь кажется "мёртвой" от края и до края.

    Опершись локтями, разглядывая долго травинки, проникаешься гулом Земли.

    Угнетало... отсутствие эха и теней. В тайге звуки множатся от препятствий, смешиваются в полифонию живого.

    Скоро сине-жёлто-зелёная онемелость ожила кипением. Птицы. Пара, на разной высоте, изредка взмахивая жёсткими крылами, надлетела. Чёрные, с фиолетовым отливом, вороны. Крупнее лесных. Какое-то время парили... улетели. Сейчас, рано утром, хищники охотятся, если нет где падали. Вечером тоже. А жарким днём медленно передвигаются по земле.

    Вдруг! Пронзительный треск. Резко присел, закрывая голову руками.

    Соколок! Степная пустельга. Самец трескучим криком предупреждал живое об опасности? А самочка и не подумала взлетать. Бежала впереди, пока не ускользнула из вида. Невольно следуя за птицей, оказывается, сбился с намеченного пути. Так тому и быть. Краем глаза увидел лисицу (корсака?). Улепётывала прочь по холму. Заметил живые столбики -чолколгур (суслики). Они следили за лисицей... и разом будто их и не было. А в небе, оживляя просторы, жаворонки. Зазвучала ещё звонкая мелодия утренней Степи. Вечное шевеление усиливалось. В почве множество хищных и растительноядных жужелец, чернотелок, корнеедов, усачей, личинок разных, пауков, муравьёв (углядел два вида)... Присмотришься: травы полны насекомых, жуков-листоедов, кузнечиков, стрекоз, бабочек, мух... Все воспрянули к жизни, издавая оригинальные гудения и стрекоты...

    Степь запылала зноем. Живое начало через время прятаться. Утренняя кормёжка закончилась. Звон древней печали, светлой и чувственной, пронзителен в колебаниях горячего воздуха, как и тысячелетия назад. В причудливых волнах марева предательские миражи чудесных водоёмов, с рощами широколиственных лесов на живописных берегах. Древние животные на водопое, экзотические птицы, караваны верблюдов и коней, покрикивания караванщиков... И всадники мчатся сквозь века! Как будто по важности. И им нет до нас никакого дела!

 

                                                                    15.

    Непонимание и тревожные предчувствия терзали думающих людей. Военное усиление против меркитов (союз мурченов и хасава) и юго-западного врага - найманов "Сегиз огуз"не принесло ясности в надвигающуюся тьму переживаний.

    Как часть империи "Ляо", найманы и меркиты, при поддержке енисейских ойратов, оказали тунгусам сопротивление и вышли победителями. Иным киданям "Ляо" чжурчжэни создали условия для жизни. Сохранён киданьский язык вторым государственным. Чиновники и военачальники, перешедшие на сторону "Золотой империи", остались на должностях, при условии соблюдения "Ханьской системы этнического единения (интернализация)": интенсивное смешение двух народов (чжурчжэней и сяньби-киданей) в нацию "маньчжуры".

    "Сегиз огуз" найманов возникло в 1143 году из фратрий десятков тюркских и сяньбийских племён падшей империи киданей "Ляо".

     До 10 века кереиты - борджигины, джиркины, хонходы, сухайты, албаты, туматы, дунганы, хиркиты и другие - военно-племенной союз. Захвачены киданями. По отработанной политике объединены в наместничество "Кереит" - структурное государственное образование - царство (монархическая система правления).

    Чжурчжэни, уничтожив "Ляо", эффективную буферную систему менять не стали. Кереиты остались конфедерацией - пограничным вассальным царством, относительно свободное и самостоятельное, хотя всячески притеснялись чжуржэнями грабежами и насилием. Границы установились так: на западе с найманами; на востоке с татарами Буир Нура. На севере по Селенге с меркитами; на юге - с тангутами (государство Си Ся).

    В Прибайкалье некоторые племена бурят (бореев) относили себя к кереитам. Бывало просили у царя помощь. Ленские, ангарские, ордынские, нижнеудинские кереитского царя не признавали, как и любых иных правителей, вплоть до 17 века, когда пришлось воевать за независимость более 15 лет.

 

                                                                    16.

    В начале прошлого тысячелетия в Забайкальскую степь, с юга, по долине Селенги нагрянули уйгуры. Суровые и непреклонные. Тунгусы-мохэ, тремя миграционными путями (перегон скота и коней), а также водным - по Аргуни и Шилке (Силка-ри) в Амур, на древние тунгусские территории илоу и сушеней - Приамурье и Приморье. В Забайкалье, отрезанные от южных кочевых путей, остался военно-племенной союз мурченов и хасова (меркиты).

    По "Гэсэл", кереиты, кроме бурятских племён, входили в состав уйгурского этнического объединения культурно-ассимиляционными и родственными связями. Пользовыались в государственных делах уйгурской присьменностью; на её основе возникла старомонгольская. Ещё уйгуры научили изготавливать колёса. Некоторые степняки перевозили груз во время кочевок на волокушах.

    Создание карательного и захватнического подразделения назрело. Однако военизирование борджигинов  вне Центра опасно. Но иначе - нет возможности. Единственный выход - кэшек сам себя кормит грабежами независимых племён и соседних государств.

    Царь Тогорил медлил. Сверху "давил" император чжурчжэней - Цзин, укрепившись во мнении, что иметь на западе военную силу выгодно. Снизу - нойоны, страдающие от грабительских набегов степных племён.

    Избегая ответственности за возможный провал, знатные силы решение полностью переложили на царя Тогорила.

    Армия кереитов из призванных при случае войны и наёмников-нукеров подчинялась только правителю. Потуги нойнов увеличить охранную гвардию (кэшек) даже на несколько человек пресекались немедленно, как первая ступень к освободительному восстанию.

    Центр кереитского царства находился в Орта-Баласун. Старая крепость киданей. Удобное место для обороны. Но когда власть Тогорила обрела незыблемость, Ставка перенесена (там сейчас находится Улан-Батор) в "Тёмный бор", на реку Толе. Воздвигнут дворец. в 1235 году на том месте заложили Каракорум - столицу Монгольской империи.

 

                                                                  17.

    В ледяной тайге и в знойной Степи, бывает, веришь в миражи. Но реальное "знаешь".

    Всадник от гряды холмов. Пропадал за увалами. Появлялся вдруг в неожиданном месте. Огромный! Приближаясь, уменьшался.

    Подросток на низкорослом коне.

    - Тебя на Стан зовут. Хозяин. Отказать нельзя. Так сказали. Обидятся. Да и вроде как ждали тебя. Ещё весной.

    Босой, похоже, тунгусских кровей. Парень родственно связан со стариком.

    - Эвэдыкур?

    Опроверог:

    - Мы у них по найму. Сено готовим. Потом силос будем заквашивать. Тяжело у них работать. Сейчас хоть старик куда-то уехал. Тот, паря, спуску не даёт... Правда, платят хорошо. Четыре штуки в день, если норму осилим. А так -две. И кормят до отвала. Я с покоса за сегментами для косилки. На Стане все злые, психуют каво-то. Старика на них нету... И в бригаде ждут быстрее. И тебя надо везти.

    - Далеко?

    - С километр. Залазь сзади.

    - Пешком дойду.

    - Иди по следу. - Ударяя пятками в бока коня, поскакал в степь.

    "Километр" на коне - четыре-пять пешком. Часа через полтора дошёл.

    В широком распадке, с севера не заметишь, чабанская стоянка.

    Прошлым вечером старик горевал: тысячи овец недавно пасли в Степи. А сейчас "раз и обчёлся".

    Не стал расстраивать сатрика ещё больше. В Советское время Забайкальская Степь жила плодотворной жизнью. Ко времени безумной перестройки и предательства интересов России, от Онона до Аргуни, забайкальцы пасли 4 млн. 670 тысяч овец (без коз). А сейчас, с козами, всего лишь 415 тысяч. Вообще, к 2005 году страна потеряла 50 млн. овец...

    Сильно пахло скотным двором, горьким дымом очагов и дымокуров. Никого! Как будто из-под земли тревожные, враждующие голоса вызывали страх.

 

                                                               18.

    Из-за подъёма уровня Мирового океана на 135 метров вода затопила травянистые луга севера.

    "Трава там сочная и густая, и обильна - одни хребты да рога видны скотины..."

    Хунну, гонимые потопом, мигрировали на запад и на юг. В Забайкалье и на Дальнем Востоке дунху (протомонголы) столкнулись с Илоу (тунгусами) и племенами Хань. Дунху распались на группы в бегстве в горы Сяньби и Ухуань. Горные названия превратились в экзоэтнонимы. Часть сяньби, наиболее воинственная, названа по вооружению - "копьё", коим владели они превосходно, то есть КИДАНИ. "Кидан(и)" от "кида" - копьё. Самое простое в изготовлении и применению в бою. Отсюда и определение народа - "копьеносцы". Территорию их расселения называли "Кидай" (Китай). Проживающие там не только кидани, стали называться "китайги(р), "китайдзы", "китайцы".

    Бореи (монгголы) - протобуряты, по преданию, из Океана "затянуты" в Амурскую долину. Скопившаяся за ледниковый период вода, прорвав Ледяной барьер, хлынула в Мировой океан. Река Амур потекла вспять, затапливая округу.

    Флотилию бореев, мигрирующих на морских кораблях "Монгго", увлекло в материк.

    Откуда появились? Навсегда засекречено. Связано с главным законом "породности Места". При первых же контактах с корё (протокорейцами) и сяньби (дунху), заявлено: бореи вернулись на прародину и у них все права "жить здесь и защищать породную землю".

    Очевидно, бореи - народ высокой культуры. Привнесли на Дальний Восток судостроительство, ткачество, письменность, культуру хорового пения, земледельчество, искусство ведения морских сражений, хлебопекарство, религиозное и философское мировоззрения.

    Когда уровень Океана снова поднялся (вода очередного моря прорвалась) и течение вспять, многие бореи проникли вглубь по "последней" воде. Несколько кораблей-монгго достигли верховьев Онона - страну Калдэрр (центр - гора Буркан-Калдун-Кентей). Вождь бореев женился на вдовствующей царице Хо. Дало потомству "породность". Но самого борея Борте-чино считали чужаком-пришельцем, занявшим место погибшего князя Хова.

 

                                                                19.

    Первый император чжурчжэней Ваньянь Агуда, царствовавший восемь лет, не разрушитель. Задолго до захвата власти на волне восстания тунгусов, проповедовал "единение с киданями". Властвуя, всячески поощрял смешение киданей с тунгусами государственной поддержкой - естественного процесса рождения очередной тунгусской этнической формации - манджуры ("крепкорукие"), позже официально названной "маньчжуры".

    Впоследствии Чингисхан так же ориентировался на ляоскую административную систему, объявляя монголов законными преемниками киданьской империи. Чингисхан заменил понятие "наместничество"на "улус".

    Благодаря "наместничеству" империи Ляо удалось просуществовать более двух веков, занимая гигантскую территорию от Алтая до Тихого Океана, захватывая Северный Китай.

    Конфедерация кереитов, созданная киданями и сохранённая императорами чжурчжэней, противостояла врагам всеми средствами. Возражений необходимости "карательной регулярной армии" не было. Император Цзин: "Приживётся, а нет. Ненужное само отомрёт! Но смотри за этим даже во сне!"

    Царь Тогорил прекрасно понимал, что грядёт война за владычество над миром. И ничего не мог противопоставить.

 

                                                                  20.

    Вызволить своими силами похищенную жену не получилось. Бортэ отдана в жены где-то в Степи, недоступная родоначальникам меркитов. Тэмуджин вынужден обратиться к царю. Подготовка к войне. Распространилось: на подходе чжурчжэнская конница.

    Испугались меркиты, как и найманы. Даже енисейские ойраты впали в предвоенное состояние. Все ведь находились в предчувствии катастрофы. Меркиты, не готовые к масштабной войне по столь мизерному поводу, как умыкание женщины, направили к Тогорилу послов. Объявили: "Не годится сражаться из-за женщины, которую муж не в состоянии защитить".

    По преданию, Тогорил поручил предводителю аргунских нукеров, не знавших дунхудыт и илэдыт (киданьский и тунгусский языки), препроводить Бортэ с границы на дальний Стан содержать в скрытности несколько дней. Случившееся, по разумению царя, показало слабость Тэмуджина и Джамухи. Успокаивало царя. Как прижало, так сразу прибежали! Тем временем Тэмуджин, при поддержке Джамухи - гурхана рода джадардан племени Хамаг, продолжил нападения на меркитов.

    Возможно, Тогорил надеялся на поражение "северян" - борджигинов, чтобы прекратить планы расширения территории конфедерации военным путём. Царя всё устраивало. Или какие-то другие соображения. Прибыл чжурчжэнский военный чиновник и потребовал решительных мер. Царь немедленно отправил освобождённую Бортэ, беременную от меркита, Тэмуджину.

    Долгий рассказ женщины о злоключениях. Привыкшая с детства ничему не удивляться, Бортэ с удивлением пережила дни перед освобождением.

    - Там сумасшедшая старуха. В отдельной юрте.  Её, видимо, бьют плетью. Она вопила непонятное. Охранник подходил к юрте и показывал старухе плётку. Замолкала. А потом опять начинала вопить. Как меня увидела, стала приказывать: "Приведите Эльджидая. Где мой Эльджидай!? Я Ильма-хатун повелеваю тебе!"

    Тэмуджин воскликнул:

    - Так сокол орла или орёл сокола?!

    Оэлун:

    - Пока твои зелёные глаза слепы. А уши слышат лишь то, что на земле, не ведая, что внизу и что вверху.

    - Если путь не пройти, то он непреодолён. Всем, мама, благодарен, кто в малом ловит нас в западни. В большом мы их обойдём!

 

                                                                 21.

    Царь не торопился принять нойона.

    В разговорах с "подставными", за чаркой араки, Тэмуджин ничем новым не аргументировал. Кое-что добавил, зная для чьих ушей "болтовня", с лестным "послевкусием" властителю: "Кто со мной под знаменем предков  монггол, тот под нашей защитой. Моей и Тогорила - хана-эцэга (хана-отца).

    Беседуя с царедворцами, нахваливая, нойон утверждал значимость: "Пустую лесть не приемлю. Царя Тогорила называю так по обычному праву. Он - анда (побратим) моего отца Есугея.

    Царь призвал "знающих" (саманов) проникнуть перед встречей с Тэмуджином в мир "северных" племён борджигинов, джадарданов и др. Урга, тунгус-гэсэловец, на судьбоносном собрании для молодого нойона Тэмуджина слушал стариков-улигеров:

    - Борджигин, и все рода "Бор" - потомки  "бореев". Во времена "Воды" бореи взялись невесть откуда и жили на востоке, в содружестве с "корё" и "сяньби". Где же прародина бореев - "Тайна сия велика". Бореи скрывали нахождение породных земель. Настаивали в спорах на сугланах за власть "породности". По обычному закону. Бореи говорили: "Всегда ходили на кораблях по здешним водам, используя для жизни эхирит (побережья). А вас, дескать, здесь и помина не было - выживали далеко в горах тысячи лет и на северных луговых землях..."

    Немногим более десяти тысяч лет, флотилия бореев отправилась вглубь материка. Корабли-"монггол" (морские суда) достигли наконец границы моря - высоченных берегов "до неба". Горы бореи назвали "Яаблан урэл" ("Далее пеший путь" или дословно: "Гора, преодолеваемая ходьбой"). Речь об "Яблоновом хребте". Когда бореи приплыли, то тунгусы-аборигены дивились, думая, это заснеженные плавучие острова (из-за белых парусов). Явление мореходов (монггол) - бореев в народной этнографии названо: "Пришествие по воде".

 

                                                                  22.

    "Монгго" - морской корабль + "-л" - суффикс множественного числа. Прибывших, среди коих много русоволосых и голубоглазых, величали "монггол" - мореходами. Аборигены боялись бореев. Относились враждебно. Особенно злобно "живущие в горах". С кораблей на побережье допустили лишь матросов-корё. За столетие "растворились" среди эвэнкэ, не утратив антропологические черты.

    Эвэнкэ (эвенки) - "приходящие внезапно, спускающиеся с гор" или "совершающие набеги с гор" (зависит от контекста). Архаичное: "Спящие на деревьях в кожаных ремнях". К эвэнкэ относились киндыгиры (узкоглазые). Также "эвэнкэ" назывались горные полудикие племена джурджэгир (джурджэни или чжурчжэни) "спустившиеся" на бохайские земли, освобождённые киданями.

    Бореи жили на кораблях, выпасая скот и коней на "Бур" - островах. Поэтому возник традиционно уточняющий экзоэтноним жизнедеятельности - "островные", то есть "Буряты". А "монггол" спустя время стало легендарным названием первопроходцев.

    Буряты постепенно сблизились с тунгусами. Сформировались две этнические группы: мурчены - конные тунгусы-степняки ( в неё входили борджигины) и дауры (перевод: "мужчины обновления крови").

    В прибайкальских племенах бурят именовали "Бореингкурами" - родичами межнациональных браков.

    "Бореи" - изначальный этноним монггол (бурят) + суффикс "-нг", отчуждаемой притнадлежности (здесь: наделённой территории) + второй корень "кур" - родственники.

    Предки Тэмуджина - Бореиточин (Борте-чино) - монгголы или буряты.

    Молодой нойон хочет собирать племена под девятихвостым знаменем бореев.

    - Мудрый подход. Сказка не сказка, а с умом. Откуда знания?

    - У Тэмуджина отчим Мунулик. Он хранит предания. Но и делится осторожно с детьми.

    Царь, помолчав, спросил:

    - А что нам лично преподнёс Тэмуджин? - Ему показали роскошную соболью шубу, пошитую искусно и добротно. - Что ж, завтра его отпустим. Там, на Ононе, его ждут великие дела.

 

                                                               23.

    Царь Тогорил и Тэмуджин чуть рассвет в отдельном шатре, поставленном на холме определились: отряду подавлять волнения и мятежи на будущих новых территориях конфедерации. Тогорил похвалил идею Тэмуджина использовать легендарное название борджигинов - "монггол" - корабелы.

    Изменения в Степи Забайкалья в конце 12, в начале 13 веков стремительны. Напряжённость росла. Такие, как Тэмуджин, ощущали кожей. А пока за ним и Джамухой стояла властная консервативная сила царя Тогорила и сила чжурчжэнского самодержца - сюзерена.

    Тэмуджин находился в пути на Онон. Уже заработала "пропаганда": всюду распространялась простая и понятная идеология обретения благосостояния, справедливого отношения к добровольно присоединившимся. Государственным этническим ярлыком "монголы" наделялись в процессе слияния тюркских, сяньбийских,
 тунгусских кочевников в единую монгольскую народность, истекающую из исторической и философской ауры Центральной Азии.

    После становления Монгольской империи идеология монголизации народов поменялась. Вернулись к обычному закону "породности". В эпохи Хубилая и Тэмура (конец 13в. - нач. 14) возобладала "монгольская кастовость"

    Учёный и государственный деятель - Рашид ад-дин: "Найманы, джалаиры, онгуты, кереиты и другие племена, которые имели каждое своё опроеделённое имя, называют себя монголами из желания перенести на себя славу последних; потомки же этих народов возомнили себя издревле носящими это имя, чего в действительности не было".

    Племена, покорённые войском Тэмуджина, дисперсно распределялись по кереитским родам. Но какие-то, как, например, упомянутые Рашид ад-дином онгуты, заключившие обязательный "Союз мира и родства", вошли в состав монголов мирно и со всеми правами. Параллельно, к новоявленному идейно и материально этническому образованию "монгол", стекались вольные и отчаянные нукеры, чуя, "кровавую жатву" и наймитскую стабильность; были среди них даже боевики-славяне.

 

                                                                 24.

    При исторической встрече Тогорила с Тэмуджина мистический инцидент. Якобы лишил обоих воскресения во плоти в будущих веках - "души их истекут вместе с кровью их".

    С восходом солнца к переговорам присоединились саманы (знающие и образованные), военачальники, женщины царя, с детьми. Внезапно, из тёмного угла, из-за сундуков, привязанная на поводок за шею, выскочила грязная, в лохмотьях, босая старуха-карлица и заверещала:

    - Убей его! Убей его! - тыкала кривым пальцем в сторону Тэмуджина. - Он меч над тобой занёс. Увернись! И убей!

    - Заткнись! - кринул Тогорил. - Кто её сюда притащил? Ладно, разберусь. Саманка! Подарили оберегом. Она считает тебя предателем. Будто смерть соратникам готовишь. Я же тебе всецело доверяю. А на предателя всегда сила готова - не пощажу! Велико их было на моём пути... Возьми её. И убей как первое и последнее препятствие нашего "названного родства". По пути будет овраг "Ухэмир". Туда тунгусы сбрасывают падаль. Сбрось её. Вороны сожрут.

    Монголы привязали арканом старушку за ногу, вскочили в сёдла и помчались прочь. Превратившуюся в кусок живого мяса - в овраг. Вороны осторожно подошли к жертве... и вдруг шарахнулись резко и круто на крыло, спеша улететь.

 

                                                                  25.

    Илэдыт - тунгусский язык - информационная и философская стихия "выживания". Принят "лингва франка" первобытными людьми, гонимыми на север ледниками.

    Этносы "Хунну" ("хунну" с тунгусского: "владеющие домашними животными") - скотоводы сформировались в "Мире травы". Тюрки, дунху, угры. 11800 лет назад "ледяной барьер", миллионы лет сдерживавший  Внутренние моря, перемежёванные ледниковыми покрытиями-плато, начал рушиться. Мировой Океан, наполняясь, затапливал благодатные земли. С побережий народы мигрировали на запад, скорее всего, морским путём - на лодках (речных судах "катука").

    Начиная с третьего тысячелетия до н.э., скотоводы глубинных материковых лугов "побежали" на юг. Расселились в Забайкальских степях, "скатываясь" вплоть до Хуанхэ.

    Уровень Мирового Океана поднялся на 135 метров.

    Значение тунгусской культуры на хуннские (скотоводческие) нации очевидны. Серьёзные учёные, рассуждая о том или ином народе, вынуждены признать. Та же Лидия Леонидовна Викторова, анализируя монгольский язык, аргументирует синтаксическими примерами... из тунгусского языка. Или, она же, соглашаясь с другими исследователями, подчёркивала, что промысловые навыки, бежавшими от Оледенения на север через Центральную Азию, заимствованы у тунгусов: охота, рыболовство, собирательство. А также законы поведения (выживания) предками народов на ледниках, в горно-таёжном поясе, в степях - регламентировано с древнейших времён тунгусскими календарями.

    Таким образом, коренными сибирскими народами являются тунгусские.

    Глафира Макарьевна Василевич:

    - Тунгусы унаследовали тип хозяйства и связанные с ним формы культурного комплекса (а следовательно, и календари) от своих неолитических предков, живших в таёжной зоне Сибири, севернее предков монголов. По уровню хозяйственного развития охота предшествовала скотоводству и земледелию. Поэтому разнообразие охотничьих календарей у современных народов свидетельствует о развитии их от множественности к более единым сходным формам..."

 

                                                                26.

    Народы-пришельцы удивлялись способности тунгусов "проникать в мир Духа Святого (НОО-сферу)", считая чудесным даром. Для самих сибиряков - "тяжкая болезнь".

    Атрибуты "Обычного права" и философии тунгусов становятся значимыми для принадлежности к касте властителей, начиная с наречения потомков тунгусскими именами. Родовая связь с коренным народом (в народной этнографии бурят существовал фразеологизм: все мы немного тунгусы) давала геополитическое право объявлять ту или иную захваченную территорию "своей" - породной.

    Как говорилось выше, выдающийся деятель Забайкалья - царь хунну Модэ ( "Упрямый как дерево"), не только по имени тунгус. Таковым же был "архитектор" Монгольской империи - царь Тогорил, правитель "восьми племён" кереитов.

    "Тогорил", в переводе, "Солнечное тепло в детстве". "Того" - огонь; солнечное свечение (все иные огни в понимании предков - части солнечного); на некоторых говорах (сказовых) Алданского диалекта даётся пояснение "покорённого огня" (присвоенного человеком) - "молния, поджигающая дерево"; дар огня человеку + "-рил" - суффикс множественного числа, связанного со значением "дети, детство".

    Происхождение Тэмуджина почему-то значимо для многих народов Центральной Азии, помня о некой секретности ("Тайна сия велика"), когда тщательно утаивалась предыстория монголов. Причина та же: геополитика: мы не "гости", мы находимся на породной земле, мы - не пришельцы, не захватчики.

    Тэмуджин, по судьбе, схож с другими метисами-тунгусами из правителей. Тэмуджин тунгус по матери - Оэлун (Элун - мать-птица, высиживающая и охраняющая птенцов). По отцу - борджигин, то есть евгенически в современности - бурят, потомок монголов-бореев. Оэлун выкрали у меркитов, когда её везли на свадьбу. Есугей её отобрал у неконтактных бурят. Как уже сказано: Элун (Оэлун) - это праматерь, "домашняя женщина", семейная, тыл, опора и крепость семьи; архаичное значение: "наседка, высиживающая потомство".. Из тунгусской культуры, определяющей национальность, в данном случае, мурчен-меркиток: Оэлун носила пояс - символ власти в границах семьи; для женщин дунху (монголок) возбранялось. Ещё... однажды возникла чрезвычайно критическая ситуация. Она могла разрушить "направление к великой цели". Оэлун,как мурченка, никого не стесняясь, оголила груди "я вас вскормила и вы есть благодаря мне, поэтому не можете ослушаться моих нареканий!" Вообще, в архаичной культуре Илэн (тунгусов), женские груди - самое чистое, а самое поганое - рот, поэтому целование губами считалось отвратительным. Когда в тунгусских сообществах, в том числе, государстве "Бохай", завершался свадебный обряд, жених оголял невесте груди... "отныне невеста - жена!"

    По преданию "Гэсэл" (таковых много, сотни, особенно, летописей Хори, записанных с устных "хроник" старомонгольским письмом) имя Тэмуджин дано мальчику в честь храброго, якобы татарского военачальника. На самом деле, речь о тунгусском, погибшем в бою с кереитами.

    Тэмуджин (правильно: Тэмутчин): "Тэму - плот + суффикс "-т", обозначающий действие предмета (плыть, преодолевать водную преграду, и даже архаичное "жить на воде") + суффикс "-чин", имени деятеля-вождя (плотогона, наиважнейшего умельца в тысячелетиях эпохи "Воды").

    Брат Тэмуджина - Тэмугэ - помощник плотогона, рулевой, подменный руководитель.

 

                                                                  27.

    Идеологизация геополитических целей скрывала "тайну" прародины бореев-мореходов. В предании "Гэсэл", намёками, много раз, упоминается породное Место - государство (страна) "СУМЕР". Впоследствии нашлось подтверждение в бурятской народной этнографии, неоднакратное, что "Пришествие по воде" с востока. Сведения подтвердили исследования хори-учёного Цыбена (Цывэна) Жамцарановича ЖАМЦАРАНО.

    Смысл отжившей тайны в фрагментах хроник-преданий: мореходы (монггол) бореи прибыли на Дальний Восток из Африки.

    В "Гэсэл" сведения и картины иногда спутаны, перебиваются ретроспекциями из одного времени в другое и назад: "...по восточному берегу Ангары живут Эхириты и Булагаты; они распространены по Лене (в предании река называется "Зулхэ"). И те, и другие - союз многих родов бурят..."

    "...Все они потомки бореев", приплывших с берегов Эхирит (территория нынешней Танзании).

    В фрагменте, записанном Ц.Ж. Жамцарано, говорится: "Эхирит - это берег моря. Живший по нему народ так и назван: эхириты. Булагаты жили поодаль от моря, разводили животных и коней (коней "они к животным не относили", а считали "продолжением человека-хозяина").

    Центр бореев у моря.

    В составе Булагатов и Эхиритов на восток Центральной Азии прибыли бореи Нэнгэлдур, Шонон, Абзай, Олзон, Баяндай и др. В преданиях Эхирит и Булагат - это имена князей и название земель, над коими они начальствовали. Говорилось: "Князь Эхирит рождён дочерью моря Далайн. Детство его проходило в играх со вторым князем, сыном Асуйхан - Булагатом". Далее: "...Жили бореи-монггол на берегу Океана, по широким долинам (союз эхиритов) и в предгорьях (союз булагатов) хребта Сумеру (отец-гора)..."

    В "последниковый потоп" бореи отправились в путь на заранее подготовленных монггол-кораблях, поскольку их страну "Сумеру" затопило. Долго ли, коротко ли, они прибыли многочисленной флотилией к Месту, где прибывающая вода Океана стремительно втекала наоборот в материк - по долине Амура. И монггол втянуло вовнутрь Дальневосточного континента. После четырёх веков (исчисление тунгусское - век=85 годам) жизни с соседями-аборигенами, особенно, с корё (предками корейцев), объединение Эхиритов и Булагатов, оставив "вросших" в новые земли, отправились на кораблях вглубь территории...

 

                                                                      28.

    Для воплощения идеи монголизации (революционного, насильственного объединения народов) нужна абсолютная власть и соблюдение одного из главных постулатов управленческой доктрины: "Неукоснительная последовательность действий".

    Царь Тогорил пытался удержать всё под пристальным контролем. Приняты меры по военному усиленибю кереитов. А это шесть крупных племён, находящихся под непосредственной родо-племенной властью Тогорила (над основной силой конфедерации). Кроме того, царь сделал упор в "монголизации" на нойона Джамуху, создавая противовес неизбежным амбициям верховенства любого иного властителя. Для Тэмуджина, согласно его доктрины, такое противостояние крайне необходимо, чтобы определиться с противными ему силами внутри конфедерации: кто есть кто?! "Картина мира" для него скоро прояснилась. В процессе перехода племён под знамя "Монггол" нойонство Степи раскололось. Часть вождей и военачальников, знати, обладающей реальной силой, присоединились к Тэмуджину. Другая - к Джамухе, громогласно объявив его гурханом (ханом над всеми родоначальниками и вождями). Возникло кровавое противостояние. Правитель Тогорил выжидал. Когда "монголы" потерпели поражение от войска Джамухи, царь принял сторону Тэмуджина, соображаясь с законом равновесия, спасая монголов от уничтожения и рассеивания. Большое влияние на ситуацию оказала обеспокоенность чжурчжэнями внутрикереитской войной. Джамуха не решился сходу напасть на кереитов Тогорила и упустил момент. Войско, готовое лишь к краткому набегу, начало разваливаться.

    Неудача заставила Тэмуджина переоценить свои возможности как военачальника и согласиться наконец с близким окружением, особенно, с матерью Оэлун. Родные и близкие не считали его полководцем вообще. Главным на тот период (Тэмуджин подчинился обстоятельствам) военачальником стал брат правителя - "тучный" Джочи. Он жестко и умело отвоёвывал Степь. Миссия заняла несколько лет. Тэмуджин, невольно возненавидевший талантливого брата, после ссоры, спровоцированной всемонгольским шаманом Кокочу (едва не привел к казни Джочи), Тэмуджин сослал военачальника "владеть" Аргунским улусом.

 

                                                           29.

    Оэлун знала соратника мужа Мунулик. Его Есугей ценил. Внимательный к детям. И больше общался с ними, передавая "вести" из Прошлого.

    Мунулик личность значительная из-за особенного сына - Кокочу. Он - Теб-Тенгри, шаман кереитов. Мунулик вовремя разглядел "заболевание сына". Он неизбежно бы "сошёл с ума". Спасение - в "обучении" у саманов: раскрытие мощной духовной силы. Через три года, как обещали учителя, "он всё вспомнил". Был столь силён - поверили в "небесность".

    В верховьях Онона, у священного для северных кереитов места "Буркан-Калдун-Кентей", где когда-то предок бурят женился на царице Хо, на тайном саманском суглане (съезде) Кокочу провёл девять молебнов (испытание на знание священных речений) и камланий (выявление у претендента саманских сил, в том числе, обладание массовым гипнозом.

    Кокочу признали Теб-Тенгри ( небесным шаманом).

    Мунулик, став отчимом детей Оэлун, хорошо знавший предания старины глубокой, образовывал мальчишек, особенно, Тэмуджина, "поклоняющимся духам предков - корабелам "монггол", их исчезнувшим обычаям".

    Оэлун осторожно внушала Мунулику, убеждая в "небесности" Тэмуджина. Повторяла: он столько пережил в "зверском плену у врагов", а остался хорошим человеком...

    Тэмуджин набрал силу нойона борджигинов. А когда добился поддержки царя Тогорила, то за ним много кто из знати готов поддержать возрождение "монголизма". Оэлун активизировалась в давлении на Мунулика: пришло время исторического момента вознесения Тэмуджина на высшую ступень, давным-давно ставшую за тысячелетия легендарной и даже сказочной - титулование "чингисханством".

    Кокочу возражал отцу. Объединителем ( в предании: "умунупки" - "собирателем") племён в монголы признавали Джочи - младшего брата Тэмуджина, о чём пока ещё не стеснялись говорить вовсеуслышание, как и о многом другом, высказывая претензии к Тэмуджину, постепенно и терпеливо узурпирующего власть.

    - Ты же знаешь, отец, Тэмуджин без него кто? Говорит мудрёно. Да пусты слова, если их не наполнить действием. Издали - и мы с тобой полководцы. Если бы не толстяк Джочи, никогда Тэмуджину не стать великим нойоном борджигинов, а сейчас и монголов.

    - Если ты хоть как-то намекал Джочи о божественном ярлыке - берегись! Когда ты саман - ты оборонён Небом. А когда человек - бойся. Ты слаб и беспощен. Пока страх божий перед духами удерживает врагов. "Пока" - временность - может быть недолгим.

    Кокочу задумался.

    Все восстания в границах конфедерации подавлены; порядок навёл именно Джочи, прозванный за свирепость "Диким зверем". Он обладал огромной физической силой и был непобедимым борцом в тяжёлом весе. В войске и в народах - "Касар" (хасар) - Дикий зверь - добавлялся восхищением - "Хабуту" - "исключительно меткий стрелок из лука".

    Тэмуджин признавал свою полководческую ничтожность. Слова матери о великости, как политика, находящегося "рядом с Богом", мало успокаивали - он преисполнен скрытой ненавистью к брату, выжидая...

 

                                                                 30.

    В 1189 году, по преданию "Гэсэл", к Буркан-Калдун-Кентей, как и ведомо, с дневками раздумий и "путевых" обрядов, прибыли духовники Забайкалья и Халхи. Даже с Тибета саманы ламаистского уклона из народа Хори. Мудрый народ сформировался родством сяньби (дунху) с А-ша в 10 веке. В него вошла часть высокогорных дан-сян (тангутов). На тибетском языке относ называется "Хор Ба". До 17 века "Хор ба" - сяньбийские племена Северо-Восточного Тибета.

    Три дня и три ночи обряды, камлания, причитания, молитвы (мэ-мэ) - сбор Духов Буркан-Калдун-Кентей. Когда Теб-Тенгри (Кокочу) "вернулся" в Средний мир, запалили костры. Кокочу медленнео между огней (одеяние задымилось), поклонился на восток Предкам и прокричал сильным голосом: "Бог говорил со мной. Он сказал мне: Я отдал Тэмуджину и его сыновьям всю поверхность земли и нарёк его божественной силой - "Чингисханом". Вели ему править справедливо!"

    Как политический этноним "монгол", так и посвящение в могущество Владыки мира, окутывалось тайной и неясностью происхожждения, преследующее подспудное внушение: так было всегда, так есть и так будет.

    Только черенз 17 лет, в 1206 году, курултай утвердил Тэмуджина Чингисханом - владыкой мира и принял свод законов "Яса". Подняли девятихвостое белое знамя. Чингисхану передана ямшевая государственная печать: "Бог на Небе, хан - могущество Божие на земле. Печать Владыки Человечества".

    А ранее, в 1189 году, после саманского суглана, получив титул Чингисхана" (некогда царский титул бореев-монггол), двадцативосьмилетний Тэмуджин, с родственниками, посетил кладбище кораблей-монггол. Там Теб-Тпенгри (Кокочу) провёл обряд памяти предков "Вечная мелодия". Позже "мелодию" идеологи монголизма назвали "Мелодией вечной Монголии".

    ...Сначала был центр наместничества киданей. Потом ставка царя кереитов Тогорила (Ван-хана). Затем монголов. Прежде чем возводить столицу (1235 г.) Монгольской империи Каракорум, с места "Вечной мелодии" (кладбище кораблей на Ононе) доставлены останки нескольких судов. По приказу Угэдэя - преемника Чингисхана собран "священный корабль". Вокруг него построен императорский дворец. Слова предания о каракорумском символе-монгго подтверждаются другими источниками, например, описанием В. де Рубрука: "И дворец этот напоминает церковь, имея в середине корабль..."

 

                                                                31.

    Двуличность Кокочу какое-то время устраивала Чингисхана. Тэмуджин после рабского пленения в детстве, обрёл Терпение. Использовал даже ненавистного человека, если полезен. А как становился не нужен... Военачальник Джочи, брат правителя, резкий и не терпящий фальши, изменился к шаману, гневно накинулся на Теб-Тенгри, с обвинениями в полном непонимании военного дела и государственного управления. Кокочу отчаянно понял: пора спасаться. Умело подготовил Чингисхана удачными и глубокими пророчествами, имея достоверную информацию от шаманов Степи: кто прибудет, о чём будут просить, в каких одеяниях будут, какой внешности, как и чем живут просители или послы. Они ведь обязательно советовались во всём с родовыми шаманами. Кроме того, Кокочу прекрасно угадывал переживания Чингисхана, намекая, что вот-вот состоится встреча шамана с Богом...

    Встреча произошла. Кокочу напористо, не терпя неверие, донёс весть Тенгри (Неба): "Дух Вечного неба настаивает: сначала будет царствовать Тэмуджин, но после тебя Казар-Джочи. Если не избавишься от Джочи, то тебе не избежать смерти!"

    В предании "Гэсэл" не предполагалось, а утверждалось, такой план (настроение) среди нукеров из окружения Джочи был! В трактовании официальных летописцев: ложь Кокочу - месть Джочи. Чингисхан подбежал к брату. Ниже Джочи по плечо. Вынужден подпрыгнуть. Сорвал с военачальника шапку. Ловко размотал восьмиметровый пояс. Отобранные символы власти - равнозначно приказу немедленно казнить Джочи.

    Оэлун стремительно вышла "пред Царя", как истинная тунгуска, по обычаю, обнажила груди. Заговорила гневно и сурово, глядя прямо в зелёные глаза сына: "Вот этими грудями вскормила вас обоих. Скажи-назови явное преступление против тебя Джочи, что ты возжелал убить братскую однородную плоть? Разве шаманы всегда правильно слышат Небо. Задумайся: Ты - правитель от Неба. А Джочи - воин. Ты забыл, кто именнро присоединил все племена, подавил все восстания, подвёл всех под твою власть. А сейчас, когда враги затаились, он больше не нужен?"

    Чингисхан долго молчал, переживая. Подумав, вернул брату символы власти. Однако отношения прекращены навсегда. Очень скоро Чингисхан избавился от Джочи, отправив на север - управлять улусом.

    Кокочу не унимался в жажде духовной власти над царём. Считал, добился важного, устранив Джочи, не сообразил толком, что Чингисхан быстро развивался как государственный деятель, стремительно меняясь. Он обрёл понимание важности не мнений смертных и бессмертных, а соблюдение Законов. Они удерживают государственность и порывы личностной Системы правления. Кокочу, как и многие советники, были отстранены от решений монарха. Это сильно тревожило шамана...

 

                                                              32.

    В "горячке" военных событий подавления сопротивления кереитов Тогорила, Чингисхан, кроме военных, общался ежедневно с сановниками, готовившими Курултай, назначенный на 1206 год. Жена Тэмуджина Бортэ, улучив момент, донесла. Шаман Кокочу при многих свидетелях оскорбил младшего брата Чигисхана - Тэмугэ, называя уродливым недоумком. Бортэ внушала мужу глубину преступления. Разве допустимо такое вознесение над монаршим родом: "Если сейчас, пока мы на белом свете, разрешено безнаказанно оскорблять братьев царя, то каково будет отношение людей к твоим детям, после твоей смерти!?" Царь остался непроницаемым. Через несколько недель назначил встречу с отчимом Мунуликом и с самим Теб-Тенгри, с чиновниками, отвечающими за национальную политику. Царь иносказательно повелел брату "ответить шаману на оскорбление, если силы небесные позволят, а позволят, отнестись милостливо, "без пролития крови".

    Кокочу надеялся, с помощью отца, отчима Чингисхан уважал, после задержаться и убедить царя в преданности, вернуть расположение и обсудить вопросы будущего Курултая. Тщательно подготовился. Как только Мунулик и Кокочу вошли в царский шатёр, Тэмугэ ринулся к ним, схватил шамана за горло и начал душить. Царь кринул: "Убирайтесь вон! Там разбирайтесь!"

    Шамана схватили нукеры Тэмугэ, немедля уложив на бревно коновязи, с хрустом сломали позвоночник. Только и успел крикнуть: отец!?

    Звенящая тишина. Смолк вдали топот коня Тэмугэ, умчавшегося в степь. Чингисхан уставился в глаза отчима. Мунулик, как будто выглядывая из глубоких глазниц, спокойно:

    - Служил тебе много лет до твоего восхождения на трон, буду служить и дальше. Позволь исполнить положенное.

    - Иди.

    Царь стал божеством, небесно далёким, мало для кого доступным. И Мунулику тоже. Назначение духовным советником знаменитого шамана Узуна из народа Бэарин, считавшего Чингисхана сыном Бога-Тенгри, подтверждает новое состояние царя. Теперь его охраняла "личная гвардия" - тысяча отборных нукеров.

 

                                                               33.

    Бурятка. Молодая. Несмотря на расстроенный вид, испытывала явно женский интерес к моей персоне. Разочаровалась невзрачным видом и корявой физиономией. Показала на юрту - "там подождать". Юрта нежилая. Но чисто. Пол устлан кошмой. Подождал, подождал, вслушиваясь, - никто не идёт. Отцепил от поняги телогрейку, уселся ждать, всё более и более впадая в паническое состояние.

    Шаги! Вошла женщина. Постарше. Крупная монголка. Широкое круглое лицо, узкие чёрные глаза. Приятная и ухоженная. От неё веяло покорностью.

    Принесла на широкой доске отварное мясо, миску со сметаной - густой как масло, чашку-пиалу с жирным горячим бухлёром (бульоном), пышную золотистую лепёшку.

    Понимающе грустно клыбнулась, словно пожалела, и ушла.

    От напрягающей странности Стана из восьми юрт, вагончика на колёсах, сараев и навесов как будто плыл сквозь знойную опасность. Цеплялось: жертву кормить не будут.

    В стене оказалась дырочка. В неё кто-то заглядывал. Там возня, перешёптывания, хихиканья. "Дети!" - догадался.

    Если бежать... Представил обстановку. Выше, за Станом, плотная масса овец - отара. Ещё у вагончика - голов пятнадцать тонкорунных. Под одним навесом - коровы и сонный мясистый бык. Под другим - кони.

    При подходе к Стану - чёрный большой внедорожник. На пассажирском сиденье стоймя АК-47.

    Надо бы сразу бежать, бежать...

    Где-то рядом заплакал мужчина, выкрикивая:

    - Я виноват! Виноват! Не она. А я всех опозорил. Баир! Баир! Баир!

    Человека пытают?

    Резко стихло. Зарезали? Бежать! Да куда убежишь? Мигом догонят и захлестнут.

    Позавчерашние рассуждения о торжестве Смерти, о покорности перед кончиной вообще, оказалось, никакого отношения к жизни не имеют. Готов защищаться до последнего вздоха.

    Заработал двигатель внедорожника. И сразу, взрёвывая, автомобиль умчался... Гул быстро сошёл на нет.

    Тишина оглушающая до вселенского звенящего безмолвия.

 

                                                        34.

    Кто-то идёт к юрте. Быстро на место. Женщина другая. Внимательно осмотрела, и, видимо, не в мою пользу. Не похожа на товарок. Персидского склада. Из потомков пленниц чингисхановских времён?

    Собрала посуду, заторопилась уйти, приглашая рукой идти за ней.

    Теперь Стан ожил. Взволнованная русская, бурятская, тунгусская речь. По обрывкам понял: все в крайнем замешательстве. Старуха, не поднимавшаяся больше года, встала! Заметили её уже посреди Стана. Из юрт выбежали мужчины и женщины, девчонки-малышки и девочки-подростки. Ни одного мальчика. Старуха хриплым "механическим" голосом:

    - Баир! Баир! - Она тыкала кривым пальцем вниз перед собой. - Баир! Баир! - Она покачнулась - подхватили женщины. Старуха пронзила взглядом. - Идук тэкэчи бихинни? (Откуда твой корень-род? Кто ты?)

    - Би Байгал тэкэчи бихим. Ангаракан. Би - орочи Сашка ( Я с Байкала, род мой там. Живу на Верхней Ангаре. Оленевод).

    - Аят (Хорошо). Истан (Дошёл-таки). Эмэвкэл минду хутакан. Экин? (Отдай мне сумочку. От сестры).

    Старуху, прижавшую ко лбу "ключ-послание", осторожно увели.

    Передо мной мужчина - бурят. Лет сорока. Крупный, плотный. На две головы меня выше. Неожиданно подвижный и резкий.

    - Вижу, устал. Своего послать - отец из гордости взъерепенится. Самому поехать - уважение в Степи потеряю. Никто не может через себя переступить. Гэсэловская порода! Узнали от хадабулакской бэгэлчи - важный гость к Бабе Варваре грядёт. Никого сегодня на работу не отпустил. Там, сказала бэгэлчи, в мире душ, им плохо от нашей распри. - Хозяин подхватил мою понягу. Подвёл, легонько направляя, к телеге. Мужчины запрягали большую белую лошадь. - Вернёшься туда, где ночевал. Подводу передашь отцу. Коня бить нельзя. Кричать на него тоже. И вообще ругаться. Это - Сэтэртэй. По-вашему: Сэвэкинги...

    Сэтэртэй - другое. Сэвэкинги - табуированный саманский олень - "сэвэк". Почти каждая ороченская семья имела табуированного оленя Ясил. Вот он ближе к Сэтэртэю. Ездить на Ясил нельзя. Но вьючили сакральными вещами-талисманами - сэвэки и пр. А на Сэтэртэй того или иного Бурхана или Тенгри (небесные божества) ездить можно. Избранным. Женщине не позволялось прикасатьсяч к нему и к его упряжи. Бурятка, которая первой встретила, принесла туески с едой и выделанную овчину. Один из мужчин взял из её рук подарки и передал Хозяину.

    - Гиркавун (овчина) тебе от Мамы. Беспокоится. Ночами мёрзнуть будешь. - Уложил поклажу в телегу.

    Всё семейство, человек тридцать, не меньше, кроме старухи, собралось проводить. Большая Мама выглядывала из юрты и продолжала указывать кривым пальцем в землю. Напряжение колоссальное, как будто решалось нечто грандиозное, космического значения для семьи почти исчезнувшего тунгусского рода Гэсэл...

 

                                                            35.

    До стоянки старика и Даримы добрался к вечеру. Священный конь! Старик не сдержался, громко: "Отец становится мудрым!" И мне: "Калтанак сенли харгиски долчатна, калтака сенми угиски долчатна!" ("Одновременно слышит, что внизу и что вверху, и сразу услышанное обдумывает; разумный человек, умница!")

    А уж радость Даримы описать невозможно! Не спрашиваясь, засобиралась. Через час завершилось. Осталось снять юрту. Мальчишка лежал в телеге, гукал на прекрасном языке, тянул ручки вверх. Улыбался, светясь, оправдывая имя Дылачакан (Солнышко).

    - А ты? - Старик дружески руку мне на плечо. - Как же ты кочуешь, если всего боишься?

    - Тут заночую. Вернусь домой. Нужное сделал. Что отпущено - увидел! Сполна. Страху натерпелся - через то многое понял. Побывал на дне прошлого и будущего "моря" в последний раз. А боюсь... открыто всё, как на ладони. Спрятаться негде...

    - Что ж, каждому приходится смириться. Может, юрту оставить. Потом человека пришлю забрать.

    - Не надо. У костра нормально.

    Они тронулись. Корова заупрямилась. Но покорилась поводу. Овцы пристроились позади. Старик и малыш в телеге. Дарима поодаль на кобыле, величественно восседая в седле.

    - Дари, Дари! - спохватился. - Погодите, погодите. Главное-то забыл! Кто такой Баир?!

    Дарима и старик рассмеялись.

    - Да сынок мой! Вот он!

    Долго-долго смотрел им вслед. Сначала перестал слышать. Наконец, счастлимвый караван скрылся в холмах.

    - Прощай, Баир!

 

 

 

 

---------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------

 

                             

 

 

   

 

                                                  ТЕРЗАНИЯ

                                                                  1.

    - Недоумеваешь?

    - Почему со мной? Всегда один ходишь. И помощник в зиму у тебя один и тот же. Глухонемой. К тому же Реку переходить.

    - Не беспокойся. Вопрос есть. К себе. А к тебе - дело. Ты же резко поменялся. Что-то понял? Палку... Вернее, плетью обуха не перешибёшь. Или сломался? Не хочешь говорить - молчи.

    - Дак, мне и самому... Всё в кучу. Картина последнего дела - очень тяжёлая. "Проблема" хищничества. Образ жизни россиян. В него ввергли. Из конкретностей: нелегальная добыча золота и камней-самоцветов. "Чёрные копатели", в большинстве, нормальные и симпатичные люди. Отчаянные романтики. Мечтатели "разбогатеть", рискуя жизнью. Собирают на диких месторождениях полудрагоценные камни. Есть спецы. Работают на заказчиков. Отыскивают цитрин, хризолит, топаз, гросуляр, аквамарин, аметист. Для многих серьёзная добыча - нефрит и чароит. О золоте - тема отдельная. Газетчики поддержали: копай! И вылезло пугающее. Хищения, и леса тоже, координируются, по отраслям, членами "Группы товарищей". Из руководства "Оазисным государством" , паразиты на ресурсах страны. Как чуть-чуть зацепил их интересы - покушение! Нет, не сломался. Хотели убить, да случай не позволил. Важно не это. Власть, особенно, полиция, из кожи вон лезла. И, в конце-концов, суд над напавшими не состоялся. Параллельно рисовался мой "моральный образ". Методы выработаны ещё во времена Леонардо да Винчи...

    - Понимаю. Знакомо. Распускание слухов, "люди говорят", "нет дыма без огня", "надёжный товарищ рассказал, которому рассказал" и прочее. Важно не допустить законного рассмотрения. Сработало?

    - Конечно. Многие не только отвернулись. Подключились к работе, пересказывая о моих "преступлениях". В то время меня поддерживал Василий Иванович Балябин. Он поверил слухам. Состоялся серьёзный разговор. Речь как раз о "законном рассмотрении" моих тяжких проступков. Причём в местах, где я даже не был. При ненависти ко мне местных властей, почему-то стесняющихся применить всю властную машину. Бред. Однако Старик остался при сомнениях: люди серьёзные, зря говорить не будут. Потребовал: спровоцируй! Вот и накатал "телегу" на себя. "Машина" поскрежетала, поскрежетала и начала раскручиваться. Вызвали на разборку. Дальше приёмной не пустили. Вопрос мгновенно  закрыт. Главный начальник полистал дело. А там всё, что на меня навешивали. Задал вопрос прокурору. Дескать, почему такой гнусный человек на свободе? А потому, сказал прокурор, что ничего этого он не совершал. Глубоко копнули, вплоть до Москвы, где фигурант учился. Время только "убили"! Самое смешное, что и разборку несостоявшуюся тоже использовали в моё обвинение. Мол, высокая инстанция разбиралась. Так дали по мордам, что фигурант в Иркутск убежал... Безнаказанный! Не странно ли?

    - К этому и веду, к бесполезности. Принадлежу к девяносто процентам "пассивного" населения страны. Знаю, никак не могу повлиять на властителей. Через выборы? Да наши голоса никакого значения не имеют. На всю Сибирь и Дальний Восток - насчитывается 12 миллионов избирателей. Из 108 по стране. Ничего!Тем более, шестьдесят процентов вообще на выборы не ходят. Конечно, из-за чего и сомнения, мой оппортунизм, в последнее время, начинает поддушивать. Ладно, дочь и сына вырастил. Они самостоятельны. Вроде бы доволен своей миссией. А тут... В одном мрачном толмуде, о нём ещё поговорим, это как раз то самое дело, из-за коего мы вместе, кто-то написал: "Портнягин ничего против не сделал, а мог. И потому, что исчезли за двадцать лет язык, культура и, наконец, народ, и его огромная вина". Мало ли что кому в голову взбредёт. Да только ниже восемьдесят один раз люди накарябали: "Виновен!" При чём здесь я?! Один их девяносто процентов пассивных. Как и все они, мотивирован непреодолимыми причинами. Глубинными и поверхностными. А они не виноваты?! А во-вторых, не вижу альтернативы авторитарной власти. Не существует в природе. А раз так, то власть ("вождизм") возможна при условии подавления политической активности. Что и происходит тысячелетия. Установление несменяемости, пропаганда, подавляющие законы, властная групповщина (команда), по структуре, ОПГ. За всем угроза простым гражданам. Полная незащищённость от кар не только за поступки, но и за слова. Ничего изменить нельзя! Но вот подобные тебе не согласны? Какой смысл в твоём "Сизифовом труде"? Или... Обыкновенная борьба за власть?! 

    ...Ладно, если что, позже обговорим. Сейчас тропа круто вверх. На Перевале не будем останавливаться. Спустимся до мари. Там, в соснячке, табарок - отдохнём. Если есть чем возразить - там и скажешь...

 

                                                                   2.

    - Теплынь. Беспокоит: как Река?

    - Час ходьбы. Увидим. Если через гарь, то верхом сопки?

    - Заберегом проберёмся. Под скалой. Вдвоём безопасно. Верёвка есть - подстраховка. Кстати, как тогда от бандюг отбился? Говорят, был плох. Не надеялись, что выживешь.

    - Да какие там бандюги. Простые парни, алкаши. Им легко внушить. А то и нанять "гадину проучить".. Ума - ноль. Инстинкта самосохранения нет - купирован адкоголем. По чистой случайности. Старик со старухой ждали отёла коровы. На шум поспешили к стайке. Бангдюги спрятались за поленицей. Минута, может, две. Перелезть через штакетник в переулок. Натоптана дорога - не выследят. Не смог. Во вдоре больницы огромная куча коробок из-под гуманитарной помощи. Влез невменяемый - напинали по голове. Старики ушли. Мужики прибежали, осветили двор фонариками. Увидели следы и кровь у ограды. Сломали и "догонять"... Месяц в районной больнице. Потом в Иркутске, у врача - Эдуарда Дмитриевича Атаманюка. "Вытащил". Как пришёл в норму, сразу к единомышленнику - к Геннадию Михайловичу Бутакову - редактору газеты "Восточно-Сибирская правда". Кстати, он юкагир. Обсудили. Вывод: фигуранты настолько мотивированы, пойдут на уничтожение даже с "сопутствующими жертвами". Страх был. Редактор решился. По некоторым гипотетическим нарушениям можно расшевелить кое-кого. Например, через претензии к предприятию "Байкалкварцсамоцветы". Уже публичность. Ничего, конечно, не добьёмся. Но есть надежда, после публикации, соответствующие заинтересуются. Подготовься "стукнуть фактами по столу": где, кто, как и когда... Геннадий Михайлович рисковал. Однако в "Восточно-Сибирской правде" статью опубликовали. Один-единственный материал. Бутаков так подгадал. На остальных страницах списки кандидатов по выборным округам. И да! Органы заинтересовались. Вроде бы провели две удачных операции. И вдруг запихали "в секретность". А хищничество расцвело с новой силой. Возобновились нефритовые "войны" между "чёрными копателями" и легальтными добытчиками. Из наших рядов "пассивных" прибавилось. Специалистые, которые помогали, мигом "слиняли" - никого найти не смог. Правду не догонишь, а бед не оберёшься. Непонимание, недосказанность, недоумение, предательство. Так есть ли смысл боротья со злом? Если "Нет правды на земле, нет её и свыше!" Думал над этим, думал. И остаюсь на прежних "пассионарных" позициях. "Бытие" по космическим законам - "равновесие" и "симметрия". Рановесие - "порядок". Меня удивляет, что наши предки знали: "Элэкэс бид-экил. Тар хугур тэкэнин - урэт! Тэрив-ми" ("С начала жизнь корень предания в равновесии. Даже тяжесть вьюков должна быть уравновешена, иначе кочевье (жизнь) остановится...").

    - Аят! Я, конечно, хотел понять: что тобой движет. Почему ты ввязываешься в дела за справедливость. И сможешь ли помочь мне принять решение. Но, кажется, зарылись глубоко. Похоже, что действия твои далеко не бессмысленные. Надо подумать. Ну да время ещё есть. Всё! В путь...

 

                                                                    3.

   - ...Очередное: "не так, как планировали". Поэтому, если не пришёл к назначенному времени, ещё один день даётся на ожидание. Этот "день" у меня есть... Так вот, думал, ты замолчал - сдался, сломлен. А ты, оказывается, в "себе работаешь". Для тебя важны не сами события, а слова. Они наполнены с возрастом стыдом. Затаён "изнутри" тебя. Тебе мучительно больно? Не лезу в душу, нет. Просто напомню предание предков. Оно сгинет вместе с нашей смертью: терзания - работа, а стыд - "топливо" и движитель творческого сохранения мира... А то, что нельзя исправить, то "таскать" в себе не стоит. Выводи ненужное и живи дальше.

    - И всё-таки отстранение случилось. Сгустком бессмыслицы. Потеря смысл. В начале операции против "хищничества" участвовал непосредственно. Руководил молодой офицер. Мальчишка на вид. Разочаровался: вроде как нерешительный, всё переспрашивает, как будто удивляется: как это я сам не додумался. Потом понял: хитрюга, бестия, предельный скрытник. Информированность потрясающая. Объяснил, зачем я нужен. Хищники - исполнители часть "лёгкого" товара должны переправить... с телевизионщиками из Читы. Объяснил в пределах: "тележурналисты едут не без корысти. Мелочёвка. У них в конторе есть "человек". Они не при наших делах. Но их используют втёмную. Надо остановить, ничего не поясняя. Иначе весь сценарий испортят. А нам нужно выявить скупщика-организатора. Пусть сам товар везёт..." Похоже, у журналитстов были коммерческие планы. Сказал им: бригадир оленеводов хвастался о делах с ними. Короче втянул в бизнес "хищничества". Им пушнина, а попутно своё дело сварганить. Сработало. Не дураки! Уехали восвояси... Так вот, всё прикрыли, ничего не было, никто не хищничает, не контрабандит в Китай, и вообще - данные не подтвердились. Больше я никого не видел, никто ко мне не подходил. Тот офицер исчез. Вскоре бригадира, ожидавшего теоевизионщиков, убили - утопили в Реке. Перекупщика, видимо, так и не выявили. Но кое-что изменилось! Да так радикально, что уму непостижимо. "Хищничество" узаконили. Теперь грабят тайгу легально. Может, люди, подобные вам, правы? Надо приспосабливаться? С чего бы это я, лишая себя всего жизненного, должен удерживать "равновесие"?

 

                                                                      4.

    - Пришли... Вот тут как раз остановимся. У Реки шумно. Сплошь шуга идёт. Забереги вроде крепкие. Всегда напротив базы, раньше всех мест, замерзало... Варево приятно запахло - готово? Все пять рябчиков заварил...

    - Готово. Как там?

    - Ну, причина для уныния серьёзная. Близок локоть, да не укусишь! На этой избушке ещё не был. Старая рухнула - унесло наводнением. Новая так весело желтеет. Сосны высоченные. Хорошо. Построили левее, на высоком яру. До воды, правда, круто. Близко к краю льда не подходил. Но видно хорошо. В ближайшее время не схватит. Идти смотреть выше. Там уклон реки крут. До середины ноября не будет ледостава. Как и внизу... Как "царская" еда?

    - Отлично! ...И что делать? Несколько суток у костра не из приятного. Да, и с продуктами проблема - всё на той стороне.

    - Несколькими сутками не отделаешься. И сегодня ночью начнёт водой захлёстывать. Дней десять будет - не пройти! Ладно. Не унывай. В тайге падать духом недопустимо. Признаюсь, прежде бы тоже озаботился. Может, даже нервничал. Дедушка быстро выучил, не буду говорить как, но с тех пор раздражение строго на поиски решения проблем. Когда дедка попадал в тупиковую ситуацию, вся семья бодрствовала вокруг очага, молчком. А дедка время от времени молодой жене, бабушку медведь задавил за десять лет до новой женитьбы, требовал: "Думай, Нина, думай!" Она, бедная, изо всех сил показывала, что "думает", а сама едва удерживалась от сна. И мы все "думали" до приказа: а теперь всем спать! Так вот. Здесь терпеть неизвестно сколько - глупость. Тебе надо вернуться в село. Четыре с половиной часа и дома. Через недельку выйдешь и доберёшься нормально. Ты ничего не теряешь. Снега нет - охоты нет. Рыбалки тоже - зашуговало плёс.

    - А ты?

    - У меня, Илья, со временем туго. На летнике - тропе в райцентр - ждут оленеводы. Там корма мало оленям. Два дня подождут и укочуют. Оставь мне пилу. Рискну перебраться. Кое-что с тобой совершим. И утром отправляйся.

    - Плот?! Я с тобой. Но как выберемся на заберег? Смотри, как шуга прёт...

    - Посмотрим. Выбраться - не проблема. Переплыть - вот что не просто. Ладно. Решай сам... Там, на старой гари, приметил сухие лесины. Шесть. Раскряжуем. Вернее, свалим. Ты будешь распиловкой кряжевать. А я таскать посильные сразу на лёд.

    - Так что, ночью будем прорываться?

    - Да светлынь будет. Видишь, сумерки синие. Да и смотри на западный окоём - тучи уползают. И, главное, над отрогами хребта ясно. Луна будет огромная. Скоро вылезет. Эвон, северо-восток багровый. И ночь не ночь, а времени нам отпущено не больше двух часов. Похолодает - шуга замедлится. А потом попрёт уже не кашей, а льдинами... Я за верёвкой, а ты сделай костёр. Большой. Сейчас нужен свет, пока плот свяжем...

 

                                                             5.

    - Может, до завтра. Утро вечера мудренее! Темно.

    - Раз уж решился со мной, то "взявшись - терпи!" Прислушайся. Зашуршало. Угрожает. Мощь набирает. Снизу звук. Где-то ниже шугу вдавливает под лёд, до самого дна. В узком месте, на излуке. Знаю где. Обязательно перехватит "плотиной". Что будет - утром увидишь. Всё здесь затопит...

    - Поднимет плот? Узкий.

    - Длина четыре метра. Ширина больше двух. Да, плот хлипковат. Такой расчёт. Если сделать надёжней - больше, то хода не будет. А это для нас главное. Иначе не справимся поперёк течения. У нас метров сорок отмели. И сразу глубина. Затянет на середину протока - не выберемся. Луна вот-вот вылезет. Через час, пока шель-шевель, развиднеется. Светлынь будет. Сейчас пьём чай. По ходу будешь важным свидетелем и защитником, если посчитаешь нужным. Я выкупил записи Курвы - "Красную книжку". Самое главное отделил. В тайнике. Вторая часть исчезла с моего основного зимовья. Думаю, низовские пастухи-орочил украли. В записях ихних родов много что касалось. Кроме них на базе никого не было... Теперь не догонишь. В общем, "свою" часть сейчас сжигаю при тебе, как серьёзном свидетеле...

    - Зачем?! Ведь это история, справедливая, честная. Правда! Пусть все знают! Потомки спасибо скажут...

    - Аят. Тогда вот тебе притча. В книжке очевидцы-фронтовки рассказывают, как все считают, об очень хорошем человеке. Он уже умер. Осталось восемнадцать потомков. И они каждый год гордо несут плакаты с его фотографией в "Бессмертном полку". Каково им будет, если узнают, что он командовал расстрельной командой. Дезертиров с поля боя, мальчишек, расстреливал лично, из нагана? И не сразу убивал, сначала ранил... И это далеко не самое страшное. Белогвардейцы, сотрудники фашистов, стукачи на невинных, прелюбодеи, садисты, медленно убивающие своих жён. Роковые ошибки, измены, предательства, преступления по пьяной дурости и по расчёту... А ведь у них есть дети, внуки, правнуки! Они гордятся своими праотцами. Растерзать их? Меня, например, "порвало на куски"! Вот твой друг, наш администратор, безотказный, отзывчивый человек, всегда поможет, поддержит, ничего для людей не жалеет... Да мастак по бабам. Из-за него одну женщину муж целый месяц убивал побоями. Такая приятная улыбчивая женщина была! Всем говорил, что заболела, гаснет на глазах. Даже фельдшера приглашал. Так есть запись его рассказа: на ней живого места не было. А вторую его любовницу муж всю изрезал. Третья семья распалась. А ему хоть бы что, твоему лучшему другу! Ну? Есть у тебя аргументы? Или выдать по вашей семье информацию?

    - Нет, не надо.

    - Сжигаем? Молчишь. Ну, тогда: гори!!!   ...За книжкой охота. Тебя обязательно будут спрашивать. Засвидетельствуешь! Синим пламенем! Вот так. А пепел размешаем. И за дело. Вырубим у края заберега "гавань". Плот в неё. Отцентрируем загрузку. Главное - никакой суеты. Как поставлою - так и стой, как прибитый. Держать равновесие. Работаем изо всех сил. Будешь помогать шестом - толчками направлять. Когда скажу. Главная твоя задача - шуга! Ближе к середине самый бой - стрежень. Шугу начнёт громоздить на плот. Дашь волю - утопит. Конец шеста отбеши лопаткой - отгребать "кашу". Плот поведу рывками - держи равновесие. Шестом упираюсь в дно. Давишь на плот рычагом. Быстро переставляешь шест под плот... Как бы не крутило, не тянуло по течению - рывок сантиметров тридцать хода. Дойдём до того заберега. Не вздумай выскочить. Лёд метров пять ненадёжный. По оптыту знаю. Даже собаку не держит. Сплавимся впритир до сотрова. Там сходу вытолкаемся в два шеста на косу. Сколь мель позволит. Правая протока давно замёрзла. По ней уйдёшь на берег...

    - А ты?

    - Если всё нормально, ты в зимовье тепло загонять. А я разберу плот. Без верёвки - хода в горы нет. Пора!

 

                                                       Конец книги.

 

нннннннннннннннннннннннннннннннннннннннннннннннннннннннннннннннннннннннннннннннннннннннннннннннннннннннннннннннннннннннннннннннннннннннннннннннннннннннннннн

 

Примечание: другие главы книги опубликованы ранее.

 

 

 

----------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------

                                                   Глава восьмая

                                       ПЕСНЬ ОСЕННЕГО ТРОСТНИКА

                                                            1.

    До мари - закснеженнного кочкарника, с одинокими деревьями, с километр по твёрдому насту чащобой, вне тропы. Облепит выпавшим ночью снегом и одежда всяко-разно увлажнится. Ранний выход отодвинуть. Хиус на восходе сдует кухту с ветвей.

    В зимовье тепло. Потёмки - стекло окна обмёрзло.

    Сергей Матвеевич перед сборами заварил чай - "пропить". Собираться в протяжённый путь наисерьёзнейшее дело. Как минимум, три дня без  зимовий, одна палаточка за Перевалом. Тщательность и аккуратность. В горах вес и в двести грамм в тягость. В особом пакете футболка, рубашка, полувер, вязаные носки.

    Приборка в зимовье перед уходом: манатки по брезентовым сумам, развесил на гвозди в матице. Оружие - дробовик 32 калибра и боезапас в тайник - плоский потай под доской нар. Сверху кошму - кусок войлока. Постель (шкура сохатого, верблюжий спальник, ватное одеяло, подушка, вкладыши) в брезентовый мешок. Подвесил к потолку. Иначе мыши устроят гнёзда и заначки пропитания. Год голодный не только для грызунов. Каждую зиму последних лет так. Сплошные вырубки лесов, пожары, запредельное браконьерство. Копытное зверьё повыбили. Безумное рвачество с горбачёвских времён.

    Сергей Матвеевич присел "на дорожку" на краюшек нар проверить напоследок: ничего не забыл и всё ли предусмотрел: на приход дрова приготовил, растопка, воду вылил, посуду, чайник, котлы перевернул, лампа заправлена соляркой на случай ночного возвращения...

    - Ну, пора. Сегодня "добежать до вершины Перевала. Займёт не меньше десяти часов.

 

                                                                ***

    Зимовье - добротная избушка (материал привезли на вездеходе АТЛ). Строили сообща как первалочную для охотников дальних участков предгорий Удокана. С Удоканом, как саман, Сергей Матвеевич связан накрепко. Переводится: "Обитель Богини шаманов" (от "Удаган" - шаманка). По саманскому преданию, смысл понятен только им, Удаган: "...Она в трёх огромных котлах расплавляет камни. Они становятсчя жидкими и закипают. Тысячи лет варево булькало, выплёскивало жидкий огонь, дымилось, дылки-ми (взрывалось?)..."

    Саманы (шаманы) обращались к Удаган как к Духу гор Бабанты (Бэбэнтэ) - Букидаев из села Холодная, Егор Маканчи из Куморы, Укэнг Анна с Витима, Бо Калтанай с Олёкмы и др. В своё время, Сергей Матвеевич, был "преправаждён" сильным шаманом Копакта в четырнадцатилетнем возрасте. Путь к Удаган опасный. Не все возвращались живыми. Но и с выжившим мало преодолеть путь, надо по возвращении доказать себе и миру (инициация) саманские возможности (вера в себя - управляемая важнейшая психическая (духовная) энергия человека-демиурга).

    Удаган находится в Туруктакит, глубоко-глубоко в кромешной тьме. Сергей Матвеевич пробирался бесконечно, вдыхая горячий ядовитый воздух (настоящего самана он убить не может), пролезая по щелям из пещеры в пещеру... И через тысячи лет Она вдруг схватила его в охапку и вознесла на поверхность у ключа Дунд.

    - Вот твоё Туру - шаманское дерево. Оно ведёт в Верхний мир. По нему, с дымом священного огня, ты будешь попадать на небо. Имя твоё среди саманов "Бо" (от "Боа") - "небесный", а среди Духов - Дунд.

    Удаган, обитающая в "Туруктакит", покровительница саманов-кузнецов. "Туруктакит" - такое место, где "выковывается "шаманское дерево": "туру" - шаманское дерево + "-к" - суффикс имени места действия + второй корень "таки" - ковать +  "-т" - суффикс, обозначающий действие на предмет.

 

                                                               ***

    Понягэ не как распространённая, когда к тщательно обработанной доске, кроме заплечных лямок, прикреплены за отверстия кожаные или верёвочные шнуры привязывать к доске поклажу. Волокита порядочная: достать необходимое - надо развязать, а потом всё увязать. Несколько раз в день, особенно, при установке капканов. Тунгусы-чилчагиры, в отличие от эвенков, просто-напросто пришивали жильными нитками мешок - "ИК" - к доске. Развязал горловину, достал, и опять прихватил тесёмкой - секунды "делов"!

    Поднявшись от зимовья на коренной берег речки, встал на лыжи. Чащоба тонкоствольного лиственничника. Полчаса хода - и вот белым-белым распахнулось озеро. За ним, пройти по льду с киломер, начинается предгорье Хребта. Подниматься на террасу именно здесь - до и дальше скальная стена. По краю обрыва, на высоте метров триста, шесть километров и далее в крутой подъём в Хребет (1600 м.) Ширина Дырынды более 50 километров. А здесь меньше - километров тридцать.

    Уже на льду озера, остановившись надеть подкладку из берёсты, на неё тёмные очки, обеспокился, не понимая причины. Замер. Звук! "Буран"?! Или самолёт? Звук исчез, обнадёжив. Не придётся преодолевать настрой на изнурительный путь. Но тут же резко гул! Приближался, пропадая время от времени. Понятно: водитель прижимается к "чара", избегая пустолёд, чтобы не провадиться. "Чара" называли реки, у коих на каждом изгибе обязательно песчаная или галечная коса, отмель. "Чар" - мель (на якутском "чаар") - мелководная река. В древности, например, река Чара (Чаар) в Забайкалье называлась Арбабира. В железном веке, в первом тысячелетии до нашей эры (Древний мир), якутское название вытеснило ("поднимаясь" от устья) древний тунгусский гидроним.

 

                                                                ***

    Хочешь не хочешь - возвращаться. Душевно и физически серьёзная неприятность!

    Выбрал подходящую листвянку. Привязал понягу повыше.

    Вернувшись, расколол лёд в чайник - вскипятить воду на чай. Принёс с лабаза кабароржье мясо.

    Пора встречать неизвестного (кому проехать - заехали в ноябре). Не случилось ли чего?! Таёжник, укутанный в доху из оленей шкуры, в собачьих унтах, меховая огромная шапка. В куржаке - не узнать.

    - Мэндэ, - рахдражённо.

    - Мондо, Сергей Матвеевич.

    Портнягин! Этот зря не поедет. Что-то с сестрой?

    - В посёлке все живы-здоровы?

    - Все живы. Но не всё толком. - Портнягин неуклюже поднялся на яр, на ходу очищаясь от инея. - Э-э, да вы в тайгу собрались? Я, как всегда, не вовремя. Виноват. Я на "Белые скалы". Вернусь в конце февраля. Заехал...

    - Пошли в тепло. Там проясним.

    - Я, самое большое, на час. Напарник на устье, у нарт. Лёшка Урпиульев.

    Молча поели. Портнягин, перевернув кружку, похвалил:

    - Хорош у тебя чаёк! А дело. Ситуация, можно сказать, губительная. Школу с Нового года закрывают.

    - И до нас старохолюдина - змея слюняво-ядовитая добралась, - недовольство срывом похода нашло выход. - Властям бы всё порушить, оптимизировать. А средства пустить на "своё государство".

    - А что вы хотите? Потому и вредоносная. Очень даже поганая... Перл, так сказать, Серогей Матвеевич, жемчужина антинародной политики. Народ для государства, а не наоборот. Чинушам плевать на людей. Всё для выгоды "государства". А для народа установили удобные, им вообще грошевые затраты, "свои" обязательства. Довольствуйтесь! Ладно. Втихоря. Все на промысле. Приехали чинуши, собрание провели. Десять пенсионеров пришли да три активиста. Наш человек из администрации. Дескать, по протоколу присутствовало почти восемьдесят человек. Проголосали "за". Детишек повезут в райцентр, в интернат. Серьёзные молодые, сразу пять семей, собираются уезжать, пока дорога-зимник. Всё можно вывезти. Так-то давно готовы. Теперь мужьям крыть нечем. Фельдшера нет. А детям досмотр нужен, прививки... И вот школа. Вся культурная жизнь села творилась вокруг школы... Как от себя малышей отрывать? Считай, на полгода. Мы подняли шум. А, оказывается, уже и с бюджета сняли. И протокол собрания граждан села единогласный. И учителя, дескать, нет. В ближайшее время не предвидется... Заехал поговорить. Помогите снять один из аргументов. Лариса собралась уезжать. Побегом?

    - Нет, Гурич, я настоял. И решительно. Негодным становлюсь. Постарел. Ей надо жизнь устраивать.

    - Она согласилась, если вы скажете - останется и доработает.

    - Не скажу... За всю долгую жизнь меня так никто не унижал. Даже предательство могу простить от "святой простоты". И прощал, и прощаю. Но не это.

    - А сын?

    - Он - не мой. Была беременной, когда её сожитель "вышвырнул" и она пришла "гулдывун о-ми" (пожить по договору, от безысходности). Через три года он приезжает. И она, выпучив глаза, бежит к нему, не предупредив. Ночует у него трое суток безвылазно. А мне заявила: "Я думала, ты всё поймёшь!"

    - Ясно-понятно. Вопросов нет. Простите, что сломал ваши планы. Виноват.

    - А это только в будущем станет ясно.

    - Посёлку, значит, конец. Останутся одни старики да безродные, коим деваться некуда. Ладно, забыли. И ещё одно. Без ружья не ходите. Стая пришла... Говорят, семнадцать зверюг. Не поверите. Вожак - зоргол. Серо-чёрный. Спина чёрная, полосой. И лапы до подбрюшья. Под сотню килограмм! На людей открыли охоту. Задавили зимовщика на трассе. Вышел дров наколоть. В чурке топор да рядом валенки. Хоронить нечего. Бригада охотников следила на "Буранах". Да только до гор - и стая к нам свалила. У нас... Семён Прокопьевич, к счастью, поехал в село по делу. На послденем прямике. Дуська, из стада, за продуктами ехала. Тут её стая и скараулила. Олени рванули куда глаза глядят. Запутались в чаще. Дуська пару раз успела пальнуть. Просыпала патрончики в снег. Сообразила. На дерево. Пока волки оленей разрывали. Сожрали - одна шерсть осталась. Прокопыч чуть не уехал. Уже за стартер взялся. Да услышал кто-то мяукает на дереве. Глянул, а это Дуська там! Кое-как снял. Руки-ногит обморозила. Увезли в Читу. А так бы без рук, без ног осталась. Так что без ружья никуда...

    - Мясо отварить или пожарить? Когда волки её?

    - Четвёртого ноября. Ночь просидела на дереве... Она уже приехала. В посёлке. Сына из интерната забрала. Она без помощника сейчас не может. Кто-то мне сказал, что в тайгу собирается. На волков! Ко мне приходили, сын с ней неотступно, кое-что узнать... Ждать, Сергей Матвеевич, варево не буду. Сыт. Пора мне. Сегодня доехать до места...

    - Хорошо. - Саман помог облачиться Портнягину в доху-кухлянку, проводил до "Бурана".

 

                                                                  ***

    Мудрец Портнягин. Но мудрость индивидуума, по саманским понятиям Среднего мира, ущербна позиционностью. Современные люди в пространстве на "бегу", задыхаясь бессмыслием движения, переложив на транспорт. Саманские позиционные знания от воды, можно сказать, из неё, с лодочки дяв-оморочки. Портнягины видят мир с моторной лодки, со снегохода, из автомобиля. Вроде всё то же. Но пространство плоское, стеной, с едва ощутимой перспективой, для них там есть Нечто, ускользающее и неведомое...

    Сергей Матвеевич достал дробовик, мешочек с патронами. Шесть заряжены пулями-жакан. Двенадцать - слабые заряды мелкой дробью на белковку осенью. Утром, поразмыслив, ружьё всё-таки взял.

    От гор обжигающим хиусом. Достигнув края чащобы (берега озера), добавил в мешочек с продовольствием отварное мясо, вчерашние лепёшки спрятал во внутренний карман суконной куртки. Дробовик разобрал. Затолкал в основной мешок поняги. Вряд ли волки полезут в горы! - делать им там нечего. Подумал и забыл. Больше беспокоила собственная нерешительность в выборе пути. Опаздывал на особую охоту - на выдру. Потребовалось лекарство: жир выдры и жидкость железы. Подлечить сестру Варвару. Почти не спит старуха. Раньше бы саман не стал рисковать. Но сейчас приоритеты сильно поменялись. Остались с ней вдвоём на всем белом свете! А Варвара родственная душа. И рядом с ней просто посидеть, без слов - для души великое облегчение. Часть лекарства добыл осенью, подстрелив на россыпях десять тарбаганов. Осенью, за месяц до впадения в спячку, тарбаган вырабатывает и аккумулирует под лопаткой "снотворное" - сонный жир, гармон "спячки".

    Выдры уже "покатились" по горным речкам вниз, к зимовальным ямам хариуса. Кочуют они быстро, за день по двадцать километров. Если пара проскочила, то не догнать. Рискнуть? Подняться по прямику. Когда-то миграционный обходной путь к Амуру. Опасно. Долго не было второго снега. А по первому ударила оттепель. Так что тяжеленная толща лежит на обледеневшем слое. Если лавина - конец!

 

 

                                                                    2.

    Вселенским рёвом обида. Разжигание её у попавшего в сети беды, один из приёмов саманской психотерапиии. Применил на себе. Даже то, что Лариса позволила возможность остаться и жить как прежде, унизила его стократнее. Ни во что не ставит, по-своему разумея саманское отношение к людям: всё стерпит, всё поймёт, всё простит, всё переложит на какого-нибудь Духа Харги.

    Сергей Матвеевич усмехнулся, прозрев издевательский смысл фразеологизма: "Расставаясь, женщина и мужчина начинают великий путь друг к другу".

    Конечно же, "Тэд-эгдэ бидэн!" - "У откровения правда не единственная!"

    Лариса - исчадие Цивилизации подавления и унижения - низведения Человека до "скота", внушая "кесарю кесарево, Богу богово". На самом деле, действия определяются настоящей жизнью, а не прошлым или будущим других, "не меня!", библийски узаконивших доктрину "рабства" и превосходства одних над другими. Никому нет дела! Вы уйдёте из живого мира и ваш страждущий мир бесследно исчезнет. Религиозные самозванцы подспудно и явно втемяшивают нам с младенчества: человеки сами по себе греховны, то есть животные, потому что участь человеков и участь животных - одна. Как те умирают, так умирают и эти. И одно библейское дыхание у всех, и люди те же овцы, и нет преимущества у человека перед скотом, потому что по библейскому внушению, " это всё суета".

    Праздность! И глупость, а не мудрость. Ибо сам сказал в сердце своём: "Дай, испытаю я тебя... " Се для скота невозможно. Живые существа, но сути противоположны.

    Нет, не дано праздному "вместить" смысл Стрекозы и её простенькую тайну, прошлую и будущую, червя-гусеницу, угрызающую дерево, дятла весь день трудом ищущего пожрать короеда...

    Я - не скот, Лариса!

 

                                                                 ***

    Солнце расплывчато ярко-белым на востоке. Хиус пронизывающий. Леса по долине и на склонах высоченных сопок в серо-синих сумерках. За окоёмом будто ничего! Ни жизни, ни людей, ни сотен тысяч селений и городов. И велико множествао судеб... Никого и ничего!

    В скалистых горах хребта Дырынды (исток, начало рек) синий, бело-розовый день в светло-сером небе сияет на ледниках Пика.

    Наконец, ярко залилось всё пространство светом. А тайга поугрюмела от усилившегося холода. Трескались деревья. Взрывались лёд ключей и речек.. Где-то трудился дятел. Все звуки иные, не те, когда день предстоит погожим. Появилась тугость.

    Из рода "Калтанай" осталось три человека; саман Бо (Сергей Матвеевич Абрамов), сестра его - Варвара Калтанаева, её поздний сын - Пётр. А теперь саман в одиночестве шествовал дальше, дальше, в отчаянии невозможности "обмануть" время. Нелогичность - многолетний расчёт высших сил? Утрачивание времени к разрушению "барьеров нормы" векового опыта выживания. Он мог легко на тысячи лет назад и существовать там. И ничто человеческое (бытийное) не имело значения: он стал саманов Дунд - Стрекозой, летящей вперёд, назад, вбок, вверх, вниз, замирать, исчезая и не видя самого себя, удивляясь, что у планеты Земля нет ни верха, ни низа, ни боков... Ничего, что важно вот на этом самом "пяточке" пространства. И всё - "Тэд-эгдэ бидэн!"

 

                                                                   ***

    Лопнула звонко под землёй наледь. Может вызвать лавину. В хребте снежный покров больше метра. Какие волки?! Хотя, по крутым северным склонам, на ягельниках, снег выдувают ветры и по ним кочуют сокжои (дикие северные олени). Это в нормальные года. Ныне оттепель "нагрела" на пастбищах корку льда. Олени, изюбри, косули мигрировали какие на юг, а сокжои на север, к Удокану.

    Отцепил от деревца понягу.

    На льду заметно холоднее. По озеру почти километр в широте. И сразу в крутизну. Плотный, ростом ниже среднего, заматеревший на исходе, с физиономией персидского типа, несмотря на возраст, саман передвигался быстро, расчётливо, торопясь пока снег на озере не вспыхнул от солнечных лучей.

    Давненько не чувствовал себя таким бодрым.

    Летом та горная тропа, по ней сейчас поднимался по крутизне зигзагами (вправо-влево, вправо - влево), для пешего пригодна. Но в старину орочил-оленеводы пользовались ею и зимой, как нартовой дорогой, въезжая с Реки по пологости. Тропа по водоразделу. Никакой выгоды как будто для древних, наверное, кроме безопасности от "тэгэ урэдыл", нападающих на основных миграционных путях (неконтактные тунгусы). Видимо, осталось в памяти, исходя из опасности, здесь три тысячи лет назад прокочевал знатный народ. Сохранился фрагмент, обязательный для саманов, связанный с "Башней" - первой скалой, началом гряды останцев по краю ущелья. У "Башни", во время камлания, взору "видящего и знающего" Великий князь Саха. Возможно, один из родоначальников якутов. Правда, в древние времена, на правобережье Амура жил крепкий народ Сахалянгир, очень воинственный. Не они ли вели победоносные войны против тунгусов, приписываемых амурским народам, представители коих живут там до сих. Сахалянгир Реку Амур называли Сахалянбира. Якобы вели они закмкнутый этнически образ жизни. И каким-то образом имели родственную связь с родом "Калтанай". В языке маньчжуров, народа, сформировавшегося единением чжурчжэней и сянбийцев-киданей, Амур так и называется - "Сахалян ула" - "Чёрная вода в крутых берегах". Однако в саманском образовательном сказании, отличающегося от "светского" реальной исторической конкретностью, это всё-таки тюрки, а не тунгусы: ключевая в миграции железного века река Нюксэ (Нюкжа) в сказании имела второе название "Дырылда". Да и в самом предании много якутских слов: "тибиен", "чаара", "бааджей", "бэргээ" и другие.

 

                                                              ***

    Великого Князя Саха холодно сверкали глаза из-под лохматого лисьего бэргээ (шапка). Никто не понимал. Он в раздражении от национальных песен "Ааарал". Кочевники плакали по оставленным местам. Покинуты его повелением во исполнение завета предков: вернуться на родину. Испытывая невероятные трудности, погибая в горах, обходя долины рек, занятых дальневосточными враждебными племенами.

    Род "Саха" - основа кочевья; вся знать и воины - из него. Князь мудр и потому жесток. Народ! - вот истина и бог! Если повлёк на прародину, значит, там его Будущее. Князь беспощаден, как боги. Падали люди и лошади в пропасти. Обессилив, соплеменники отползали от людского потока умирать. Ревели навьюченные верблюды, шествующие в последний путь...

    Если бы даже Саха погиб и все вожди с ним, ничто бы не смогло остановить Шествие - Исход к Изначалу.

    У-у! Велик Саха! - говорилось. - Собрал всех сказителей, поэтов, певцов, музыкантов, философов у "Башни":

    - Люблю вас. Вы - дух и ярость прошлого. Но превыше всего народ. Много слилось в нашем народе. Пусть многое будет новыми песнями через века, тоской, яростью, верой и цветением чувств и мыслей. Но не будет призывного знания рвущей печали по тропе назад. Возвращаемся навсегда!

    Великое Собрание оттеснили за "Башню" и столкнули в пропасть.

 

                                                                   ***

    Тропа заросла стлаником, ерником, кустарником сахандаля (реликтовый багульник), жёсткими горными травами. Полно завалов камнепадов. Исчезла. Встречаются лишь знаки - пирамидки из камней, указывающих: иди по правую сторону от знака. Местами врезалась в поверхность - приметна. Летом можно встретить верблюжью колючку. Зимой пройти вряд ли решится-найдётся хоть один человек.

    Бывая на тропе, странно переживаешь историю - столетиями, образы стремящихся людей от Байкала к Амуру и к Лене (Илэн). Развилок Сергею Матвеевичу проходить и свернуть на амурскую тропу.

    Скопища народов проходили - и "ушли", исчезнув навсегда.

    Заброшенная тропа ведёт с водораздела каменистыми склонами отрогов хребта. Человеку по-над ущельями, преодолевая каждодневный кинжальный ветер трудно соориентироваться в заснеженном бесконечном пространстве. Надо миновать скалу "Башня". Выйти точно к Перевалу, "прицелившись" на два останца "Акусанал". В прошлом августе Сергей Матвеевич проводил молебен. Там есть дрова - верующие, поднимаясь, принесли по две-три чурки.

    В соображении предстоящего пути самана ничто не смутило, не насторожило. С подножия крутой сопки, сразу за озером, от края мелкого сосняка, оглянулся: толсто заснеженный угол крыши зимовья среди серо-бело-фиолетового лиственничного леса; из трубы курился синий дымок - догорала последняя головешка.

 

                                                                    3.

    Кабарга! Древний мускусный олень, обитающий здесь от воды, объявшей землю. Живое перекочевало от потопа в горы. Мелькнули тысячелетия. "Ледяной барьер" разрушился. Море "Тенгиз" начало отступать. Живой мир вернулся в низины, в мир травы, цветов и тростника, шелестящего песнь вечности...

    Мускусный олень остался в горной тайге.

    Самец короткими прыжками по скальному обрыву. Замирал, будто проглядывая под снегом нужный уступ для прыжка. Застыл в двадцати пяти метрах, раздражаясь запахом человка. Такое поведение от опасности. Откуда опасность? Кабарга или изюбрь, преодолев страх, знает на скале недоступное место - "отстой" и спасается, находясь от хищника чуть ли не сантиметрах.

    Олень притулился, спрятавшись под козырьком скалы, прижавшись к стене. Выше, полуразрушенный останец, простоявший наклонно вечность, рухнул. Саман был у "столба" некоторое время назад и выдернул из щели плоский камень под наковаленку - выправить погнутый гвоздь в тыевуне-посохе.

    С мощностью неизбежности рухнувшая скалка взорвала ледяное безмолвие. Небо как будто опрокинулось. Твердь задрожала нервно. Через мгновение ударила волна, порождённая сходом лавины. Да и здесь саману грозила смертельная опасность. Ужас охватил не самана и даже не Сергея Матвеевича, а живое первобытное беспомощное существо. Рядом, в метре, злобно шипяще сошёл снег и тут же загрохотал камнепад, с треском разбивая заледнелый плитняк. В мгновении позеленевший Диск мира. Знаки едва различимы. Сбило камнем, согнув ударом. Потоком мелких камней увлекло в бездну часть истории древней жизни Саха. Там, где была кабарга (стало понятно: место спасения от лавин), мелькнула изящная фигурка девушки, с чёрными до искрения волосами. Не Ари! Явление Ари для самана - знак великого торжества - его Смерти. Ари саман ждал и боялся более всего, считая себя виновным в отчаянной гибели сородичей.

    Другая. Здесь, в горах Дырынды, обитает неприкаянный Дух девушки Сахаалыы. Она может заманить тунгуса в беду. А может и спасти, если чистоты  больше, чем злобной грязи. Имя её по нашему: Аякэкэн.

    "Тысячи" лет промелькнули" с того момента, когда он оглянулся на слабый дымок из ржавой трубы.

 

                                                                  ***

    Созвучия эха обвала ещё не успокоились. Нечто странное продолжилось. Исходило извне, куда ему взбираться. Медленно-медленно, боясь вспугнуть спасение, повернулся, глядя на всё сразу. Глаза "схватят" нужное: опасное или нет. После грохота оглушающая тишина. Крутолобый пик-голец в далёкую-далёкую небесную синеву. На абрисе заполняется насыщенной серостью. Надвигается ежедневный горный ветер (с пяти дня и до девяти-десяти вечера), или буря; она может зарядить и на неделю.

    Мир изменялся с каждой минутой. Нет уже послеобвальной тишины. Пространство зашипело. Но здесь, в распадке, пока серое спокойствие. На поднебесных вершинах, окружащих малюсенькое живое существо, вьюговей крутил смерчи. "Задымились" вершины гольца - там начинается мощный ветер. Надо спешить пройти "стол" и свалить с вершины Перевала к Акусанал (Братьям) - останцам. Там есть дрова. На "столе" будет сбивать с ног. Если встречный - застрянешь на открытом месте.

    Многокилометровая шевелящаяся толща накрыла Перевал. В пяти шагах ничего не видно. Светлого времени мало. Но изнемог, не дотянуть до цели без передышки.

    Вырыл яму, просунул лыжи поперёк, не снимая поняги, уселся спиной к тугому потоку. Бездумно жевал кусок лепёшки, не внимая сплошному шуму скользящих мириад снежинок, шипенью туч, рядом пролетающих в сумеречности. Иногда порыв ветра вдруг налетал такой силы, что заполнял мир гулом, мощным, переливаясь в тысячи голосов. И Лариса там уже, в звуке, уходящем навсегда. И следующей осенью тросник будет "рассказывать" про другое, и всё сегодняшнее не будет иметь никакого значения...

 

                                                                     ***

    Бросок сквозь секущий снегом ветер, налегая всем весом. Уже и не надеялся, как в серой матовости проступила стена останца - "Правый Акусанал". От него начинается спуск в распадок - исток ключа "Дунд". Ещё бы часа полтора светлого времени - можно бы дойти до палаточки. Увы, дальше идти нельзя.

    Сергей Матвеевич вырыл нору. Лыжи вместо нар. Теперь поужинать и спать. Соориентировавшись, нашёл у подножия скалы дрова. Разжёг с подветренной стороны костёр. Пока снег таял в котелочке и разогревалось отварное мясо, достал полную смену нижней одежды. Снял мокрую от пота. Переоделся. После ужина влез в нору. Вход скоро засыпало. Сергей Матвеевич проковырял посохом дырку, чтобы поступал воздух, иначе угоришь от углекислого газа. Понягу под голову. Почти сразу провалился в тяжёлый сон. Наползла саманская действительность потрескиванием, шипением, писком, невнятными голосами и всхлипами сонма призраков. Огромное обволакивало тайгу, всё Становое нагорье до Яблонового хребта, до Удокана и Кодара. Пучилось в горах на севере, накрыв Южный Дырындинский хребет - центр пурги. Вся горная территория в давние времена именовалась "Бабанта" ("Бэбэнтэ"). Термин, предупреждающий предстоящее кочевье через горы. "Бэбэ" - зябнуть, мёрзнуть, без возможности обогреться, в чём и гибельная опасность, которую кочевник обязан учитывать, предвидя дальнейшие действия) + "-Н" - суффикс действия, движения, кочевья + "-Т" - суффикс ещё не свершившегося действия...

 

                                                                   ***

    Тишина. Сергей Матвеевич в прохладе у распахнутого окна, глядя на озеро, едва видимое в тумане, слушает влажное звучание тростника. Живительная свежесть перед восходом всклокачивает висячие пары. Запахи дыхания зелени. Туманы плывут бело-серыми созданиями, слоясь, волшебно воображаясь человеком. Движение божественное за горизонтом, на востоке, далеко-далеко от Земли испускает свет Солнце. Вот-вот стволы сосен золотисто вспыхнут и мир засияет под ярко-синим небосводом. В эти чудесные мгновения саман выходил к Реке по тропинке среди берёзового леса.

    ...За десять лет до встречи с Ларисой Каспаровой - учительницей младших классов - саман предвидел её существование в своей жизни мгновением, ибо не суждено им встретиться вовремя. И была из Нижнего мира (предчувствия навеваются из мира мёртвых) весть. У дальнего края лывины, дно коей озеро, среди высоченных потускневших от старости берёз, на взгорке сотворилась изящная фигурка. Глаза закрыты. Плыла вроде как медленно, недопустимо медленно. Ожидание никогда не кончится! А она уже рядом скользит по поверхности ярко-зелёного болота. Прозрачные одежды плавно развеваются. Линии тела совершенны. Золотистая кожа. Прекрасна! Саман очнулся в отчаянии. Рывком вскочил с жёсткого ложа, высунулся из окна по пояс, заглядывая вправо, до боли выворачивая шею. Это не Ари! Совершенно другая девушка. На пристальный взгляд самана на мгновение открыла глаза. Его голова резко откинулась, услышал: "Я закрыла глаза от ужаса. Но глянула в волчьи... Вот уж я тебе ныне край как нужна!" И Сергей Матвеевич проснулся, дрожа от холода. Всё десятилетие чуял: гостья грядёт, приносящая унижение. Она вовсе не Лариса, уже неземная движется, приближается... "Её красота меня унижает, стремится превратить в грязь, поработив. Она надвигается из Нижнего мира, куда её, будучи юным, сопроводил на Энгдекит. Она пришла за мной. И шепчет о Ларисе: "Пусть уходит вместе с мальчиком. У неё своя поганая жизнь. А нам с тобой отправляться в "горние выси" Чтобы рука твоя была крепка и точно направлена...".

 

                                                                    ***

    Приезжал из Тупика (село в Забайкальском крае) тунгус-метис, бывший районный начальник:

    - Помоги. Измотала меня на склоне лет. Раньше как-то отгонял воспоминания. Сейчас не получается. Увижу коня - она рядом стоит. Женщина пройдёт в зелёном пальто. Она! О чём бы подумал - она! Обязательно всплывёт. Перед войной в Тупик приехала специалист по финансовым делам. Я с ней подружился. Перед Новым, 1941, решили покататься по дороге в Могочу. Хапряг я коня в кошеву. Заехали подальше и давай обниматься-целоваться. Вожжи отпустил. Конь вдруг как рванёт на разворот. Кошева чуть не перевернулась. Волки выскочили из засады. Я-то успел, зацепился. Сани бац - и выправились. Конь в галоп. Авдотья выпала, когда кошева накренилась. Я домчался. Людей собрал. А от неё токо кровавое пятно на снегу. Тёмно-красное. Да клочья одежды... Я поговорил с Верой Ревякиной - знахаркой из Заречного. Она надоумила обратиться к шаману. Очень было не просто тебя найти, парень, очень... Все скрывают...

    "Однажды придёт женщина или мужчина, или зверь, или прилетит птица, или стрекоза-дунд. И заговорит "откуда мы прибыли Записью много миллионов лет назад". И может так получиться, многие при тебе будут говорить так, страдать, думать об этом. Но никто из них не будет знать, что ты - Дунд. Знающему же верь, исполни всё, что вещает его приход. Это - твоя Смерть..."

    Саман окончательно очнулся в обледнелом объятии логова.

 

                                                                      4.

    Сильная головная боль, до тошноты. Дырында издревле славилась перепадами атмосферного давления. Да нагрузка снежным свечением на глаза, даже в ненастье. Из особого кармашка достал таблетку каптоприла - под язык. Когда боль умерилась, выбрался из логова. Безжизненная тишина через какое-то время зашипела, созвучивая с шорохом двигающихся по насту снежинок. Тучи неслись на север. Вот-вот начнётся низовой ветер.

    Волки! След глубокой бороздой. Звери прошли в сорока метрах от логова Сергея Матвеевича. Натоптали поодаль от занесённого снегом кострища и "вымерзающей" нижней одежды, придавленной камнем. Волки страшатся ловушек, прекрасно зная коварную изобретательность врага. Резкий запах одежды "замаскировал" спящего человека. След вправо, к перевалу на север. Саман почувствовал: следят за ним, изучают. Спохватился. Звери где-то рядом. А он не готов к схватке. Быстро собрать дробовик. Но сам себя одёрнул; "Лучше, если стая, матёрые и "старики", не будут знать, что у меня есть оружие. Нагло начнут наседать и, в конце-концов, задавят, взяв измором. Им надо-то несколько секунд просчёта, неосторожности, ошибки. Возможно, опасности вообще нет. Звери ходом свалят с Дырынды и уйдут к Удокану. Здесь нет им никакой добычи. - Спроворил небольшой костёр. Приготовил чай и разогрел мясо.ю Планировал смену одежды просушить здесь. Затолкал в мешок. - Дойду до палатки, там разберусь. А сейчас надо край "отскочить" от зверюг".

 

                                                                   ***

    Свежий снег пушисто торжествовал. Объятие белым, белым ослепляющим царствованием, холодно источающим пронизывающий свет. Справа крутизна пика, с непроходимыми зарослями стланикового кедрача, а выше зарослей, оголённые выдувом, каменные россыпи, переходящие в скалы, крутолобо входящие в беспрестанно клубящиеся толщи туч, иногда проступая фиолето-белыми вершинами. Где-то там территория  Смерти самана...

    При лыжном спуске сразу на семьсот метров уши крепко заложило и саман какое-то время плохо слышал. От истока ключа - глубокой щелью в камнях - плитняке и валунах, ниже чуть ли не сплошь заваленного павшими лисвтвенницами, крутой спуск постепенно перешёл в пологость - распадок расширился. Ветер, начавшийся как всегда на восходе, чуть слышен ровным шумом вверху.

    Так вот почему "явилась" погибшая Авдотья. Он даже не вспоминал её ни разу после обряда "проводов" в Мир мёртвых. Важно: она хоть и зовёт с собой, но истинное его саманское имя не назвала.

    Ночевать "на палаточке" не решился. Слева, где-то в высочине, короткий вой, как будто удивлённый, прервавшийся коротким обрывистым тявканьем. Сообщение стае: человек! Или: уходим! Или: нападаем! Саман решил выходить к избушке на Реке. Пока прямого нападения нет - надо двигаться. Завтра нарастающее недомогание станет предательским. Сейчас и то приходится идти "со стонами" (способ дыхания при сильной усталости).

    Скудный боезапас против голодной стаи - временное преимущество. Сергей Матвеевич изготовил из метровой лиственничной палки пальму (кото) - прикрепил нож затяжкой капроновой бечевой и проволокой - петлёй на зайца. Небольшое копьё, по невольному фантастическому (калька) сценарию, для последнего боя с вожаком-зорголом. Освободив нагрудные карманы куртки, в левый - дробовые, в правый - патроны пулевые.

 

                                                                  ***

    Прежде дальнейшего пути, саман, с неверотяным облегчением, услышл далёкий вой, строенный, когда волки воют в разных местах, но на одной линии. Загонщики! Зацепили зверя! Надо скорее "выскакивать" из гибельной зоны.

    Лыжный след бороздой вверх терялся в вышине. Огромные безлесые горы Дырынды нависали над заросшей лиственничником долиной ключа. Отгоняя уверенность, что опапсность миновала, Сергей Матвеевич, поднявшись по лыжне до чащобы, установил в проходах три петли. Волки их заметят, если вдруг спустятся в погоню, замедлятся, долго будут принюхиваться, изучать, потом осторожно обойдут место подальше.

    До впадения ключа в речку оставалось немного. Прибрежный лес стеной на том берегу.

    Внезапно случилось чрезвычайная неприятность, скорее, беда. Продравшись сквозь чащу, с хриплым дыханием, выскочил изюбрь-трёхлеток. Зверь замер, уставившись на человека. Бока вздымались. Глаза налившиеся кровью. По всему телу пробегали судороги. Понятно, изюбрь стремился от волков к отстою. Отсюда недалеко. Не знает, что древний отстой давно разрушился. И волки не раз добывали ("сталкивали") там зверей. Или знает, если спасается подле человека. Так-то потрясающая удача в ситуации для любого таёжника. Остоорожно прицелиться и ранить изюбря в заднюю ногу (в стегно). И можно спокойно идти дальше. Волки на долгое время "застрянут". Так поступил бы каждый. Но не саман, коему категорически невозможно воспользоваться бедой живого существа.

 

                                                                   ***

    Сергей Матвеевич не спустился на лёд. Речка извилистая. Продвигался, срезая кривуны, по холмистой местности, держа в поле зрения пространство. Изюбрь двигался параллельно человеку, по краю яра. Если зверь знает ещё один отстой - скалу на Реке, то ему пора бы перейти речку и двигаться в хребёт - водораздел. Саман на холме передохнул, вглядываясь в окрест тайги, особенно, по склонам сопки. Никого! Однако волнение усилилось. Изюбрь, ожидавший за кустами ольхи, забеспокоился, в напряжении двигал ушами - что-то слышит. В какой-то момент, саман не заметил, зверь исчез. Ещё, успел схватить взглядом, мелькнул по заснеженному льду, ловко взобрался в три прыжка на яр того берега... И всё! Как будто его не было. За полтора часа, прикрываясь человеком, отдышался, отдохнул, восстановив силы. Умчался жить дальше.

    Зверей почувствовал где-то через час. Что ж, пора начинать схватку, подумал, надеясь, что стая осталась где-то позади, может, надыбала след изюбря и ушла за ним. Перевалив очередной холм, быстро скинул лыжи, понягу, на четверненьках, прикрытый стлаником, подполз к верхушке холма, всмотрелся через ветви. Вот он! Метрах в двухстах волк. Двигался рядом со следом самана, вероятно, выполняя "обязанность" преследования. Держат на слуху, так как воздух тянет от них сюда. Вот почему они изюбря упустили здесь - не услышали. А вон ещё три. Из-за деревьев выглядывают морды. Не торопятся. Лежат, наблюдают. "Прибылой" уже рядом. Саман выстрелил "беличьим" зарядом по лапе, чтобы "пустить" кровь. Дробь бьёт кучно. Попал! Волк на трёх лапах ускакал за бугорок и там лёг. Там тебе и конец! - отметил саман. Теперь волки знают, у него есть оружие. Остерегутся напасть днём. Через полчаса позади шум и рыки. Смолкло. Жрут собрата...

 

                                                                     ***

    К вечеру добрался до места, где речка делает резкий поворот влево, огибая скалу водораздела. Он стеной отвесно, узкий. Но далее расширяется в лесистую сопку, в трёх километрах ниспадающую пологим склоном в марь, изрезанную канавами-промывами. В конце скалы - каборожий отстой. Саман осенью добыл здесь кабаргу. Подле скалы дневал, обработав добычу. Там в скале приличная ниша, кострище. Можно защищаться. Волки (человеческая ошибка наделять зверей своими возможностями) могут напасть только с реки. Если же двигаться дальше, по мари, а это около десяти километров, то стая, жертвуя "прибылыми", обязательно задавит. Это настроение и уверенность в безопасности - очередная ошибка. Не успел Сергей Матвеевич толком разжечь костёр, с неожиданной стороны, видимо, обошли поверху сопки, обогнули скалу. Дробовик был заряжен пулей. Ранил переднего, крупного. Выстрел не остановил второго. Зверь и человек сцепились. Не дать волку коснуться передними лапами земли - удержать на задних рукой, попавшей в пасть зверя, иначе мощная шея сработает и волк разорвёт мышцы и сломает кость. Саман выхватил из ножен нож и с силой воткнул в глаз зверя. оттолкнувшись в нишу, схватил пальму, встречая копьём третьего, уже матёрого. Ударил сначала неудачно, в грудь. Кость лезвие не пустила. но зверь отскочил и замер, присев на задние лапы. Миг досчтаточный зарядить ружье дробью. Выстрелил с трёх метров в морду матёрого. Он отбежал, остановился, скаля клыки, и вдруг мешком свалился с берега на лёд. Саман подбежал к первому, раненому пулей, несколько раз ударил пальмой подле лопатки - в сердце. Зверь подох.

    Сергей Матвеевич, добавил дров - костёр запылал.

    Волки справа и слева, рядом, в метрах сорока, улеглись и затаились. Глаза их нет-нет да и вспыхивали устрашающими огоньками.

 

                                                                ***

    Начало трясти, корёжить. Саман ослабевал физически и духовно. Я так устал, - подумал. - Я заболеваю. Уже заболел. Нельзя выжидать, нельзя. К утру ничего человеческого тут не останется...

    Авдотья! Истерзанная волками Авдотья. Она молча посидела у огня, вроде как подвигая к действию, и растворилась в пространстве. Саман заново перетянул прокушенную руку бинтом повыше. Кусочек марли, завернув в неё белую бумажку, примотал накрепко к концу ствола дробовика. Вот и прицельная мушка готова. Пулей! Запалив факел левой рукой от костра, поднял. Глаза вспыхнули. А вот и очертания видны. Прицелился и выстрелил. Обвысил! Но пуля мягко тукнула, как будто попал в живое. Выстрел сильно грохнул. Волки исчезли в темноте. Заалегли подальше? Отсюда они уже не выпустят. Но прошёл час, два - ничего не происходило. Не просто "потащило" в сон от изнеможения, начало моментами "вырубать". Заварил в кружке погуще чай. Вроде взбодрило. Не заметил как провалился в предательский сон... И вдруг вскинулся, увидев во сне вожака стаи, замеревшего в двух метрах перед нападением... Костёр почти прогорел. Рядом никого. Мёртвая хладная тишина. Оживил огонь. Отошёл, держа дробовик наизготовку, до исдохшего волка. Звук?! Прислушался: далеко вой "по кругу", когда матёрый или "старый" подаёт сигнал во все стороны, надеясь, что потерянные волки ответят.

    До самого рассвета мучился. Утром понял: стая действительно ушла.

 

                                                                    ***

    Живое, вызывая жуткую беспомощность, бродило рядом с избушкой, укрывшей надёжно от опасности, неспособной защитить от страха перед несостоявшейся гибели. "Волки" разрывали на части, сжирали куски мяса, брызгающие кровью. Одновременно он шёл по улице, стараясь убежать от женщины, рассказывыающей о Ларисе и Антоне. Как они голые облизывают друг друга снизу доверху. И как на третий день выходят. Антон бьёт её по лицу и Лариса падает в сугроб... Сергей Матвеевич оборачивается к женщине: "Мне всё равно. Это её жизнь!"

    ...Очнулся. Запалил лампу. Размельчил две таблетки аспирина, выпил. Зарылся с головой в постель и провалился в бред о лете, о чистом синеватом воздухе, о тончайшем запахе цветущего шиповника - дикой розы, смешанного с дыханием тальника и разнотравья...

     Прокушенная рука распухла. Температура, обильная потливость. Бешенство? Но ведь волк не пёр напролом, выжидал. В месте укуса ноющая боль и будто стягиваются края ран. Впрочем, головная боль, недомогание начались раньше, в горах. Нет, для последствий бешенства слишком рано. Ещё и пяти дней не прошло со дня укуса. Если заразился, то смерть неизбежна. О другом, надо о другом беспокоиться. Иную заразу можно скорее подхватить. Все волки заражены эхинококкозом... Надо принимать меры. Наконец, заяц, пойманный в начале ноября, оттаял. Сергей Матвеевич снял кусок кожи, прилепил к ране вокруг руки и перевязал бинтом. Заячья шкура, живая, мощное средство. Вытянет и убьёт любую инфекцию, кроме бешенства.

    Часов в одиннадцать следующего дня Сергей Матвеевич отправился в путь. Неуверенно, через силу. Однако "разошёлся", даже появилась ясность ума. Раздражённо корил себя. Имея оружие, подпустил зверя вплоть.

    Пространство распахнулось. Широченная Река. На устье торосы. Но под тем берегом ровный лёд и видно кто-то проехал. Чуть позже увидел у подъёма на яр, где зимовье, две нарты. А в лесу, поодаль от избушки, привязаны олени; они первыми услышали путника и поднялись с лёжек. А вот и человек. Из зимовья выскочил невысокий мужичок. Увидел, щурясь от солнечного света в глаза. Ушёл. Сразу дым из трубы печурки оживился.

 

                                                              ***

    Дуська просекла состояние самана.

    - Заболел ли, что ли?! Сидел бы дома по-стариковски... Русик, давай, на стол собирай. Мясо, поди, уже разогрелось. Мы-то уже поели. В посёлок планировали завтра. Да видно придётся в ночь. Или потерпишь?

    - Что за мальчишка?

    - Да ему уже четырнадцать! - гордо. - Сынуля мой.

    - А, Портнягин же мне говорил.

    - Он справится, не сомневайся. Руська нас отвезёт в посёлок. А там Генка Коновал. Он угонит оленей. Он со стада приехал. Вот мы оленей у него и взяли. Раз болеешь - сегодня в ночь прямиком покочуем...

    - Там волки... - Сергей Матвеевич коротко поведал о пережитых событиях.

    - А мы, дедка, как раз там и были. Отраву кинули. Наших с тобой волков накормитть. Руська нашёл в ключе чёрного волка-зоргола. Ты ему в шею попал. Он и потащился прочь. А стая на него завязана. Молодые остались. Взрослых ты прибрал, За ним потащились. Вот почему тебя у каборожьего отстоя оставили. А мы им там по округе подарочки. Скорострельные. Давай, ешь нормально. Без остановок попрём. Мне тоже в больницу надо - перевязки. И мазь кончилась. На ногах все пальцы отрезали. На левой руке остался большой и указательный. А на правой - отрезали мизинец и большой.

    - Как жить, дедка, будешь? Лариска уехала. Петька ваш на войне погиб. Ты один из мужиков остался. Ваш ведь род большущий был. Бабушка наша рассказывала. Перед войной одних мужиков больше ста... 

    - Ладно, - сказал мальчишка, - пошёл запрягать. Через час отправляемся. До ночи надо гору проскочить.

    - У кого яд взяли?

    - Портнягин посоветовал. У Курвы купили. Барий. В капсулах.

    - Как запривадили?

    - В глотки белкам вложили и заморозили. Десять штук. А потом в оленину. Прямо на месте забили бычка. И белок в мясо вморозили. Не учуят. Курва говорил, что так в ту же ночь трёх траванул. Только надо всё правильно сделать. Я как-то с Бибишкой, когда в Средней Долине работала, "подарки" на Бэгдэрине кинули. Ворон всех в округе потравили. А волка ни одного! Подходили и в прыжки прочь! Сейчас надёжно. Да и сильно голодные. Да! В Средней Долине, в эту пургу, целая война произошла. Бандиты друг друга перестреляли. А кого так живьём сожгли. Главный бандит - "Славик". Вот мощный мужик. Две пули в нём, а он ещё полз до самой речки. Да не повезло - под снегом вода на льду. Так и вмёрз. Ты вот ни сном, ни духом не ведаешь. А на тебя валить начали. Дескать, организатор. Осенью, на молебне, указание дал: "Будет буря, а на другой день ваши враги попраны огнём и холодом". Так ты сказал чилчагирам. Они тебе жаловались на "Светлый путь". А потом менты  объехали становище кругом, по горячим следам хотели догнать. А следов-то никаких, кроме зверей, нет. Значит, сами бойню устроили. Меж собой!

 

                                                                   ***

    Зверь в такой холод лежит скрючившись, уткнувшись носом в шерсть брюха. Чутко вслушивается стонущую стужу. Нет-нет, и взрывается лёд на реке. То там, то тут встрескиваются деревья. Глухари, рябчики, куропатки, тетерева спят под снегом. Всё спасается в неподвижности. Лишь бродят волки. Да филин вылетел на бесполезную охоту. Медленно перелает с дерева на дерево, подбираясь к дуплу - пережить утреннее усиление холода. Усевшись на сук, осмотрелся. Рябчики много наследили, а входов под снег нет. Филин ухнул, надеясь спугнуть зайца. Эхо разбилось на тысячи осколков и погасло у самых звёзд. Филин вдруг увидел, как по белой безмолвной мари, погружённой в ледяное равнодушие, трусили один за одним, волки, оставляя борозду следа. Луна ещё не взошла. Но свет её просачивался в мир спящей тайги, засветив снежинки, дрожаще посверкивающих мириадами лучиков.

    Звери вдруг замерли в напряжении, принюхиваясь к застывшему воздуху. Здоровенная волчица - вожачка, сменившая зоргола, коротко рыкнула. И волки прыжками забрали влево и скрылись в лиственничном лесу предгорья. Филин повернул к своему дуплу. Луна из-за дальней горной вершины застала птицу на высоченной густохвойной сосне на обрывистом берегу речушки. Волки выбежали из-за кривуна. Они и в прошлую ночь здесь до самого рассвета лежали возле травянистых кочек. Под ними мясо оленя, источавшее свежий запах. Ещё силён вчера был дух человека... ушли. Сейчас, принюхиваясь, первой волчица. За ней, часто останавливаясь, застывая серыми тенями, двигалась стая. Недалеко от разбросанного мяса (шкура и голова присыпаны снегом отдельно), волчица, опытная зверина, почуяла опасность. Яростно рыча, прыгнула на волка, бросившегося к приваде. Сбила его. Другие волки, в конкурентном одурении, стали рвать приманку. Над речкой злобный рык. Волчица укусила метнувшегося мимо неё волка. Она до последнего пыталась отогнать стаю. Но приманка была разбросана широко. Один зверь выскочил на берег и побежал вверх по склону, на ходу глотая мясо.

    Филин серой тенью соскользнул с дерева. Перелетел на другую сторону речки, учелся на валёжину, уставившись на ядовитое пиршество. Крайний волк бросился к волчице, словно ища защиты от огненной боли. Попятившись, развернулась и прыжками понеслась прочь. С сопки донёсся предсмертный крик. Волк, подбежавший к этому берегу, поедая снег, крутился на месте. Наконец, забился под нависший берег, жадно хватал пастью землю и камни, ломая зубы. Выскочил и прыжками понесся вверх, выбежал на край скалы и прыгнул к бледной луне... На льду речки вертелись в страшном танце обезумевште звери, объятые изнутри гибельным огнём...

    Филин слишком долго летел и мог погибнуть от холода. Уселся над нартовой дорогой, чтобы согреться для перелёта до дупла. Со стороны Реки возник новый звук. Чуткое ухо птицы уловило резкий, сразу оборвавшийся мальчишеский окрик. В студёном воздухе рассыпался звон, к нему примешалось бряканье и шипение. Промелькнули заидевелые олени, от них метались облачки пара, едва видимые в белой кипени.

    - Э! Э! - кринули на передних нартах.

    Промчались две упряжки.

    Посторонние звуки затихли. Лишь шуршали скользящие по насту пушистые снежинки, гонимые хиусом.

    Чернота неба на востоке потускнела. Зимний рассвет нетороплив. Филин добрался до нужного дерева, присел на обломанный сук. Повертел головой и залез в дупло. Почистил о крыло заиндевевший клюв. Холод усилился. Филин, поджав лапы к брюху, неподвижен. Светлеющее перед ним пятно вдруг вспыхнуло и ослепило...

 

                                                        ЭПИЛОГ

    Запись в "КРАСНОЙ КНИЖКЕ":

    "Варвара Калтанаева, сестра самана Бо, пережила его на три года (он ушёл в горы умирать, когда пришло время), не поверила в смерть сына - Петра; он подорвался на мине. Перед смертью написала письмо: "Петя, приезжай скорее. Совсем плоха. Похорони меня на Эльпе, шесть километров от устья. Потом посети дядю "Бо". Поднимись до "Акусанал". Дядя же там высоко, в облаках. Одну ночь ночуй у скал, не спи, разговаривай с ним. А потом уходи... Как будешь везти меня, то по левую руку - узкий ключик. Там я родилась".

    Похоронили её на сельском кладбище.

    Род Калтанаевых прекратился.

                                                   ________________

    (Название рода изменено по серьёзным причинам).

----------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------

 

 

 

 

                                                    Глава седьмая

                                                      (фрагмент) 

 

                                                                 МАНГИЛ

                                                    (Духи предков)

                                                               1.

    "Законы выживания" - неискоренимость "Язычества - "этнической религии". Существовала, сущенствует и будет существовать. Иудейские, христианские, исламские и др. - диктаторские идеологии узурпаторов власти, обман и принуждение, запугивание карами небесными, уничтожая этническуюб духовность "как бы добровольно порабощённых" народов (манкуртизация).

    Саманская роелигиозная концепция или сиситема миропонимания - взаимодействие с "миром предков Мангил". Духи предков неразрывны генетически с "БОДО" - миром живых. Сия данность, кроме всего, "Всеобщий Разум народа".

    Иисус Христос - еврейский Миссия - определял истинно Бога - "Святой Дух" (Всеобщий Разум): "Бог есть Дух, и поклоняющиеся Ему должны поклолняться в духе и истине" (Ин. 4:24). 

    Этническая религия!"

 

                                                                  ***

    "В отличие от "мировых" религий народная религия прогрессивна в исполнении Законов выживания внутри Природы (Чифэн), совершенствуясь, по третьему постулату "Чифэн" - "продолжения самого себя: рук палкой-копалкой, дубиной, копьём, плугом, стрелой, снарядом, ракетой и т.д. Тоже с остальными функциональными органами тела, отвечающих за выживание в Природе. Если этническая религия - вера в реального Бога Святого Духа, то ортодоксальные религиозные структурированные группы людей, использующих атавизм, менялись и меняются вместе с уровнем человеческого миропонимания. Богоискательство! Первым этапом задогматизированной религиозной эволюции: посредничество между Богом Яхве (Саваофом), превратив "законы выживания" в идеологию подавления воли человека (рабовладельческая доктрина). Сначала монотеистическое учение о едином Боге. Но с течением времени сознание челолвека, с естественным ускорением, менялось по восходящей "спирали". Вера в "идола" Саваофа подверглась глобальной ревизии (*атеизм): если мир - создание, то кто или что сам Бог? Если он подобен человеку, то в чём его божественность? В способности карать? И как жизнедеятельность человека связана с Богом, если существует сомнительный посредник - самоназначенная Церковь - организация обыкновенных людей, решивших вдруг, что они есть помазанники Божьи (здесь: говорящие за Бога, наставничающие, что их Кумир - Ииисус Христос категорически запрещал).

    В России в данные организации вволечены немногие, но всё-таки. В РПЦ, по официальным данным, истинно "подчинённых" ок. 3 млн. человек; в Ислам - 10 млн.

 

                                                                    ***

    Миссия Иисуса Христа закономерна. Обращаясь к Богу, как к своему Отцу (значит, предку), Христос проповедями подспудно подвигал к этнической религии духовности - Неоязычеству: без Закона Бога нет! Они же оправдывают беззаконие божественностью, служа правителям. Фразу "Я послан только к погибшим овцам Израилева" (Мф.15:24) надо рассматривать в контексте, иначе вам антинародники разъяснят, что им угодно, ибо они предатели за "монетки", если падают на колена показушно перед чужим еврейским Богом.

    Иисус Христос прямо указывал на беззаконие Церкви: "Не думайте, что Я пришёл нарушить закон или пророков; не нарушить пришёл Я, но исполнить (Мф.5:17)".

    Переходная метаморфоза, разрушающая монотеизм, породила "христианскую церковь", не являющуюся божественно назначенной, а созданной земнымии людьми - отцами христианства, вознесшего Иисуса Христа в статус Бога - "сына Саваофа".

    В раннюю христианскую эпоху игнорировать учение Иисуса Христа было невозможно - последователи сохраняли его в общинах дословно в главном. Поэтому до нас дошла истинность Ииисуса Христа. Особенно Его осторожное внедрение в подсознание верующих необходимость к движению к Истине - единственно реальному Богу - "Духу Святому", то есть к возвращению в этническую религию, когда Бог существует Духовным миром, влияет, управляет в пределах Богоносца - народа, даже несмотря на то, что Бог сей предан поневоле народами вероисповеданием чужой вере, несущей хаос и убийства человеками человеков в интересах мизерной группы властителей. Данные религии суть антинародные, внушающие принудительное подчинение страхом Божьим..."

 

                                                                      2.

    "Саманство (саманизм) - часть "этнической религии". Саманы - люди, обладающие разновидностью "массового" гипноза. Язычники, представители "народой религии" обращались в к ним в установленных случаях. В основном, жизнь язычника творится во взаимодействии с Духами Среднего мира, действительными и надуманными в рамках "Законов выживания" (большинство их - Обычные законы) индивидуума, как части Природы, определяемой древними, как "живой" или Средний мир.

    Саман отвечал за "посредничество" с Верхним и Нижним мирами. Саманы разные по силе. "Гунгэгир" ("слабые" в каждом племени; "сильные" - межплеменные, жившие отдельно от родственных групп) рисковали "работать" через духов Среднего мира "предсказательством" (кстати, используя различные ухищрения, фокусы, заранее добытую информацитю и т.д.) и знахарством, как и Иисус Христос чудодействовали "верой в себя и в силу Духов", часто гипнотически "отключая" боль. Иногда помогала преодолеть болезнь, справиться с ней самому больному, но далеко не всегда. За "неправильные" предсказания или лечение сородичи могли побить самана, считая "пособником" враждебных сил. В древности, и до скончания "этнического века" (массовой манкуртизации), о намерениях судили по результатам".

 

                                                                  ***

    Для язычника - Духи предков "Мангил", в совокупности с духовностью живущих, энергетически, биохимически, психологически, философски и пр. создают НООСФЕРУ или ВСЕОБЩИЙ РАЗУМ (по Иисусу Христу: ДУХ СВЯТОЙ), невозможное само по себе, без Носителя. Огромный же сонм злых и добрых Духов - воплощение творческой фантазии, как отражение танственности природных явлений. Страх нарушения языческих законов, врнедрённых в образы Духов, диктовал и сейчас диктует поведение человека, приверженного народной религии, в Природе, особенно, выживая в "ПРИЩЕВОЙ СИСТЕМЕ ЖИВОТНОГО МИРА".

    Особый страх - страх перед "Нижним миром" - миром мёртвых. Нижний мир - тайна "наоборот": видимое - там невидимо, целое - сломано или испорчено, одежда порвана. А само Место "перевёрнуто" и так далее. Начало "умирания" конкретизировано Рекой мёртвого мира - Энгдекит. В саманизме покойник год остаётся как бы живым или среди живых ("Тунгирвэ") в Среднем мире, одновременно на бергу Реки мёртвых. Ровно через год родичи, призвав самана, приходят или приезжают на место захоронения и совершают обряд проводов в "достойный мир". На таинственной Реке, на берегу, Дух первопредка - Бог Амикун, в образе седого старца, рассматривает всю жизнь покойника, опустив когтистую руку (лапу) в воду. Связь с водой, как информационным источником, говорит: Амикун - Яян, то есть земной (земляной) Бог, связанный как с Верхним миром, так и Нижним. Энгдекит - Река двух течений: половина течёт на север, другая - на юг. Амикун, прозрев, хватает покойника и швыряет в водоворот. Он исчезает на время, пока родственники (саман и его помощник уходят раньше) прощаются с ним, высказывая всё, что имели к нему. Покойник выныривает напоследок в присуждённом течении. Родичи в сей  момент, пятясь, пускают стрелы перед собой, отпугивая Духов Мёртвого мира.

    С этого дня захоронение не посещали..."

 

                                                                   ***

    Язычники "Тунгирвэ" относили к саманам также мастеров, умеющих (от корння "СА" - "знающих как") делать лодки, выковывать из металла - кузнецов, знахарей, излечивающих от болезней людей и животных народными средствами, портных. Они, в том числе, и сказочники (сказатели) - нимнагакалан, обеспечивали повседневную жизнь племени. Саманы-духовники служили глобальным, философским и мистическим "всплескам" потребностей язычников, как очищающими обрядами, так и психотерапевтическими действиями.

    Одно время саман-духовник и вождь - один человек. В последниковый период, в эпоху Внутреннего моря Тенгиз, произошло разделение в верхах знати военно-племенных союзов против прибывавших по воде Бореев "Пришествие по воде", после схода вод Тенгиза в Мировой океан, "по суше" - "Пришествие по маслу" и, наконец, полудиких родственных орд - "Пришествие по крови": мирный вождь - Гатахта, военный (военачальник) Сонинг, к коему абсолютная власть переходила во время войны. И так до средних веков. За саманом остался статус "советника", могущего общаться с Духами предков, то есть с частью Всеобщего Разума.

                                                                         

                                                                             ***

    Саманы (знающие), как каста, определилась в среде, условно, южных тунгусов, говоривших на секающих и щекающих диалектах. Территориально: ПРодкаменная Тунгуска (Кэтэнгэ), Непа, Байкальский регион, Витим, Нерча, включая Силкари - Шилку, Амур.

    В период крайнего оледенения и движения западных племён на северные благодатные земли - территорию зарождения скотоводческой культуры - Хуннугир, саманами (первоначальное значение) величали "знающих путь людей". Они владели архаичным языком, с комплексом жестикуляции общения с иноязычными народами. В Сибири длительное время "лингва франка" архаичный тунгусский язык, когда использовались номинативы (признак архаизма) - корневые слова (*подлежащие), дополняемые уточняющими или направляющими жестами. А "лингва франка" потому, что от Сахалина до Урала все географические сведения (топонимика, предупреждения и определения харатера мест) передавались на тунгусском языке - илэдыт.

    Таким образом, слово "саман" (шаман) исконное значение "направлять, в том числе, дорожными знаками, показывать и проводить правильной тропой". В архаичном значении "саман": "знак, метка". Корень "саман", как и в других словообразовательных случаях, глагол "СА-МИ" - "знать, уметь".

 

                                                                   3.

    " Три центра культуры тунгусоязычных народов сформировались в период оледненния и последующего затопления, благодаря Ледяному барьеру, морей Тенгиз и Тесис, на пригодных для существования территориях: горные массивы Сибири, Амурский ареал, охватывающий юг Забайкалья, Тибет - центр Ханьской цивилизации. Теорию (сказовую), опровергающую божественную созидательность происхождения Земли, опровергало учение "Чифэн" ханьских и тунгусских (тибетских территориально) мудрецов. Именно на Тибете зародился пронарод, объединённый жёсткими условиями выживания. Вот когда появилось значение "НАРОД", как социальное определение.

    Тибет - тунгусское название. ТЭБЭ - переводится "народ" + суффикс "-Т", дающий значение объединённости.

    О происхождении планеты Земля и её спутника Бега (Луны) в саманизме "Тунгирвэ"! (от Витима до Амура, включая Шилку (Силка+ри - "текущая в крутых берегах"), Эмэсар (Амазар) и Аргунь.

    Ситус Си ( до столкновения с противоположностью) - огненная (плазменная), высокотемпературная микрозвезда (или протопланета). Несколько миллиардов земных лет как (немного более 7) в Солнечную систему ворвалась огромная ледяная глыба, с первичным жизненным материалом, с огромным числом разновидностей. Ситус Си, как в масло, вошла в лёд. И попала в непреодолимый плен, став ядром ледяного тела. Ядро окуталось паровой сферой высочайшего давления, по плотности и прочности превышающая во много раз известные сейчас материалы. Сразу же начался масштабный процесс оживления микроорганизмов, законсервированных во льду, как снаружи, благодаря Солнцу, так и изнутри, разогреваемое "теплом" ядра Ситус Си. Оно продолжало стремиться прочь. И в месте входа звезды взрывом выбросило кусок льда. Он определился спутником "Бега" (луна) новорождённой ледяной Планеты."

    

                                                                  ***

    Мангадя (твердь) планеты имеет биохимическое происхождение. Колоссальные очаги разнообразного зарождения колоний микроорганизмов, по преданию "Тунгирвэ", из созвездия Манги - Волотиса и Артура (Арктура?), "оживлялись" неохватной массой, отмирали, затвердевая многокилометровыми толщами. Видоизменения длились и длятся в глубинах и на поверхности до сих пор, в том числе, усилиями "геологической силы" - Человечеством.

    Всё твёрдое (во всех философиях коренных народов) - было живым... За убеждением: " Всё живое - тоже человек", как раз об этом."

    Приписка карандашом: "Эта теория исходит от "Могзонских старцев", а не от "Тунгирвэ", то есть корнями в предбохайской философии Сушений - Чифэн..."

    " На Алдане, Зее, Нерче, Баргузинской долине и т.д. "Чифэн" - звучало, параллельно, иначе, хотя имело тот же корень и значение: "Чэчэн", а на северных территориях от ледникового озера "Хэгдыткум" (Верхнеангарская впадина) от Правой Мамы до Витима - "Чивэн", то есть "разумные правила жизни и толкового размышления".

 

                                                                       ***

    "Могзонские старцы" - старки на склоне лет, приходившие в место "Могзон", где потихоньку доживали, беседуя и повествуя о пережитом. Сообща добывали пропитание охотой и рыбалкой. Место обитания "старцев" с древности недалеко от села Средняя Олёкма (Забайкальский край) 28 км. вверх по Олёкме ( в современной традиции, так как исконно Олокма (Олёкма) образовывалась от слияния Тунгира и Нюкжи (якутское название "Дырылда" - шумная, бурливая и пр.) Вторым основным занятием: рассуждения о мире, истории вообще и лично пережитой. Сюда, на протяжении веков, бежали неугодные властям из Бохая, из Чжонго (Китая), из стран Корё, из Сибирр, из Халхи. Приходили сюда и "брошенные" умирать старики из разных мест.

    Иван Георгиевич Круглов, в детстве, часто с отцом поднимались на лодочке до Могзона. Стариковы разговоры и рассказы произвели на мальчика огромное впечатление. Те обрывки сведений, запомнившиеся Круглову, в корне меняют отношение к древней культуре автохтонных народов...

    К шестидесятым годам двадцатого века из Могзонских старцев остался один Питрус Абрамов (Петрусь). Остальных, по его рассказу, в тридцатых годах вывезли на Большую землю, где они и канули..."

    Приписка; "Умерших старцев не хоронили, укладывали на плотик и отправляли вниз по реке..."

 

                                                                      4.

    Поверх записи: "Почему Сергей Матвеевич Абрамов? Ведь его отец - русский ссыльный, бывший военный - Василий? А мать - Мотря, дочь самана, расстрелянного перед войной. Странно?!"

    Ответ: "Кажется, Матвеем звали как раз того убитого шамана, деда Сергея. Да и он не считал Мотрю матерью, а Василия - отцом. Они его в младенчестве скинули родственникам Абрамовым..."

    Запись: "Вечность, впореки шекспировского "Ничто не вечно под Луной", живым организмам, адаптированным в текущем геологическом периоде, беспорно присуща. Одна и та же особь, совершенствуясь или деградируя, является в мир либо по необходимости рода, либо в исключительных случаях человечества.

    Каждое существо - биохимическая Запись - Программа. По ней конкретная особь, говорим о человеке, возобновляется за девять месяцев в биологическом исполнении. В Генетическую программу входит: человекообразность, родовые формальные признаки внешности родичей, с индивидуальными типами хзарактеров, если становление проходило в родовой среде, а также уникального интеллекта. 

    В любом случае, как подчёркивал Иисус Христос своё явление в мир, это его очередное рождение: "Прежде нежели был Аврааам, я есмь (Ин. 8:58)". Человек, если верить тунгусским преданиям, видоизменяется внутри (совершентствуется) до 18 рождений, а после рождается для свершения сверхзадач рода. Сколько? - неведомо..."

    Дописано: "Теперь пронятно. Вот почему тунгусы категорически разделяли "смерть", как отмирание тела, с передачей "духа Мангил" потомкам, и "гибель" - прерывание жизни навсегда, не оставив продолжение рода... Важно, что владевшие знаниями "вечности", мои родичи - наши информаторы осколков философии древней культуры "Чифэн" (из центра Чжонго) и "Чэчэн" ( из центра "Тибет")..."

 

                                                                      ***

    "Для саманов характерен тип личности - "сигматик" (замкнуто-углублённый). Нелюдим - "Эчэ идэмэн биси". Отсутствие стремления к общественному признанию. Страх оказаться в центре внимания. По поведению интроверт, т.е. склонный к сдержанности. Подвержен саморефлексии. Часто пребывает в погружении в собственный мир переживаний. Несмотря на отмеченное состояние подлинного самана и его жажду "работать" в полном одиночестве, он подчиняетсчя призванию и в определённое время, при насущной необходимости, исполняет роль "самана", опять-таки в "одиночестве", в момент камлания контактируя с внешним миром через "помощников", предназначенных запомнить дословно его высказывания, возгласы, диалоги с духами и пр., для воссоздания всего процесса для толкований саманом после выхода из транса. Главная черта саманизма: способность спонтанно, интуитивно моделировать прошлое, настоящее и будущее в единую конструкцию, одновременно манипулируя сознанием родичей гипнотическим воздействием. Весь процесс назывался "Аякитча-ми". То есть подлинный саман, кроме восприятия реальности телепатией, ясновидением, медиумизмом, проскопией (предчувствием будущих событий), диагностикой физического состояния человека, обладает особым гипнозом. Вот почему саману необходимы помощники, не подверженные воздействию гипноза. В подборе, по указаниям самана, это хорошо просматривается. Во-первых, не должен поддаваться индукции - внушениям установками (автритарными и пермиссивными - дозволениям). Во-вторых, не впадать во времени и пространстве в безусловное воображение событий. В-третьих, во время процесса камлания не терять концентрацию на функциях тела (надо чувствовать себя на момент неизменным). В-четвёртых, не впадать при звуках (голоса, бубна, огня) в состояние удивления при воображаемых видениях умерших, чудовищ, картин и пр. Податливый человек по воле самана увидит всё, что угодно. В-пятых, не поддаваться прямому воздействию самана, излучающего мощную энергию. Тогда избранный помощник (негипнабельный), обладая критическим мышлением, способен доподлинно зафиксировать вполне действия самана, чтобы саман, выйдя из транса, мог восстановить информацию "переданную духами предков Мангил" и разъяснить значения верующим..."

 

 

----------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------

 

 

                                                      Глава шестая

                                                         ЗАТАСКА

                                                     (посетил сей мир за №1222)

 

                                                        1.

    Встревожилась - хохолок вздыбился - сигнал опасности. Закакменев, следила за долговязой фигурой. На топях люди летом не случались. По зыби, строго по знакам, перенося без задержки вес на следующий шаг без резкости - не прорвать завязь покрытия засасывающкй жижи, человек пробрался в мрачность леса окраины болота.

    Птица отвлеклась на выводок. То одна молодая цапля, то другая вдруг слетала, покружив над зеркальной водой, возвращалась на сухостоину. Втянув голову, птица-вожак задремала, через время очнувшись. Человек вернулся из глубины крайнего леса. Свернул в тёмную прибрежную тайгу. И вот вновь тащит тяжкий груз зигзагами по приметам, особенно запахам; гиблые западни источают дух мунунмэр (пропастины).

    Цапля, вытянула шею выгибом как для удара, крыкающе крикнула. Самка и пять нынешних цапель, высиженных поочерёдно родителями, слетели с дерева, планируя к протоке. Молодь - ельцы, чебаки, карасики, сороги, да и от окуньков цапли не отказываются.

    Цапля - мощная птица. Доживает и до 25 лет. В дикости, по опыту Артёма Поздняева, до 16 лет. Собака нашла в камышах умирающую. Кольцо (иероглифы), с датой.

    Самец улетел на облёт территории. Долина Реки ниже в пяти километрах заканчивается тесниной - скалой крутой сопки. Болото, перемежованное хилыми лиственничниками и берёзками, трепетно сверкало десятками озёр, проток-чингнекэл (межозёрных). Большей частью лес омертвел, чёрные корявые стволы, с растопыренными сучьями, безжизненность. Приближаясь к вотчине, вскричал предупреждающе и агрессивно. Птицы, ондатры, две выдры, моты (сохатый), замеревший на бугре лесистого острова, - никакого внимания на вопль. А вот лисица задрала мордочку и проследила полёт птицы, и человек, с тяжёлой ношей, глянул, и опять уставился перед собой.

 

                                                                  ***

    Над тихой "чёрной" водой Реки на Средней Долине копошится многоглазая живность к неизбежности: перелёту. Иные к зимовке: жируют, делают заготовки пропитания.

    Звенит печаль, развеиваясь запахом чистого увядания, перемешиваясь с кисловатым духом болота.

    Чёрный лес мёртво неподвижен.

    При вечернем облёте, цаплю обеспокоили судорожные потуги людей. Птица, закружив, начала тревожить округу особым криком, понятным всем: гибель! Три человека, следивших прошедшего здесь днём, попали в беду. Для страховки связаны капроновым шнуром. Первый мгновенно увяз по пояс, всего лишь на шаг отступив от пробитого пути, хотел повернуться, натягивая верёвку, и ушёл с головой. Второй упёрся изо всех сил вытащить товарища и завяз по колени. Закричал третьему: "До дерева! Добеги. Привяжи... За него!" Мужик рывком, чего никак нельзя делать, бросился и в метре от лиственницы ухнулся сходу в яму и уже не вынырнул. Второй, используя натяг верёвки, пытался выбраться, пока не понял, что верёвка от первого упрямо тянет всё сильнее. Выхватил нож, обрезал, теряя время - затянуло по пояс. Он дико завопил, сходя с ума от ужаса. Ещё успел трижды выстрелить из пистолета в цаплю... Топь деловито его поглотила...

 

                                                                 ***

    Цапли расселись на высоченной сухостоине на берегу озера. Молодые, из-за обилия корма, выжили все. Внимают округе, волнуясь. Первое столпотворение - множество перелётных птиц. Взрослые цапли озабочены иным - ожиданием призывного крика серых цапель с северных болот на необозримой высоте ночью по направлению к Жёлтой реке. На Хуанхэ цапли расстанутся навсегда. Следующей весной образуют новые пары. Услышать непросто. Табуны разномастных уток, преодолев огромные расстояния, посвистывая быстрыми крыльями, пикировали на воду. Шум, плеск, кряканье, хрипение, посвисты, клекотания... Всё какофоническое царство немедленно начинает пожирать пищу - по-над водой чавканье. И всё-таки, только-только погасла вечерняя заря, различили с высоты далёкий глас, означающий беспрекословное: перелёт начался! Взрослые цапли инстинктивно покружили над озером, вернулись на деревину. Завтра, в вечернюю зарю, семейство взлетит к попутному потоку на юг и "поплывёт" в Китай.

    Вот-вот похоладает до заморозков.

 

                                                                 ***

    С озёр вечным ветерком. Звучание мира поменялось. С берёз листья шорохом к сырой земле. Лиственницы, светясь яркой желтизной, сыпанули хвоей. Ветер бы! Тугой! За час оголить деревья, распахнув пространство до склонов гряды. Туда, к хребту, дорога - ответвление древнего "Амазарского пути".

    Амазар от "Эмэсар" - "Путь, по которому приходят и уходят".

    Ответвление к Витиму ("Вэтэм" - "очень водоворотистая"), к Байкалу ("Бэйгэл" - "Стоячий огонь"; тунгусское название "Ламу" - "Большая вода за болотом"). За Байкалом в верховья Лены ("Илэн" - "Река тунгусских людей") и на запад, к Енисею ("Энисэй" - "Мать-река")... и двлее до самой крайней границы тунгусской земли "Сибирр" ("Страна рек") - до Оби (от Обо - священнная грань-раздел с породной землёй угров - Югрэ).

    Местами древняя тропа исчезла. Когда-то по ней миновали смертельно опасные Степи, населённые татарами (название степняков: сяньби, тюрок, уйгуров, мурченов и др.).

    Чингисхан объединил подчинившиеся племена татар этнонимом "монггол" (мореходы) - тунгусским названием предков бурят - "Бореев", из коих генетические корни  чирнгисхановсого рода, прибывшего десять тысяч лет назад по "уходящему" морю "Тенгиз".

    Мелькали столетия. Народы сменялись всё более жестокими и умелыми, исчезая во времени. А тунгусы продолжали жить на породных землях, называя сей путь "Тунгиро-Витимской дорогой" (хокто-хэты; на покаменно-тунгусском диалекте - "толгодокит"). До середины восьмидесятых 20 века, местами, нартовую дорогу оживляли орочены. Сейчас ни оленей, ни орочил - каюров. Тысячелетний таёжно-степной уклад исчез за какие-то пятьдесят лет...

    Ныне, из "приезжих" с начала тридцатых (время образования ППО - простейших производственных объединений и коллективных хозяйств - колхозов), по "топям"  мог пройти только Поздняев, получивший в детстве опыт на обских болотах. Эвенки-старики могут (до главного озера), но побаиваются. Будто века прошли с того утра, как у скалы загубилась ороченская семья. Там же, поодаль, раньше, расстреляли нескольких активистов Витимо-Олёкминского округа и учительницу, оформив "при попытке бегства". Чаще всего, одурманеные тяжёлым воздухом с болота, люди слышат отчаянные голоса призраков, видят витающий дух "Ари" - оживающая, обретающая плоть... (девушки Ариши).

 

 

                                                                  2.

    Мальчишка воображал непостижимое из-за огромности. Отец матросом на катере-буксире. Там радостно ждали друг друга каждый день. Любили, уважали, попадали в увлекательность приключений в бесконечности микромира и макрокосма..

    Невдомёк: там же ненавидят, беспощадно убивают друг друга, ревнуют, предают, сбиваются в несть числа "стаи" выживания.

    Мама, с "нельзя", с угрозами и наказаниями, харатера тяжёлого, непримиримого, таинственно грозная. Он переживал себя "виноватым". Даже за неизвестную её жизнь. Далеко по Оби, где Катунь с Бией, город большой Бийск. Мама и отец из той тайны. Ни разу не обмолвилась. Отец, как бы ровня сыну, помалкивал.

    Путешествовали на озеро добывать карасей. Всполошив утиное царство, обошли топкое болото по березнякам и осинникам. За лугом, в сосновом лесу, место привала (несколько старых кострищ).

    - В Бийске ждут, Артём. Объясню, когда сядем на теплоход. Времени будет хоть отбавляй. После войны вернулся, работал в порту на ПТ. Пришлось уехать в 1952. А в пятьдесят третьем ты родился...

 

                                                                    ***

    На той стороне Оби от Бобровки рыбачили в заливчиках - в небольших затонах, живущих особо, хотя и невозможные от реки, связанной с Океаном. Артёмка без смыслов волновался великостью Воды. Мгоновенно засыпал на фронтовой матроской шинели. Под хлюпанье волнышек о борта лодки прекрасны сны. И пробуждение в огромном цветном мире под небом серо-голубым. Однажды, проснувшись, увидел сквозь ресницы: отец беззвучно плакал.

    Из осколков фраз и намёков призрачная картина. Случайность "на зло всем и всему", мимолётные отношения с едва знакомым человеком-матросом. Рождение причины - сына. Его вольно и невольно мать попрекала. Их отчаянно подавлял ещё мир-человек. Мама безнадёжно к нему стремилась. Отец ненавидел. Неизвестный мальчику последовал из Бийска за ними и теперь всё время поодаль и рядом.

    Упрямое нежелание разобраться и решительно переиначить. Отсюда физиологические семейные проблемы: женщина-мужчина. Отец уходил. Бледная мама тяжело дышала. С ненавистью выкрикивала, зло тараща глаза: уйди отсюда! Зачем только тебя родила!

    Дрожащий мальчишка в страхе "исчезал" за серой холщовой занавеской, не разумея своей "вины".

 

                                                                     ***

    Поездка на теплоходе разрешит нечто великое. Радовала, с щемящей тревогой расставания. У мальчика пора необыкновенного, тайного страдания. Даже во сне высокопарность. С девяти до десяти дня Артёмка затаивался в палисаднике. Девочка Стёпа - Степанида Карпушина проходила по молоко, помахивая алюмиевым бидончиком.

    Поездка в Бийск - откровение: распад семьи; мать непротив исчезновения мужа и сына из её мира. Навсегда!

    За день до отъезда отца захлестнуло тросом при буксировке баржи. Толком неизвестно как. Вроде бы от удара упал в воду и утонул. Несколько раз приходили незнакомые мужчины. Обсуждали с матерью, как лучше. Наконец, остановились на несчавстном случае.

    Мальчик оцепенел в сумерках занавеси. Никого не узнавал, ничего не слышал. Опасались за рассудок... Вдруг Артём "ожил". Резко. Отец проявился (главная тайна!) из тьмы и продолжил существовать рядом. В первый раз, уходя, наказал: "Надо прибраться в сарае - давно холтел навести марафет. Теперь у нас полно дел!"

    Учителя дивились: учёба на отлично, брался за любое дело, выполняя порученное прилежно. Часто Артём уплывал через Обь на лодке в отцовские места. Оттуда путь мальчика в тысячи километров, полный тяжелейших испытаний, великой боли и страданий, и постижения грандиозные будут казаться запоздалыми...

 

                                                                   ***

    "Человек преисполнен обид и обвинений на сторонние силы. В конце трагико-комедии по делам осуждёнными к гибели (полному исчезновению рода) или к продолжению рода и  себя в вечности. И к удивлению: судят сатана и Боже - изнутри нас..."

    Через "Красную книжку", к ней подшиты ещё тетради, постиг; я - "камень преткновения" в жизни "молодой" мамы-женщины. И нет её вины в ненавсти ко мне?

    Нашлось оправдание и жестокой действительности (стимул сопротивления), выправившей подростковую жажду максимализма: мощное творческое осознание "я" в детстве, определившее стиль жизни.

    Тогда отцовскую лодку, часть мира Артёма, отобрали "большие парни". На трапе дебаркадера "стайка" девчонок в разноцветных платьицах. Пацаны, куражась, схватили мальчика, глумясь, насыпали в штаны сырой песок. Как будто отец: "Наконец-то жестокость тебя вразумит. Беги!" Артёмка обладал серьёзной физической силой - результат гребли, частой, многочасовой, в борьбе с течением. Отбросил хулиганов и бежать. Главарь "Бобр" завопил:

    - Скажи мамке, приду на ночь!

 

                                                                  ***

    Не озлобляться!

    Тунгус из Якутии, по рассказу отца, Романов Фёдор Ильич, командир торпедного катера "Г-5", на нём отец матросом воевал почти год, внушал: "Озлобленность сжигает человечность..."

    Дать сдачи, поучал, дело невеликое. А вот сдержаться - красота. Избегай, уходи, исчезай! Непросто, непросто. Агрессивная сила безумна и несправедлива. Для хищника наоборот. Предки Романова жили учением "Чифэн". Основа - мир дикой Природы. Принесено в древности на Дальний Восток с реки Хуанхэ тунгусами-сушенями племени "Начаки" (Цапли). Бегство от опасности - достоинство, требующее сноровки, силы духа и ума.

    "Вот, - говорил капитан, - идёшь по тайге, а навстречу медведь-людоед. Сколько бы ты ему не говорил о высоких помыслах, о ценностях жизни - он тебя сожрёт, с удовольствием. Избежать - вот задача! Если уж деваться некуда, бейся изо всех сил. Ни одна разумная сила не осудит. А среди людей сколько их! Из "людоедов"! Опасное - разглядеть в человеке трудно. Потери, конечно, будут. Война без потерь не бывает. Не возводи в горе. Главное, жив и никого не предал".

 

                                                                  ***

    Артём не горевал, не считая потрясающее унижение плохим событием. Мама, и тот, кто рассказал ей, так не думали. Хуже того, явное оскорбление подлростка и памяти отца, мать судорожно, вечно недовольная, вдруг лицом просветлела, с отчанияем и решительностью вцепилась в историю с лодкой, разумея неожиданным чудесным спасением от пропастного одиночества. Готовилась долго, прихорашивалась. Лучшее платье. Новые туфли надела. Раздражённо возразила мрачному сыну:

    - Не смотри так! Я и на работу иногда хожу в этом!

    Наконец, оправдываясь поводом, направилась на дебаркадер. Подросток болезнено догадался: к "третьему", кто не смог справиться и приехал за мамой "жить рядом". Она назвала его: "К другу детства - матросу Вуколову Сергею".

    Вернулась скоро, с глупой улыбкой, сияя синими глазами, незнакомая сыну радостностью. Через несколько дней тщательно вымытую, покрашенную в тёмно-зелёный цвет лодку привезли на тележке к воротам. Пронзительно засвистели. Увидели: хозяйка идёт по тротуарчику от дома. Убежали. Очень довольная, новое в ее поведении, мама повторяла:

    -Вот так-то! Вот так-то!

 

                                                                  ***

    За два года Артём изменился. Из невысокого крепыша вытянулся в неуклюжего, укгловатого юношу. Погрубел голосом. Отделился "от дома", жил сам по себе. Казалось, с мамой, кроме социальных обязательств, ничего не связывало. И вдруг разом рухнуло и это:

    - Через три месяца, в октябре, выхожу замуж. За Вуколова. Не век же одной. Он подал на развод. Живёт на дебаркадере, в каюте.

    Артём кивнул, резко повернулся, совсем как отец, мама поморщилась, и ушёл к приятелю. Саша Бояршин на три года старше, серьёзный, терпеливый, умеющий выслушать. Увлекался фотографирпованием, как и во всём, основательно и несуетливо.

    - Нормально. Надо мать поддержать. Но... вот как будете выживать в тесноте?

    - Хочу уехать, Саня.

    - Нормально, - не удивился. - Выход. Иногда уйти, чтобы вернуться е себе. Меня дед так напутствовал. Я уехал учиться в Новосибирск. Правда, оказалось, никто не собирался оставить меня на произвол судьбы. Дед через две недели заявился, как будто навестить фронтового друга. Потом мама " по делам". Потом бабушка. Потом старшая сестра. И так два года. Как будто не уезжал...

    - Учиться! А ведь... - Заторопился домой объявить матери: - В десятый не пойду - поеду поступать.

    - Может, так оно и лучше. Для нас. Документы я соберу. У нас сейчас не до учеников! - Она торопилась на допрос. В школе тотальная проверка из "края" и следствие из МВД. Местная банда взрослых и школьников. Ограбили магазин. В пьяни крушили всё подряд. Наткнулись на палатку отдыхающих на высоком берегу Оби. Мужчину избили и сбросили с высоченного яра, а жену и дочь изнасиловали.

    Законы особого бытия в глубинах душ - законы дьявола. Нельзя не согласиться с Иисусом Христом: "Ибо из сердца исходят злые помыслы, убийства, прелюбодеяния, кражи, лжесвидетельства, хуления". Вот почему, со временем, дошло до понимания романовского поучения, именно из глубин души человека "озлоблением" выходит сатана.

    Артём в великом нетерпении собрался - всё уместилось в походном рюкзаке. Мать, обязательная и пунктуальная (работала бухгалтером школы), документы, справки, характеристику принесла за день до отьезда. Выделила 75 рублей. Да деньги из тайника (накопили с отцовского заработка на лодочный мотор и на поездку в Бийск).

    В Барнауле, на вокзале, так сильно затосковалось - болезненно и мощно потянуло назад, в Бобровку. Вопреки на первый же поезд по наитию! Билеты свободно оказались только в прицепные вагоны до Иркутска. Повлекла судьба на восток огромной страны. Поворот произошёл, по сути, мгновенно. В поезде познакомился с ребятами из Горного Алтая, будущими охотведами - студентами Иркутского пушно-мехового техникума.

    Так началась мимолётное в истории Средней Долины "посещение" Поздняева Артёма Васильевича, видимо, имевшее какое-то значение, если в "Красной книжке" встречается не одно замечание, какие-то догадки, упрёки, соображения по деятельности егеря вообще, хотя сейчас уже никто не помнит из коренных семейств человека, отмеченного в "Похозяйственной книге" села за номером 1222.

 

                                                                    3.

    Добравшись сплавом из райцентра за восемь дней до Средней Долины, Поздняев   ночевал у костра. А утром пришла старуха Абрамова.

    - Пошли-ка, парень. Вещички собирай. Завтрак готов.

    Артём подчинился. В избе спросил:

    - Не стесню?

    - Отец велел, когда надо, помочь чем. Старики-то все за тебя. Да мой-то как будто тебя знал прежде?

    - Где он?

    - Два года как умер. Вот, - она показала на стене групповую фотографию в рамке, под стеклом. Шесть человек. В лётных шлёмах и кожаных чёрных одеждах четверо. Двое - в шлёмах танкистов.

    - Лётчик?

    - Не-ет. На катере за фашистами гонялся. Солдат возил на вражеский берег. - Удивительное в моменте. Но все мысли и чувства погружены в иное. В мире Нечто произошло и происходит. Люди уже не отворачиваются, как во все годы Перестройки. Мужики, не останавливаясь, скупо здороваются. Женщины, как будто сговоришись, приветствовали:

    - С приездом!

 

                                                                  ***

    Встретился случайно с руководителем промыслового предприятия - Юрием Николаевичем. Тот сразу:

    - Свободных участков нет. Так что не рассчитывай.

    - Хорошо. - На том и расстались. Но не надолго. Часа через два ко двору примчался джип. Засигналил. Поздняев вышел сказать, что старуха ушла к дочери - вниз села. Оказался Юрий Николаевич.

    - Слушай, Артём Васильевич, прикинул: есть неплохие угодья - "Караванка". Степан Кайгородов не против. На время. Пойдёшь?

    Неожиданно, ведь не собирался вовсе:

    - Пойду. До января.

    - Вот тебе договор. Подписанный. Заполнишь. Одна лицензия на кабаргу. Десять на соболя... Впиши белок - двадцать! Хватит. Всё! - Захлопнул дверцу и умчал вверх по улице.

    Что ж, мораль - лишь поведение по социмальным законам принуждения. Остальное - оправдание рвачества имеющих власть. Времена выявили неизменность: на всех этажах социума выживают сильнейшие. Несмотря на изменения осознания таёжниками действительности, отношение к бывшему егерю крайне настороженное. Люди, в большинстве нормальные, вынуждены приспосабливаться к "бандитизму абсурда", ненавидя беззаконие. Приезд егеря (освободили!) восприняли как начало возвращения законного порядка, оставаясь заинтересованными наблюдателями: куда качнётся! Такое моралите, отнюдь не театральное, для него Откровение.

 

                                                                   ***

    Вдруг на берег к Поздняеву по склону коренного берега спустился серьёзный крепкий незнакомец. В опрятной спортивной одежде. В кроссовках. Серые пронизывающие глаза, быстрые, взгляда не уловить. Чисто выбрит. Рослый. Артём не сразу, но всё-таки узнал "Славика", злейшего врага, коему поручено егеря "закопать".

    -Что, некому перевезти? И что теперь?

    - Сейчас бабушка придёт. Посидит у манаток. А то собаки раздербанят. Пригоню лодку снизу... На ней сплавился.

    - Провозишься. Грузись, вот, на мою лодку. Я через полчасика подойду.

    Из глубокого любопытства общение с жертвой, судьба коей решена? Так и должно быть в мире абсурда, где порядок - отсутствие космического порядка справедливости. Старуха, нещадно матерясь на бардак, донесла: "Мужики верховские (из тейпа верхней части села, расположенной на скале) хотели тайно придти и потолковать. Что там, на Большой земле творится. Но не решились... Передали, что тебя "приманкой" сделали. Кто-кого!? "Славики" или "Кайгороды"?

    "Славик" ухоженный, переодевшись в камуфляж, в резиновых сапогах, источал незыблемую уверенность: он и подобные навсегда, под лозунгом: "такова жизнь!" Физически силён. Мешок муки затащил на яр одной рукой. Скорее права старуха, до прихода "теневика", пояснившая: " И ещё... Славик устраивает показуху. Дескать, не его люди убьют. А кайгородовские. У Славика сильные противники внизу (Тында, БАМ, Транссиб). Могут воротилы воспользоваться очевидным преступлением. Менты все под ними!

  А задачу Славику поставили: сейчас, на преломе, пока новенький председатель правительства не обломал зубы, удержать превосходство над потоками полудрагоценных камней, чароита, гросуляра, нефрита, бериллов, аквамаринов, золота, охотсырья и денег. У "славиков" непростые проблемы - двух боевиков с БАМа, надёжных парней-смотрящих, кто-то пристрелил. Серьёзный вызов. Поэтому "Славик", живущий в одном из городов БАМ, приехал в Среднюю Долину раньше обычного. А тут ещё сверху по району: решить побыстрому проблему с егерем.

    - Таскать тебе далеко. Через болото не пройдёшь - топь! Образовалась на выгорах. Несколько лет торф горел, старики рассказывают. Сам знаешь, попал в выгора, что в пропасть сорвался. Пикнуть не успеешь.

    - Буду затаскиваться кругом, по конной караванной дороге. В два раза дальше - а что делать?

    - Правильное решение. А что, суд будет?

    - Я не хотел, чтобы закончилось смертью. Открыли по мне стрельбу. Выстрелил предупреждающим из двух стволов по верхушкам. Видно, картечина, пуля-дура, нашла сук и рикошетом мальчишке в голову. Два года в СИЗО, пока не освободили "за отсутствием".

    - И ничего не разъяснили?

    - С вещами на выход! Как, что? Дескать, адвокат всё растолкует. А он в отъезде - в Забайкальск уехал, на суд. Записку оставил, чтобы ждал... А мне некогда. На обратном пути заеду.

 

                                                                ***

    Затащили остатки. Славик залез в лодку. Хотел оттолкнуться шестом, но остановился договорить:

    - Вам участок не давали - сигнал сверху. Местная власчть - враг для вас номер один. Примитивно, но действенно. Для них, чем быстрее уберётесь - тем лучше. Вокруг вас миф нагромоздили. Даже наши работяги головы начали задирать. А сообразить не могут, ещё вчера за вами стояла машина власти. А теперь ничего! Кроме памяти о тех временах. Привыкли жить, как скот, в вонючей духоте социализма... Очень и очень странно, и не просто так, дали участок Степана Ильича. Вникай, отца убитого мальчишки... С чего бы это? - Резануло именем Степан. В нагрудном кармане конверт, с письмом от Стёпы - Степаниды Карпушиной. Передали в администрации района с остальными документами и денежным расчётом. Письмо наверняка с плохими известиями. И читать сейчас - не до того. - Там, вокруг, участки дядьёв, братьев Степана. Способны на всё! Они и меня достали! Наш кооператив "Светлый путь" с ними граничит. Та ещё публика. Младший - недоумок! Из тех, кто сначала стреляет, а потом разборку устраивает. Второй - Яков. Бессловесная тварюга. Втихоря пакостит. Вор и стукач. Очень ненадёжный человек. Правда, Степану предан. Он его боится. Игорь - сумасброд. Высокого мнения о себе. Глупец! То одна у него идея, то другая. Восстал как-то против се6мейных порядков. Хватил мурцовки, так приполз в семью с покаянием. Других братьев не поймёшь - себе на уме. Но чужая жизнь для них ничего не стоит! Скараулят - пристрелят. Бандюганы. Соображай. - Поздняеву, ещё утром, старуха, та ещё разведчица, донесла: "Славик" напрягся. Ищет выход. Вроде как Кайгородовы постарались. А как исправить - не знает. Ты ведь можешь ускользнуть. Его парни не готовы. Они же не местные. Ждут снизу Лёшу-палача. Слышала, Мотя Стрельчиха его успокаивала, дескать, куда он "убежит" с таким-то грузом!? - Славик продолжил: - Кайгородовы жестоки. Жестокие - сентиментальны. Степан Ильич, как сын загиб, целый год выл. Уйдёт в лес и плачет в голос. Аж противно! И ненависть ко всем. И к нам. Жить всем надо! А он нам путь по реке перекрыл. Устроили залом на устье нашей речки. Забило за лето плавником - не пролезешь. И по берегам не пройдёшь - теснина. Поганый народишка, поганый. Ни стыда, ни совести! Так что, думаю, в последний раз видимся. Оттуда тебе всяко-разно не выбраться. Если, конечно, не сумеете их опередить... Надо суметь!

    - Чему быть, того не миновать. А вас? Вопрос, чтобы во время затаски голову не ломать, кто да что? Как вы здесь оказались?

    - Ссыльный. В 1975 году. Я из Ленинграда. Бывший технолог. Там и семья. Теперь в Санкт-Петербурге. Свидетельствовали против. Жена указала на тайник... Несколько книжек да листовки... А теперь пишут, пишут. Я не читаю! Я свою половину жилплощади продал отморозкам. Этакая благодарность от меня "родненьким". Мыкаются по съёмным квартирам. Отсудить мечтают. Да хрен им! - Вытащил из бардачка штык-нож без рукояти. - Лезвие двадцать сантиметров. Немецкий. - Бросил на песок. - Защищайся от этих козлов! Бейте первым, не разговаривая... Я сейчас уеду. И всё. Западня захлопнется. Заработают другие законы. Решайтесь! Я могу устроить побег через БАМ?

    Егерь, неожиданно для себя, посочувствовал "Славику". Как его всё-таки мощно жизнь покорёжила. Устроил пытку семье, превратился в отпетого убийцу... И невольно перекрестил бандита.

    "Славик" боковым зрением засёк и резко обернулся, злобно сверкая серыми глазами.

    - Вы что, господин покойник, жалеете меня?! Обалдеть! - зло рассмелся.

    - А может, это вы их предали, когда в политику полезли. Надо понимать, не из-за справедливости?! Я тоже думал, меня жестоко предали. Меня и отца. Выходит, я сам...

    Ему ведь нечем ответить. Выдохнул злобное оскорбление:

    - Как был ты клоуном - им и сдохнешь!

 

 

                                                             4.

    Дверь с визгом пружины закрылась стуком. Обитательница пространства не пошевелилась. Взирала в окно синими яркими глазами, с неестественно длинными ресницами. Чёрный мини-халатик. Необъятные полные ноги. Золотистого оттенка колготки. Артём замер. Если бы продавщица следовала "загадочному стилю" одежды, утаивающего откровенные линии, обманывая, увлекая мечтаниями о прекрасном, тогда бы главенствовала в естественности основного: продолжения рода.

    Вернулся в безумный сон хитросплетения коварных образов, бессвязных звериных восклицаний в слепой страсти.

    Продавщица высокая, крупная, не без привлекательности тела и милого лица, с ямочками на щеках, с готовностью улыбнуться, несмотря на прихмуренный взгляд. Переместилась за прилавок. Узнав её, поразился. В Средней Долине, видимо, была настолько подавлена переживаниями - выглядела неприятно отталкивающе, скорее всего из-за инстинкта "добивания" у окружающих, чему приходилось противостоять духовными силами. Как и Артём, побывала в Читинском СИЗО. После освобождения прислали в таёжное село "залечь", пока история с продажей импортных товаров (контейнер случайно попал на склад райпо), сойдёт "на нет".

    "Казаниха". После окончания торгового техникума. Товаровед. Жизнь налаживалась. Получила комнату в бараке, с отдельным входом - съехала от родителей. 

    Халява, как всегда, принесла кучу бед. По сговору, выждав, реализовали "свалившиеся" товары. Через полгода арест. Председатель райпо успела всем строго наказать: гоните, не знаю, контейнер видела, но уже пустой. Пустой пришёл! И больше ничего! Десять месяцев ада для большого тела начали сказываться. Чем бы кончилось - неизвестно. Да вдруг "малява" в куске хлеба: "Телега (Телегина Марфа) застрелилась. Она - товар..." Телегина - второй товаровед. Тоже под следствием. Из-за детей не изолировали. В "Красной книжке" возмущались: свалили все преступления на бедную женщину...

 

                                                             ***

    - Коли надо что, берите. А то сейчас начальница придёт. Ушла в милицию. Похоже, закрываться будем. Одолели бандиты и мусора. Сегодня менты заявились. Забрали последнюю тушёнку. Говяжью. Водку. Начальница кому-то оставила... - Ухмыльнулась. - Банку зелёных помидоров на закусь прихватили. Может, пронесёт. Да ещё грозят. Начальница отказалась их спирт "толкать". Он с керосином! Вот они и бесятся... Я им: платите! А они палец показали и ушли! И...

   - Да поесть бы что? - прервал. - Продукты на дорогу.

    - У нас старьё. Щи, борщи, да консервы рыбные - трёхлетней давности. Под бандюгами, "На горе" (микрорайон райцентра), есть частная лавочка, - презрительно скривила ярко накрашенные лиловые губы. - Там есть тушёнка, сайра, рожки, китайская лапша. Конфеты. Я там отовариваюсь. Из одежды что-то есть. Тебе бы тюремную робу сменить... Магазинчиков - четыре точки. Хозяин - догадываемся кто!

    Видно, что тоже узнала Артёма. Близко общались однажды. Артёма попросили свозить на моторной лодке "Казаниху" в тайгу, на устье Притока. Ехать недалеко. Где пристать, проводник покажет. Казаниха пять минут общалась с Портнягиныим, местным мудрецом. Она вползла в палаточку на четвереньках до половины - огромный зад и ляжки наруже. Проводник-эвенк Кульбертинов жестами и телодвижениями показал: как было бы здорово сзади пристроиться. Несмотря на внушительную фигуру, Казаниха очень даже сексапильна! Портнягин не проронил ни слова. Казаниха твердила: "Мне только знать, кто его убил. Просто знать! И всё! Он же безобидный. Мне как ребёнок! - Потом смолкла, выпятилась из палатки и сразу ушла в лодку плакать. Когда доехали до села, не в силах сдерживать эмоции, зло проговорила: "Никогда бы не подумала на этих людей!"

 

                                                                    ***

    "Казанихой" Анну прозвали искажённо по прозвищу мужа. Щупленький такой мужичок, светло-русые волосёнки. Ростом Бог обидел - метр с чем-то. Глаза светло-голубые посажены близко, разделены узкой переносицей остренького носа. Пронять его ничем невозможно - не унывал, по рассказам, даже в жестоком экспедиционном рабстве. За его самоуверенный бодрый трёп о "бабах", якобы коих "снимал" влёт, его прозвали "Казановой". На родину возвращаться не стал - там не на себя работать надо! А поехал на БАМ. В поезде "Чита-Тында" загулял с такими же сорванцами. Видимо, веселились крепко. Очнулись в камере милиции. Там его, вроде как по согласию, пленил "рабовладелец", крайне нуждающийся в дешёвой рабсиле. Отправил в тайгу к буровикам канатно-ударного бурения. Это долбёжка по мозгам весь день. Сбежали при первом же удобном моменте, с ещё одним "рабом". Добравшись до реки, соорудили плот. Так оказались в райцентре, где его сотоварищ бросил. А "Казанова" сразу же попал в милицию - облава на заезжих спекулянтов. Допросив, созвонились с железнодорожной милицией Могочи, потом с РОВД, так как документы передали туда, когда задержанный исчез. Оттуда, с оказией, прислали весь набор документов. "Казанова" до тех пор не встал на воинский учёт. Начальник отдела, отвёз парня в Могочу, к военкомату. Когда собрался ехать домой, то обалдел. "Казанова" посиживал в Уазике, голодный.

    - Где вас носит? Замучился ждать.

    - Чёрт. Я надеялся, что сбежишь.

    - Рад бы, да ни копиейки на побег.

    Начальнику ничего не оставалось, как устроить несуразного задержанного грузчиком на товарный двор райпо - заработать на дорогу.

 

                                                                ***

    Старосельцева, грузчики и шрфёры называли её "Крошкой Анни", через неделю начала обращаться с новеньким как с ребёнком. Серёга, миловидный, стройный, волейболист местной команды, муж заведующей вещевым складом, грубоватой внешности, голоса командно-сурового, по прозвищу "Мужик-баба", обращался со всеми начальственно. Зло прицепился к "Казанове", хотя тот трудился на совесть: "Дохляк. Урод! Никакого толка! Вышвырну со складов!" "Крошка" как раз принимала груз. Метнулась огромной тучей на Серёгу и сходу заехала по уху кулаком. Она бы отколошматила, но он рванул скачками, лавируя между тюками и ящиками.

    "Казанова" и виду не подал, что удивился защите. А может, ничего и не сообразил. Но факт: на следующий день дождался "Крошку" у конторы после работы, уже "свой в доску", сходу заговорил с нею смесью абракадабры и событий дня, не боясь насмешек и оскорблений. Странно и удивительно наблюдать очень большую красивую женщину, блаженно внимающую болтовню маленького мужчины.

 

                                                                     ***

    Записи из "Красной книжки" дали ясность некоторым событиям из истории "Средней Долины", казалось, навсегда скрытым завесой "вечной" тайны.

    Перестроечные перепетии вынудили начальников "северов" шевелить непривычными к деловитости мозгами. Артёма отправили вниз по Реке, в соседний бывший совхоз договариваться о бартаре (натуральном обмене) и сотрудничестве. Наивно надеялись сообща выжить. Для начала предлагалось обменять технику: ЗиЛ-131 на Урал. Сделка сорвалась. Только и договорился обменять рыбную муку на каменную соль. На обратном пути, в шестидесяти километрах от "Средней Долины", бензин кончился. А в двух канистрах оказалась (подсунули дельцы, осозновая, у человека в тайге будут проблемы, возможно, на грани жизни и смерти) недопустимая смесь солярки (дизельного топлива) и бензина. Долго, с передышками, пытался запустить "Вихрь" - бесполезно. Сообразив ситуацию и так, и этак, решил пешком двигаться по берегу Реки, в слабой надежде, вдруг кто-то поедет. Спроворил из мешка рюкзачок под необходимое. Из провизии: булка хлеба, четыре пряника, немного сахара, три пакета овощного супа и банка тушёнки.

    Идти побережной звериной тропой, иногда спускаясь к воде, минуя чащобы и вымытые наводнениями ямы, конечно, лучше, чем прямиками, но в два-три раза дольше. Первый переход, да и всё ЧП, оказались чрезвычайно значительными. Сначала обнаружил признаки недавнего людского присутствия. Наследили у воды - топтались. Много окурков. А вот и характерный след в гальке клином - лодка приставала. Кто-то приехал или уехал? Поднялося на яр. Следы из тайги. Дошёл до подножия (плато) крутой сопки - за лесом вздымается стеной. На взгорке - четырёхместная палатка. Новая. В ней полнейший бедлам. Манатки разбросаны, постель - спальники, одежда. Настолько торопились - даже оружие не прибрали. На спальник брошены два карабина СКС и мелкокалиберная винтовка. Оленеводы. Вышли из тайги в село, скорее за продуктами, заодно и "красиво" отдохнуть. Видно по следам, сюда их привезли на оленях и вернулись на основную люкчу-стоянку где-то на кормовом месте. Из провизии обнаружил рожки и пакет муки. Хило! Привал обеденный! Суп с тушёнкой и рожками. Нормально поесть и в путь.

 

                                                                    ***

    После обеда, расслабившись в безопасности, Артём устроился вздремнуть на шкуре. Неудобство под боком. Сунул руку под шкуру и вытащил толстенную книгу. Красная обложка потемнела. К книге подшиты дратвой ещё три общих тетради. Начал читать. Забыл про сон. Запоем читал (тексты и заметки на русском языке) дотемна и весь следующий день, делая уточняющие пометки на полях по событиям ему хорошо известным. К вечеру закончил чтение и сразу же отправился в путь...

    Артём понимал, что Анна страшнее любого браконьера или бандита-рэкетира Средней Долины. Против неё нет защиты. Непонятно как, по каким извилинам таёжного сообщества, те, кому было что опасаться, узнали: егерь проштудировал "Красную книжку" и теперь владел "Картиной мира" Средней Долины. Последний владелец был настолько напуган, что немедленно сжёг вексь толмуд. Однако, скоро как-то узнали, что существует у кого-то версия книги более изобличающая тайную жизнь Средней Долины...
Скорее всего, Артём всегда исходил из худшего, до неё дошла его версия, что именно Казаниха устроила "полёты со скалы" трём убицам её мужа, построенной на некоторых намёках "Красной книжки". Были и прямые записи, касающиеся Анны и Казановы: "...Да фигня всё, всё, всё. Казанова для Крошки просто донор. А так узнал! Как, думаю, он её трахает, такую огромную. Залез я на поленицу и через окно гляжу поверх занавески. Три вечера впустую. А на четвёртый... Она на стол одеяло постелила, уложила муженька, сама подсела на стул, ноги его на плечи и... до без сознания, поди... Потом унесла к печке, уложила на кроватку. У неё отдельно большая... Я и на свадьбе у них был. Дурацкая свадьба!"

     "Это как дурацкая?" 

 

                                                                  ***

    Запись об информаторе: "По завершению сенокоса, рьяно "обмыли" три зарода и с десяток копён. Брага была крепкой. Пьяными поехали в село. Кульбертинов якобы начал буянить в лодке. Бригадир Бородкин схватил его за воротник и швырнул в воду охладиться. Парень раз и на дно. Вода большая. Подождали: вынырнет. Не вынырнул..."

    Запись: " Кульбертинов, оказывается, знал Казанову и раньше. На сборном пункте, под Читой, познакомились. Казанова из Борзи. Ребята-призывники, от нечего делать, в ожидании "покупателей", порассказали всё о коротеньких жизнях, и своих, и друг друга. Казанова - объект насмешек. Предки его, конечно, были серьёзными хозяйственниками. Раскулачили. Выкарабкались. Держали скот, овец, коз, свиней, кур, гусей, десять коней. Но хрущёвские налоги вдарили! Оставили одну корову и пару свинок. Казанова служил где-то на Дальнем Востоке. На "северах" Забайкалья оказался случайно, как всегда, из-за собственной странности... "

    Запись: "Так вот, - закусив солёным маслёнком и отварной картошкой, рассказал Кульбертинов, что и было зафиксировано в "Красной книжке", - всё у него выходит в нелады, не впрок, убого и болезненно. Смотришь на него и балдеешь. Это со стороны. Для него, чтобы не происходило, вроде как не с ним. Со всеми хохочет. Не принимает за беду. Свадьбу "Крошки" и "Казановы" делали "комсомольскую", без водки и вина. Перепились до ужаса. Началась такая драка - целое побоище. В драке отличилась невеста. Нескольким мужикам фингалы привесила. Казанова, видя, дело становится горячим, спрятался под стол, захватив бутылку водки и кусок отварного мяса. Попивал себе в удовольствие, пока стол не рухнул. Придавил жениха в лежачем положении. Благополучно заснул до утра. Жениха хватились. Начались тщательные поиски. Искали с рвением. Райповские тётки сказали, пока жениха не найдёте - продолжения не будет и никто "чаю" не получит. Казанова выполз из-под столешницы, размялся. Спросил какого-то мужика: "Люди-то где?" "Кто где... Придурка ищут. Другие на кухне. Опохмеляются своей водкой. Пока идиота не найдём - пьянки не будет. Невеста, эвон, ревёт". Казанова весело выругался: "Эдрит твою мать-то! Кого это ищут? Не меня же!" Казанова присоединился к похмельному кухонному застолью. Выслушал всех внимательно. Поиски длились с шести утра. Уже девять. Мужики собрались пройти по берегу. Вдруг пьяный жених решил в райцентр зачем-нибудь. Идиот же! Напрямую пошёл по льду и утонул. В ноябре лёд местами опасен. Казанова надел чью-то телогрейку, шапку и обратил на себя внимание: "Ну, кого искать будем?!". Все уставились на новенького, мучительно соображая: где это они его видели и почему так важно узнать, кто он. И вдруг кто-то крикнул: "Жених! Вот он!" Три дня гуляли..."

 

                                                               ***

    После освобождения из СИЗО, Старосельцнва оставалась в статусе подозреваемой в крупных хищениях. ОБХСС (Отдел по борьбе с хищениями социалистической собственности" - так, по привычке, продолжали называть "Отдел по борьбе с экономическими преступленями..." теперь изучала всё, связанное с Телегиной, покончившей с жизнью. Анна говорила Казанове: "Если снова загребут, я вены себе выгрызу, а в СИЗО больше себе не позволю". Следствие следствием, а жить как-то надо. Председательша отправила несуразную парочку в самое отдалённое село: её продавцом, а Казанову - сторожем-истопником. Сначала они поселились в небольшой избушке, на краю прибрежного склона. Это - "тёплый склад" для консервированной в стеклянной таре продукции. Здесь же хранилась водка и вино - в отдельном закутке. Для огромной Казанихи избушка как конура. Всё время приходилось пригибаться - голова иначе упиралась в потолок. Казаниха жила в ужасе, ожидая окончания следствия. Подолгу не могла заснуть. Сидела на стуле посреди комнатки неподвижно, напряжённо вслушиваясь в пространство час, два... пока не начинала "вырубаться". Тогда ложилась и забывалась тяжёлым сном.

    Казанова погиб, когда они переселились в двухквартирный дом в верхней части села, на скале (сорок-сорок пять метров до каменистього берега Реки). Дома Казанове пить водку не разрешалось. Но он раз-два в месяц мог взять две бутылки водки и сходить к кому-нибудь в гости. Вот из таких гостей заявился поздно ночью, тихонько разулся и в одежде улёгся на кроватке у печи. Утром Анна обнаружила мужа мёртвым. На нём живого места не было. Всё тело в синяках, рёбра сломаны, сломана переносица и челюсть. Подозрение пало на Казаниху. Но милиционер, всё время подвыпивший, выяснил, что он посидел у Бориса Невского и ушёл цел и невредим. Анна знала Бориса хорошо, ещё по жизни его в райцентре и сразу исключила из подозреваемых. Казанову в улице подняла молодая парочка и довела до дома. Он им сказал, что какая-то женщина на нём скакала и пинала. А мужики били кулаками... Он пытался говорить всё время, но понять было невозможно... Казаниха грешила, до встречи с Портнягиным, на братьев Верховенских - задир и драчунов.

 

                                                               ***

    Запись: "Один за одним погибли три человека. Вернее, одна сразу, Алинка, умерла, до Читы не довезли. Двое, Борис Невский и Анатолий Чеботарёв, ещё промучились. Первый два года, а второй - год. Все трое упали со скалы в одном и том же месте, пьяными, там, где тропа, ею пользовались все пьяницы, чтобы не светиться по пути к "ночным торгашам самогона и палёной водки"; Казаниха, как известно, тоже вела для избранных ночную торговлю. И резко прекратила после тех "несчастных" случаев. Борис Невский, его увезли в Читу, в село не вернулся - ходить не мог. Приезжали дочь с зятем, пораспродали его вещи, что-то увезли. Анатолий физически вроде выправился. Но черепно-мозговая травма дала о себе знать. Нет-нет, да и появлялся в селе, посещал кого-нибудь, серьёзно объясняя, что по важному делу. Надо срочно найти Анатолия Чеботарёва. Было видно, что он даже не подозревает, что ищет самого себя. А чуть смеркалось, его начинало трясти от страха. Просил проводить до дома, бормоча: "Я Казаниху боюсь. И вы бойтесь, бойтесь! Увидите Тольку Чеботарёва, скажите, его Казаниха караулит..."

    Казаниха спросила:

    - Ну, что, егерь, ждать тебя? Что-нибуль сготовлю.

    - Прощай, Анна Алексеевна. Больше не увидимся.

    - Знамо дело. Оттуда ты точно уже не вернёшься. Многие рады будут. Менты, которые сегодня нас ограбили, это про тебя говорили, оказывается. Что тебя там, внизу, потихоньку сделают. А их от слежки за тобой освободили. Вот и загуляли, что руки марать не пришлось. Беги, егерь, пока жив. Выброси из головы всякие догадки, забудь, и беги. Сходи наверх, купи продуктишек и на трассу. Даст Бог, выживешь...

    - Так и будет. Но сначала надо дело закончить...

    - Как знаешь...

 

                                                                      ***

    Запись: "Егерь - очень странный мужик. После техникума работал в разных таёжных местах. О прошлом ничего! Родился где-то на Оби. Родители вроде как есть. Но он ни разу к ним не ездил. Отпуска и те проводил на сплавах и горных походах (проводником). Как-то друзей сетей лишил. Пошли толпой к нему на разговор. Сказали: в кабинете бумагами занят. Стучим. Тишина. Заходим. Нету! Сети на полу кучей. Расселись ждать. Ждём, ждём. Женщина какая-то заглянула: "Василич где? Да тут он должен быть. Не выходил. Значит, вас увидел и в окно. Сейчас уж где-нибудь в лесу со своими букашками и птичками". Сюда он приехал, ещё колхозы были. Председатель, его бывший начальник, так поступал. Видимо, хороший приёмчик. В колхозе он до осени проработал и в армитю. Человек десять с района с ним служили. Рассказывали, "старики" и сержанты им помыкали. Из туалета не вылезал - мыл, чистил. Не взлюбил его комвзвода. Не любят такие грамотные замечания. Ну, а сержанты рады стараться. Потом всё поменялось. Из дизбата, с Русского острова, вернулся парень. Дослуживать. Боксёр! Он сразу Поздняева выделил. Удивился! - вот это руки! Силища! Я тобой займусь. Позже ещё двух ребят нашёл - с батареи. Командир части разрешил секцию бокса организовать... Я с ним познакомился в Могоче. Пересеклись в аэропорту. Я из Чечни, из командировки, возвращался. А он ездил в Читу получать боеприпасы для охотников. Он в прямиках заблудился - к самолёту опаздывал. Я на нём прилетел. Около кочегарки, где заправка, прижучили отморозки. Их ведь тьма таилось! Как только бардак-перестройку затеяли, они и повыскакивали . Оказалось, в каждом из нас рвач сидит и недочеловек! Куртка им Поздняева понравилась. А у него рюкзак с патронами. Егерь и убежал бы, да ограду не перескочишь. Бандюги, четыре лба, буром. Он рюкзак на землю и давай их понужать. Двое в реанимацию. Я как раз подъехал в отдел по делам. В отделении двух допрашивали. Рожи будто в мясорубке побывали. Только и запомнили куртку. Я Поздняева у самолёта видел в такой куртке. А один всё тряс головой, приговаривая: он бьёт как кувалдой..."

 

                                                                      5.

    Сотни уток подле берега от явления человека взлетели и бухнулись в дальний угол озера. По середине большущие стаи морских уток.

    Перед снегопадом потянутся косяки журавлей, лебедей и гусей. Эти птицы "приносят на хвостах" снег и переломные дни на зиму.

    До глади озера непроходимая тёмно-зелёная полоса травянисто-мохового покрова. Сплотился над жижей переплетением стеблей на отмерших останках растений-предтечей-хвощей, камыша, осоки, пушицы и др.

    Птицы скапливаются здесь перед окончательным отлётом. Другие пролётом, остаются на днёвку или ночёвку в полной безопасности. Охотники здесь не уткуют. Озера здоровенные. А вокруг топь. Справа бурелом. Из-за таяния вечной мерзлоты от старых лесосек деревья потеряли опору-твердь. Возле хаоса валёжника (обман для незнающего) - торфяные выгора давнишние. Попал на яму - смерть. Коричневая щель среди кочек по чавкающей грязи болота тоже обманка. Выбита по мёрзлому изюбрями весной на кормовые травянистые места, когда вода лишь полметра покрывает мерзлую топь. Опасный участок болота тянется до песчаного яра северного берега Круглого озера.

 

                                                                ***

    Взобравшись на песчаный склон, Артём замер на миг, присматриваясь. Бор карабельных сосен островом на бугре. Дерева чётко отображались на неподвижной глади озера. По лохматым кронам плывут в чёрном зеркале бело-серые облака. За сосняком тенистое разнолесье на сырой мари - пойме студёного горного ключа. Отсюда уже недалеко первая терраса - начало сухого подъёма в хребет. Смутно доносится говорливый шум потока с далёкой высоты. То притихнет, то нахлынет.

    Здесь резкая границы контраста пути. Атрибут древней культуры сосуществования кочевников, в том числе "затаской" - кочёвка пеших тунгусов. После преодоления трудностей, часто опасных, а также на водоразделах - сакральная территория - "Чичевки". От "Чичэвэ-ми" - "кропить, брызгать ценное и вкусное, белое в жертву Духам Места.

    "Обо" - граница породных территорий иноязычных, инокультурных коренных народов. Точка пересечения границы на чужую землю - "Буркан" (Бурхан), общепринятое среди сибирских кочевников, как "божественное место", где надо обязательно остановиться и поднести Духам приношение. В прежние времена Буркан не был условностью. Кочевники должны были либо нак лабазе, либо подвесить на определённое дерево или шестах-треножником провизию, одежду, предметы боевого или охотничьего назначения, как ДАНЬ, плата хозяевам земли за проход, а также Духам их предков. Всё, связанное с данными действиями, по-тунгусски: "Чичэвки". Кроме обозначенного, внутри племени, рода, семьи это и сам обряд, и место обращения к Духам (вне саманского камлания) перед охотой, сложным кочевьем или переправой через водные препятствия. К примеру, недалеко от Нижнеангарска (Бурятия), перед переходом по льду на остров Ярки ( от "Яркэ" - утоптанная скотом и людьми тропа). С острова через Верхнюю Ангару (Прорву) на материковый берег Священного моря. Название "Чичэвки" (архаичное "Чичэвэки") исходит от глагола "чичэвэ-ми". При словообразовании суффикс "-ми" (значения передвижения прямого действия) отпадает и присоединяется сукффикс "-ки", определяющий "имя места" (здесь: место языческого обряда).

 

                                                             ***

    У ключа, кое-где удаляясь на сотню-другую метров, тропа круто вверх по старому лесу. Поздняев обеспокоился: давно пора быть лабазу ороченов. Раньше тропа подводила прямо к нему. А теперь, из-за страха перед духом Ари (оживающая, как живая, являющийся дух женщины как бы во плоти, в поисках своего сердца), при жизни звавшаяся Аришей (именно от "Ари", а не от имени Арина), эвенки протоптали обход, ближе к ключу. На зигзаге Артём остановился, согбенный ношей. И тут же обрадовался: рабочий день ("Затаска" на сегодня) закончен. В трёх метрах над землёй на сухих лиственницах строение "два на два". Стенки из брёвнышек. Крыша корьевая - из лиственничных пластов. "Нэлку". Тоже самое, что "нэку" - хранилище, склад на сваях. Если присоединён суффикс "-л", то уточнение: "весенний". Второе назначение - место обороны. Семья, в отсутствие охотника, могла спрятаться от опасности в период выхода медведей из берлог и гона в июне, при нападении врага...

    От лабаза сто шагов - Чичэвки. Встав на колено, освободился от груза. Плечи сильно нарезало ремнями, до боли, царапающей изнутри. Слева, в замшелых плитняках, пенясь, угрюмо клекотала ледяная вода. Эвенки часто видели на берегу девушку в задумчивости. Даже пытались с ней заговорить, настолько видение явное... Здесь мрачно и прохладно - за ключом отвесная стена сопки, большую часть дня закрывающая распадок от солнца.

    Артём достал поджаренный на рожне кусок мяса, хлеб, сахар, горсть пшена, с десяток конфет. Всё завернул в чистую тряпицу. Взошёл на крутую террасу. Огромный овальный валун тёмно-серый. Как будто проступает мудрое лицо. По легенде: Великий Амикун слепил сей валун из камней в напоминание: Он здесь был и сваял Знак, огладив его ладонями... На кустах и ветвях деревьев чуть-чуть колыхались разноцветные ленточки и тряпицы. Совершив самодеятельную молитву, сообщая, что отдаёт себя на Суд Божий, оставил подношение. Обратился с посторонней просьбой удачи и благополучия продавщице "Казанихи". Привязал ленточку ("помни меня") к веточке ольхи. Приметил у Камня почти свежие лепёшки. Кто-то недавно посещал Чичэвки.

    Спустился к лабазу. Ощущал: за ним пристально следят, изучают, догадываются. Приставив брёвнышко, с насечками-ступенями, поднялся к лабазу и заглянул вовнутрь. Старая, но пригодная оленья шкура. В изголовье свернутая изношенная телогрейка. Кто-то ночевал. "Так и будет!" - почудилось. Резко оглянулся, вскинув правую руку в защиту глаз. Филин ушастый, сверкнув ярко-оранжевыми глазами, серо-пепельной мгновенной тенью исчез за деревьями.

    Они меня приняли, подумал, и улетели, они мне не препятствуют!

    Он влез в избушку, развернул телогрейку. Отлично! Рукава целы, не изношены. Теперь лямки котомки, обмотанные ватными валиками, не будут врезаться в плечи и груз можно увеличить...

 

                                                               ***

    Груз: Мука - 50 кг. Сахар - 7 кг. Масло подсолнечное - 4 кг. Комбижир - 3 кг. Соль - 10 кг. Сода - 3 пачки. Пшено - 10 кг. Рис - 5 кг. Ведро картошки - 12 кг. Перловка - 10 кг. Конфеты-подушечки - 2 кг. Рожки - 8 кг. Отрубок троса на петли - 9 кг. Брезент - 6 кг. Овчина, материал на пошивку, заплаты, портянки, обрезки кожи - 4,5 кг. Аптечка - 1,5 кг. Пятнадцать капканов №1 - 3 кг.700 гр. Напильник, маленький рубанок (сохранился у пожарища под верстаком) - 0,5 кг. Три буханки хлеба- 3 кг. 15 банок сгущённого молока и 1 кг. сухого. Пачка сырых дрожжей. Дырявые резиновые сапоги. Две сковороды. Пачка - 10 шт. - парафиновых свечей. Меховые старые рукавицы. Шерстяная шапочка. Шапка-ушанка солдатская. Брезентовая "кровать". Три ичига. Спички - 20 коробков. Два столовых ножика. Штык-нож от "Славика". Кусок целлофана - 4 метра. Гвоздики и гвозди - 2 кг. Брюки рабочие. Брюки из шинельного сукна. Из сукна же осенняя и зимняя куртки. Кастрюля заводить тесто. Котелок для варева, трёхлитровый. Два походных котелочка. Цинковое ведро - 12 литровое. Ржавый топорик без топорища.  Топор. Лопата без черенка. Чашка, ложка, кружка, две консервные банки. Рыболовная сеть. Коробка: иголки, нитки, шило, кусок гудрона в целлофановом пакете, пачка хозяйственного мыла, бритвенный прибор, пачка лезвий, ножницы маленькие и ножницы портняжные. В брезентовой сумке чистая тельняшка отца, документы, деньги, непрочитанное письмо Степаниды.

 

                                                                     6.

    Переживания превращают осмысление в сумбур Бесконечные видения повторяются в разных вариациях. Сплошь намёки, якобы со скрытым смыслом. Значения, особенно непонятные и домысленные, мучают до обретения истинного смысла. Всё это сопутствия методичной и однообразной "Затаски".

    "Пешие тунгусы" именно так кочевали, затаскивая манатки по частям.

    К концу дня навалилась новая тяжесть вопреки сопротивлению. Старуха хитроглазая, пряча в узких веках усмешку или сострадание, а может, просто равнодушное желание вещать о болезненном для него, говорит и говорит:

    - Сначала половицы избы твоей. Как узнали, что арестовали. Повыдрали. Печь разобрали. Манатки ещё раньше все растащили. И так жалко было! Сколько ты труда вложил, денег... - И ему, идущему на Суд родичей мальчика, под мстительную пулю, и вправду стало жаль технику - снегоход "Буран" и "Вихрь" - лодочный мотор, мебель, диван-кровать, кресла, телевизор, радиоприёмник... - Торчала твоя изба сиротой на бугре, на краю скалы. А окна как чёрные глазницы зияли. Жутко. Встреча с прокурором была. Спросили, сколько тебе дадут. А он: за что? Нет за ним никакого преступления! Перепугались мародёры. Решили, видать, грабёж на пожар списать. В ту же ночь. Тёмная-тёмная ночь. Загорелся твой дом, - облегчённо вздохнула. - Что с народом?! Всегда с пожарами всем скопом старались. Бежать бы людишкам! Нервничать, кричать о помощи. Топоры тащить, багры, вёдра... Никого-о! Собаки одни истошничали на все лады...

    Артём, сгибаясь под тяжестью котомки, начал видеть. Посреди чёрной неподвижности мерцающие звуки греховно радующей души. Трещат в огне брёвна и доски. Красное, жёлтое, белое от яркого пламени отражённо вспыхивают в чёрных стёклах окон ближайших домов. Клоки огня, крупные искры веером пыхали в небо. Выстреливались головёшки - гасли с шипением в снегу. Резко трескался шифер. Артём даже чуял запах пронзительной гари, проникающий во все щели и закоулки.

    - Не все радовались, Артёмка, не все! Ведь не изба горела так-то. А остаток прошлого. Какой-никакой, а ты заслон гадам "на наш век хватит!" Чилчагиры из тайги приезжали. Спрашивали: вправду ты вернулся или болтают... Я у их мясо купила, оленину. Возьмёшь кусок на дорогу. Больно злые были чилчагиры. На тебя?

    - Нет, бабушка. Они на моей стороне. Дедушка-то ваш болел?

    - Старик наш умер в тот год, как тебя в кутузку спрятали. За тебя переживал.  Ты похож на его фронтового друга.

    - Какая у него фамилия. Как у вас, Абрамов?

    - Не-ет. Это я по мужу Абрамова. Он - Романов.

 

                                                                     ***

    Преодоление Перевала и путь до водораздельного, за ним отведённый участок, заняло девять дней. Серьёзные заморозки ночами, с инеем.

    Обустроив стоянку, выбрал удилище, настроил снасть. Речка здесь узка, последний перекат выше (по нему перебираться на тот берег). Рыба в ямах под перекатом должна держаться до холодов. Артём осторожно подошёл к воде и плавно, из-за куста стланика опустил наживку - кусочек целлофана - к поверхности. "Бабочка" ещё и воды не коснулась, как из глубины ямы метнулась тёмная тень. Подсек! И на земле забился здоровенный хариус. Добыв несколько рыбин, приготовил обед. План изменился. Если поймать рыбы, то с провизией проблем не будет. С утра следующего дня почти пять часов ушло на ловлю хариуса. Чуть ниже стоянки - огромная яма, где скопилась перед ходом рыба - хариусы и ленки. После удачной рыбалки, груз увеличился килограммов на сорок (две ходки). Можно было бы ещё рыбачить - осенний клёв-жировка сильный, но пора следовать дальше. Рыбу засолил в мешке, обрезав головы и хвосты - лишний вес. Передохнув, весь груз сначала на тот берег и далее до тропы. Подножием сопок до взъёма перевальчика. Метров двести и, наконец-то, охотничий участок.

    Видимая обширная территория не охотничья. Незнающий: о, сколько озёр! Увы, это мёртвые майны древних золотых разработок. Водоёмы всегда пусты. Ни утки, ни рыбёшки, ни жуков, ни паучков. Мёртвая вода. А вокруг сплошь болотистые, скудные моховые мари, переходящие в широкие жёлто-серые плешины. Продолговатые кучи голышей - отработки. Ближние к прибрежному лесу, за сто двадцать лет, скудно поросли местами клоками жёсткой травы, у подножий - хилыми ивами. Основная гибельность в липких взвесях, тоннами хранящихся в майнах. Ежегодные наводнения выхватывают из них липкость, уносят, засоряя тайгу, расширяя "мёртвую зону". Более двухсот лет назад здесь суетилось до трёх тысяч человек. И что?! Прожрали, пропили, кого-то обогатили (несколько человек из тысяч).

 

                                                               ***

    Зимовье Артём нашёл не сразу. Два человека рассказывали, где искать. А оно хитро поставлено: с речки не видать - поодаль от берега. Оба подсказали по-разному, приблизительно, похоже сами узнали из чьих-то уст. Надо ещё понимать, что и тайга всё время меняется. Более того, со времён золотодобычи, набито полно троп и дорог. Дважды Артём выходил к берегу по вроде бы торной тропе и вездеходной дороге - впустую. Поразмыслив, зацепился за очевидную примету, если бы сам выбирал место. Зимовье обязательно ниже устья ключа. Издали ключ определяется полосой взрослого леса. Извилистые лесополосы хорошо видны. "Прицелился" на самый мощный лес. Помучился с час по болоту. Вышел на торную тропу от озера к речке. Полчаса ходьбы... и вот она!

    Избушка, всё-таки Кайгородовы здесь не были давненько, требовала ремонта. Главное, печурка в хорошем состоянии. И люди посторонние здесь всё-таки бывали, и не раз. Поздняев заделал изнутри окно, потом снаружи отрезками целлофана. Между делом разжёг костёр, навесил чайник согреть воду. Очистил загаженный подоконник и широкую полку над окном. Отскрёб острым камнем, тщательно промыл. Оторвал выцветшую, замызганную клеенку. Смачивая доски стола горячей водой, соскоблил въевшуюся грязь до серо-жёлтой чистоты. Разнообразя монотонность, сходил по берегу до лиственничной чащи, срубил с десяток листвянок на жерди, стаскал к будущему лабазу. Собрал в мешок банки, мусор, бумажки, полусгнившие тряпки, клеенку, утащил к выкопанной яме поодаль зимовья. По ходу сходил за мхом - затыкивать пазы...

    Пришло время разжечь печурку - "дым пустить", объявив далеко окрест: тут человек.

 

                                                                 7.

     Чернотроп. В омут разноцветные листья и хвою натаскивает сверху из сотен ключей и речушек. В небесах ни облачка. Мучила унылость. Тревожно отзванивало спозаранку морозцем, порождающим неверные забереги. Схваченная ночным холодком земля бумчала под ногами. В один из таких дней конца октября - пространство до окоёма горбатых вершин хребтов оглохло. Туго давила на мозг обессиливающим и болезненным. Обычно надо делать "выходной", отлежаться, заняться починкой и настройкой тех же капканов. Не выходить на путики велик соблазн, но ведь обязательно надо проверить петли. Попадёт кабарга - испортится (тепло). Надо идти. Вышел позже обычного, в десять. Где-то далеко-далеко нгакали гуси. Небо чистое, глубокое. Грустно и тревожно. Артём свернул с основного путика. Взобрался на крутую сопочку. Густая чаща осин, березок, сосенок меж огромных лиственниц, величественно неподвижных. Не спеша, с робким шорохом, осыпается хвоя; на земле слой ярко-жёлтой мягкости. Поднявшись до звериной тропки, замер, впав в недоумение. И в миг (А-а!) неожиданно увидел желанную добычу. В петлю попалась кабарга-самец! - струйник. Мясо. И деньги приличные за мускусную железу. Хотел снести кабаргу вниз и там ободрать. Но остерёгся. Насторожил звук. Как будто кто-то кашлянул. ПРоздняев немедленно залёг, затаившись. Теперь уже явно: говор людей внизу... Девять человек столпились у места, где Аотём поднялся. Один, знающий, присел на корточки, рассматривая след. Артём лежал за валёжиной в двадцати метрах. Люди сняли с плеч тяжеленные рюкзаки. Расселись по камням, курили, тихо переговаривались.

    - Может, - заговорил похоже главный, - найдём логово и пришибём.

    Проводник:

    - Ага! Он на болотах троих "профи" сгубил. Чем ты его остановишь? Ты себя-то кое-как тащишь! Пришибём! Многие его пришибали. Да мы только ещё подумаем, а он уже знает, кто и что, и как на тот свет отправить. Он здесь дома, а мы в гостях. Скорее всего, он за нами давно уже следит. Нет уж, пусть Славик сам его кончит. Пообещал на куски порезать! Всё, это не разговор. Надо спешить. Нам за месяц  кило металла добыть...

    Подошли ещё трое. Разговор стал нервно громким. Проводник, тыкая в светло-голубое небо, торопил. Нехотя, видно порядочно устали, мужики поднялись. Помогли друг другу обремениться ношами...

    Через час, управившись с добычей, Артём проследил ходоков. Свернули вправо на пологий перевальчик - прямик на путь к бывшему прииску Актак.

    Зашёл проверить капкан. И здесь удача: попался соболь.

 

                                                               ***

    Напряжение усилилось к ночи. Погода ясная. Вечерние звёзды замерцали крупными светочами над далёкими гольцами предгорий Удокана. Спустя час, вышел забросить на зимовье тушку соболя. И оглох! Мягкая чёрная тишина. Ни звёздочки! Непроглядная ночь. Низко над Эндэгитом невидимая стая гусей. Два или три старых гуся тревожно перекликались, удерживая над речкой стаю нужным строем.

    Артём теперь знал "мёртвую тишину" тюремной камеры, когда двух сокамерников, бывших милиционеров, одновременно уводили на допрос. Вселенское одиночество крепко-крепко впилось. Тьма как будто зашевелилась. Нащупав ручку, открыл дверь. В полосе света редкие, крупные белые "мухи" плавно опускались к чёрной земле. Гуси снег на хвосте притащили! Артём поднял горячее лицо. Снежинки прохладно ласкали.

    Первый снег!

    Вернулся в тепло. Полчаса првозился с обработкой шкурки. Когда в очередной раз открыл дверь "выкинуть" лишнее тепло, снег валил сплошной стеной, завораживая скольжением. Не пройдёт и часа, как вода потащит снежницу!

    Приготовил факел. Зажёг ещё одну свечу - в окошко какой-никакой свет падает на тропинку спуска к реке. Захватил крюк на метровой палке. На берегу, не без труда, запалил берёстовый факел. Отыскал доску - на ней чистил рыбу. Соориентировавшись от доски, с первого раза подцепил крюком за бечеву. Отбросил догорающий факелок - сердито зашипел. Осторожно подтянув сеть (уже начала забиваться снегом), отвязал от продолговатого камня. Выбирая обе бечёвки, чтобы не повредить самолов, вытащил. Попалось шесть ленков и один крупный хариус.

 

                                                          ***

    До конца ноября обильно снег падал трижды, не считая порош. Установился ослепительно белый, казалось, неподвижный навсегда мир, пробуждая древние чувства выживания при оледенениях. Однако покой рухнул - разыгралась наконец-то вьюга, разрушая охотничью неприятность "кухту" - налипший на ветвях, с неопавшей хвоей и листвою, снег. Падая здоровенными лепёхами, непотребство попадает за шиворот. Артём пришил к шапочке кусок брезента, закрывающий шею, плечи и часть спины. Иначе невозможно работать.

    От сильного ветра избушка подрагивала. При буране охоты нет - дневать. Тугие порывы взвизгивали, завывая в трубе. Пространство за стенами ныло на разные голоса в сплошном гомоне! Будто битва гигантов. В горах мощное сплошное гудение, угрожающее, беспощадное... Несколько раз дверь приоткрывалась - врывался мощный шум леса. Артём закрыл дверь на крючок. Подбросил несколько полешек в печурку. Сумрачно, тепло, покой душевный и никакого предчувствия беды. Распространился вкусный запах жареного - еда готова. Охотник поставил сковороду на доску-подставку... И его словно отбросило роковым ударом. Бах! И крючок отскочил из петли. На мгновение, как будто отодвигая возмездие, успел попенять на бурю. И в распахнутую дверь ворвался вселенский рёв, шум, треск. В проёме литая грозная фигура бородатого Степана Ильича Кайгородова, снимающего винтовку через голову.

    - Погоди, дядя Стёпа, я тельняшку отцовскую надену. Хочу в ней уйти.

    У мужика рот чёрной дырой от удтвления разинулся в сивой бороде. И вдруг до него дошло!

    - Ты что?! Рехнулся? На кой хрен мне тебя убивать?! - Аккуратно поставил винтовку снаружи, прислонив к углу. Вошёл, казалось, заняв всё жильё. Пальцами выправил разогнувшийся крючок и плотно закрыл дверь. - Ну и ветрила! На буграх чуть с ног не сшибат! - Скинул понягу, разделся, не обращая внимания на помертвевшего Артёма, оббил палкой снег с куртки-шинели, с унтов-амчур, морща здоровенный лоб, соображая происходящее. Обтёр тщательно здоровенным платком бороду и усы, засунул в карман. - Надо бороду снимать. После бурана холода придут - обмерзать будет... Ну, здорово, охотничек!

 

                                                                   ***

    - Пока пуржит, думаю, проведую мужиков. Да и время поджало. Пора действолвать. Часы пошли. Информация достоверная. А! Обед у тебя готов.Давай, угощай, да поговорим. Разговор короткий, но серьёзный. У меня такого серьёзного никогда не было. А у тебя и подавно. Засиживаться не буду. Побегу вниз, по Эндэгиту, до абрамовских. Тоже сяс сидят по зимовьям. Спинуют! Инако их не застать. Злые до охоты. А край нужны. Каборжатина?

    Артём кивнул.

    - Хорошо. Диетическое мясо. - Достал из поняги фляжку. - На-ка, дёрни итальянского ликёра. Я-то воздержусь до Абрамова. У него и заночую. - Он набулькал в кружку. - Мишку моего помянем... Придумал же ты! Ну, да внушить кажному чо хошь можно. А людишки наши и рады стараться! Давай, глотни до дна, поедим, да. - Он чокнулся фляжкой в кружку Артёма, чуть приложился к горлышку - глоточек, и закрутил пробку. - Вместительна. Больше литра влазит.

    Поздняев энергично глотнул "ликёру" и чуть не задохнулся. Ловил ртом воздух. Схватил деревянную ложку, загрёб мясо.

    - Ха! В ликёрчик-то мы "рояля" бабахнули американского. Для веселья! Пей ещё. Смотри-ка, ложки каки славные вырезал. Молодец! Так что, парень, мы на третий день знали, что ты ни при чём. И моего сына не убивал. И менты знали. Мишку убили из самострела - самодельного пистолета. Пулька - половинка мелкашечной. Они, бандиты, пацанов подсадили на дурь. За долги двинули пострелять в твою сторону, лишь бы ответил. И засудить. Свидетелей хошь отбавляй. Мишку принесли в жертву. Не его хотели, но так получилось.

    Степан Ильич замолчал, переживая нахлынувшую горечь.

 

                                                                      ***

    - Всё в их руках! Так развернулись, что диву даёшься. Зло - организованная сила. Сэлэк, со всеми ключами, полностью их территория. Нижнюю Моклу вычерпали - бросили.

 Всё подчистую брали - пустошь там! Сейчас леса вырубают. На золоте хищничают. И всё это наши советские люди! И к нам заявились. Они не токо нам заработок обрубили. Они столько зверя бьют. За ороченов взялись - оленей их добывают. Прошлогодь на трёх "Камазах". Битком туши оленьи! Заславский, "Славик"-то, малый предприниматель! Всем заправляет. А вроде как за спрпаведливость воевал, за что и сослали. Бандит бандитом! Дорвался! Оне тут, в брошенном посёлке, кооператив сделали по сбору дикоросов и охотпромыслу - "Светлый путь"! Тьфу! Протрясли огороды. Мак выращивают, коноплю, ещё каку-то гадость. Коноплю и на склонах полно развели. Бандиты со всех весей и сторон. Каких только нету! Косых, горбатых, одноногих и одноруких. Все работают. По тайге лазят везде. Обычные законы не соблюдают. Тебе хорошо - Мёртвая марь отгораживает. А нас? Я уж замучался их капаканы сдёргивать. Ночами не сплю. Браты зубами скрипят от ненависти. А как быть - не знам. За всем Заславский! Но он здесь под "Хозяином". Но и он пешка под "московскими боярами". Ты живой им не нужен. Обнаглели. Гуманитаркой торгуют, и роялем, и ликёром, и спиртом, и дурью. Мы сами следствие навели. Убил пацан Кравцов, племянник Абрамовский. Хотели его в милицию сдать. Да "заславцы" к рыбам отправили на корм. Я месяца три как узнал, что до сих пор сидишь. Был в райцентре. Ходил к твоему следователю. Показания мои записал по Кравцову и по тебе. Мужик толковый, честный мент. Сказал, что и сам удивляется. И всяко-разно должны отпустить. Освобождение давным-давно сформулировали так, что ты осуществлял самооборону, при должности. Толком не знаю. Честно меня напутствовал: смирись! Большие дяди в интересах! Против них закон не работает... Как уж мы Мишку берегли. Единственный парень во всем семействе. Дурни, б....! Ничего тяжёлого не давали делать. А надо было с детства запрячь, как всех нас. С утра до вечера пахали! И жизни радовались! - Помолчал, стукая ложкой, поедал мясо, запивая кипячёной водой из чашки ( заварки у Поздняева не было).

 

                                                                ***

    - Ладно. О деле. Они на таликах пятнадцать тонн хариуса взяли. Проводник, хоть и продажная сволочь, к нам завернул, ушёл в село, к Заславскому. Прямиками приведёт. Дороги-то пробитой нет. Заславский будет здесь. Мы так поняли: "за травкой"! И камешками, золотом. Сам-то он редко рискует. Но тут дело "чести". Авторитет боится потерять. Лично с тобой расправиться хочет. И должен. Ты  троих, лучших боевиков, на болоте кончил и утопил в трясине. Приедут на пяти снегоходах. Рыбу вывезут с километр вниз, где теснина кончается, на косу. Там вертолёт сядет. Несколько рейсов откупили. Заславский хочет слетать на БАМ по делам. Но сначала порешать с тобой, чтобы с радостью в зарубежный дом, в Мокаву, или как там, смотаться, Новый год праздновать. Надо, егерь, тебе с этой бедой кончать! А мы поможем... Но втихоря. Как бы знать не знаем! Бандитская разборка. Сделаем засаду. У тебя самозащита...

    - Да. У меня теперь одно очень важное дело. Я, кажется, маму обидел. В шестнадцать лет ушёл из дома. Когда она подалась замуж. Страдал, думал, меня предала и отца. А оказалось... В этом я предатель. Может, простит? Двадцать лет прошло.

    - Мать простит. Не сомневайся. Это себя простить невозможно. А предательство да подлость с нами всегда в обнимку. Так и подначивает, подначивает. Попробуй-ка сбрось! За пятки прицепится. Ну? Ну, а ты-то её простил?

    - Конечно. Иногда что-то в душе нехорошее всплывает. Оправдание нахожу... Ладно. Дело опасное, но, видимо, правда, другого выхода нет. Надо защищаться!

    - Вот и ладно. Мы от хребта, там, в угрюме избушка давнишняя. Скараулить хорошо - уши только настороже держать. Они с гулом далёко слышны будут. А ты отсюда, где марь начинается, засаду сделай. Если они через нас пробьются, вдоль леса "побегут". Добьёшь! По сигналу уйдёшь в засаду. Дробовик тебе перед выходом доставим, двадцать патронов - пули и картеч. И маскхалат.

    - Всё понял. Работа с дикими животными кое-чему научила. А с оленеводами связывались?

    - Далеко. Километров сто отсюда. Мы с ними связи не имеем . Да и незвестно, что за люди. Дело для самых доверенных. На обратном пути, через два дня подъеду. Обговорим конкретно. Место для засады выберем вместе. У меня "Буран" у Абрамовских, на лодке завёз... Жди меня здесь, на охоту не ходи. Будь осторожен! Со "Светлого пути" могут скрасть... Ну и ветрила! Хорошо хошь попутный...

    Поздняев вернулся в избушку. Письмо!

    Перечитал его несколько раз. И долго бормотал бессвязную какую-то истину, спасительную и вечную, необъяснимую, для всех иных только звук рыданий и стонов, бессмысленных воклицаний и детского смеха...

 

                                                                   8.

    Резко остановившись у яра, Кайгородов почувствовал безжизненность. След к реке замело. У избушки - ни следа! Сбежал?! Вошёл. Стылость и мёртвая тишина. На нарах кучка капканов, петли, топорик, брезентовый мешочек с мелочами. На столе документ, заверенный в райцентре у нотариуса, что все предметы и вещи передаются в дар Степану Ильичу Кайгородову. И список: дом, снегоход "Буран", запчасти к нему, мотоцикл "Урал", мотор "Вихрь-30", запчасти к нему... и т.д. Всего сорок наименований...

    - Ну, задал мне, парень задачку. Ну да! Работа с дикими животными учит; спасайся бегством! Без тебя не справиться. Законность самозащиты к чёрту! - Степан Ильич вернулся к "Бурану". Поехал в обратном направлении, внимательно всматриваясь в правый берег. Где-то егерь должен выбраться на берег. И точно. Взобрался удостовериться. Через чащу лыжный след канавой - нарточку за собой тащит. На станцию к лавинщикам рванул. Умно! - Что ж, прощай, егерь!

    Базовое зимовье Кайгородовых, по сути, жилой трёхкомнатный дом, с капитальными простенками. Две комнаты под складом и мастерской; третья - жилая. В мастерской всё приспособлено для выделки шкур крупных зверей. В жилой - хорошая киропичная печь, с духовкой. Выпекается прекрасный хлеб, сразу на неделю. Со стороны обогревателя - комнатка Степана Ильича. Поодаль широченные нары на пять человек, укрытые звериными шкурами. Избу Кайгородовы разобрали лет десять назад на прииске Актак, где сейчас "Светлый путь". Сплавили плотом в большую воду, планируя поставить базовое зимовье в нескольких километрах ниже избушки, где зимовал Поздняев. Но не справились с рекой и плотом. Стремительно затащило в устье "поджатого" ключа метров на двести "обратным" течением. Пытались вытолкаться в основное русло - бесполезно. Привязали плот. Степан Ильич постановил спуститься братьям в село и вернуться на нескольких лодках. И моторной тягой вытянуть плот в Эндэгит. Тем временем, пока братья отсутствовали, Кайгородов обследловал Место. И когда братья и зятья подъехали, заявил: "Будем здесь ставить! Лучшего места не надо!"

 

                                                                 ***

    Охотников Абрамовых не застал. Пытался догнать. Время потерял, бензин сжёг - на "Буране" в скалы не полезешь. Ночью доехал до базового зимовья. Братья ждали в нервном напряжении - время быть в засаде.

    - Егерь сбежал! - сходу. - Но отменить не получилось. Мужики в горах. А сейчас чай пить и спать! Ухайдакался. Утром решим. - Кайгородов проснулся, будто и не спал вовсе. Серые сумерки. У печки на скамеечке младший брат.

    - А что егерь? Его ведь можно догнать?

    - Не дури. Он уже у лавинщиков, свидетелями запасся. Ввёл их в курс дела. И появись кто - вызовут вертолёт. Да ещё и отстреливаться начнут. Потом потолкуем. А пока, Аркань, заправь мой "Буран". Побегу перехватывать Абрамовых. А егерю, если встречу когда, спсибо скажу, что оберёг. Сами-то не смогли бы уже остановиться!

    Братья начали вылезать из спальников.

    - А нам что?

    - Ждите меня. А завтра по работам! Надо все ловушки перетряхивать. Забросало бурей. Игорь, тебе надо в село? Надо... Сразу, как со своими делами справишься, начнёшь серьёзное. Вот дарственная егеря. Займёшься восстановлением. Всё собрать! Чтобы впредь никому не повадно было! Подключи молодёжь. На Новогодние подъедим - я поговорю с Курвой. Он мой должник - пусть поделится информацией по мародёрам.

    - Да я "Бураны" уже заправил. Нарту подцепить?

    - Обязательно. Мужиков сюда привезу.

 

                                                                 ***

    Из озера в озеро, чтобы меньше биться по кочкам, Кайгородов за час "долетел" до начала Перевала. По пути дважды пересёк оленьи переходы. Видать, бандюги гоняли! Но на втором следе заметил рядом с бороздой-канавой на снегу глубокие полоски. Да это же посохом-тыевуном почиркали. Орочены! Или чилчагиры?

    Ветер опять усилился - позёмка.

    Через километр, на склоне сопочки, горели три "Бурана" и два снегохода "Рысь". Рядом чернели трупы. Степан Ильич съехал в озеро-яму, под защиту крутого обрывистого берега. Выключил мотор, матерясь на чём свет стоит. Била мелкая дрожь: влипли?! Как выскочить из-под обстрела?

    Наконец, на огромном склоне сопки, на террасе крутого подъёма в хребёт, показались две фигуры в маскхалатах. Быстро продвигались к узкому распадку - щели. Исчезли, как провалились. Минут через двадцать вышли внизу распадка и направились к Кайгородову. Завёл "Буран" и подъехал. Энергично махнул рукой: садитесь!

    - Там! Один! Вроде живой. Руку поднимал. Он в жёлтой дублёнке... Славик!

    - Садисчь, мать твою! Быстро! Пока по пуле не схватили!

 

                                                                      ***

    В зимовье многолюдно и возбуждённо. Поначалу никто ничего не мог понять. Когда выяснилось, что ни Абрамовы, ни Кайгородовы, ни егерь не причастны к побоищу, наступила вопросительная тишина.

    Вбежал Аркаша.

    - Стёп, кажется, прииск... Актак... "Светлый путь" горит. В нескольких местах. До неба в горах дымы.

    Уставились на Степана Ильича, сообразив, он знает, если только не сработал его план "Б".

    - Мне ничего не ведомо. Не сверлите. Наше дело малюсенькое. Сообщить в милицию, что видели... Дней этак через... А лучше когда спросят. Так-то! Ну, Аркаша, доставай ликёро-роялечную гадость! Край надо разрядиться. Травят нас мериканцы. А что делать?

    Все вдруг засуетились, стали рассаживаться у стола, кто как, ещё толком не понимая, что чудом проскользнули по ниточке над "пропастью". Но, уже избавившись от чёрного наваждения, бессознательно радовались простой великой жизни.

 

 

                                                            ЭПИЛОГ

    "Здравствуйте, уважаемый Артём Васильевич. Вы, наверное, не помните меня. Я - Степанида Карпушина. Это я рассказала вашей маме про лодку. А осенью, мне посоветовал учитель-математик Фёдор Макарович, пришла к Вам, чтобы Вы помогли мне. Но вас уже не было. Вы исчезли. В октябре ваша мама, Клара Ивыановна, вышла замуж. Но недолго их счастье длилось. Новый муж месяца через два начал тосковать по семье. А Кларе Ивановне надоел его бесконечный говор. Она мне жаловалась, что совсем его не знала. И привыкла: муж молчун, сын молчун. В доме всегда тихо. А "этот" говорит и говорит. Да всё одно-потому! Стал куда-то исчезать. Скоро узнала, что он ходит в семью. И там праздник, когда он приходит. Собрала его, посидели, поговорили и расстались. Я, после школы, работала в сельсовете, вышла замуж за Батова, вашего одноклассника. Через месяц он начал руки распускать. Я и сбежала к родителям. Они от стыда чуть "не сгорели". Выгнали меня из дома, чтобы шла к Батову. Да ни за что! Так я оказалась у вашей мамы. И мы начали искать вас по всему свету белому. И бесполезно. Узнали, когда подавали заявление в розыск, что в стране сотни тысяч пропавших без вести. Писали в разные мореходки - никакого результата. Однажды мама, это уже лет семь-восемь прошло, привела цыганку из табора, чтобы погадала. А у неё, оказывается, сын тоже пропал. Она погадала нам, сказала, что "идёте вы через тернии и жуткие испытания домой, живой, худой сильно, задумчивый. Люди плохие со всех сторон хотят убить, но ничего у них не выйдет. Лес его всегда будет спасать!" И пообещала, что попытается помочь найти по "цыганской почте". Несколько раз приходили какие-то цыганки за деньгами, мол, ищут, деньги надо. Посоветовались и решили, что пойдём до конца. Стали платить. Всё у нас вытянули. Сегодня утром прибежал цыганёнок. Перелез через забор и в окно стучит. Мы выбежали. А он и говорит, что они снимаются, покочуют на юга, пишите письмо сыну. Надыбали его на севере, не на цыганских путях, поэтому долго искали. За письмом в полдень зайдут. Мама вся расстроилась. А я вот тороплюсь написать. Комнатка ваша ждёт Вас. Там, мама говорит, всё так, как при вас, даже занавеска та.

    Приезжайте.

                                                                 Степанида".

 

 

 

 

 

 

----------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------

 

 

 

 

 

 

                                                 Глава пятая

                                                 (фрагмент)

                                            

                                                  ПОРЯДОК

                                                         1.

    Вечен Божий Промысел. Никто и никогда не постигнет Начало и Цель. Нет у Духа Святого справедливости, сострадания, нет благоразумия, боли и радости... Он - космической Природы Закон, равнодушная и жестокая сила, властвующая над каждой клеточкой Порядка, подчеркиваю, исходящая и питающаяся из него  самого (биохимической массы).

    Поправшие исчезали, исчезают, исчезнут...

    Вот несколько тысяч - преступники челеовеческих законов во время Великой Отечественной войны. Они ничтожны для вечности по значению?! Из них заодно полсотни глубоких знаний и талантов. Надеялись, после хрущёвской ссылки на "севера", вернут в родные города продолжить научные изыскания.

    Тщета!

    "Убиты"! Присвоив достижения и гипотезы, обременённые официальными званиями и регалиями, административной властью над движущими науку формальностями, предатели и воры, добивали уже забытых коллег и учителей, стёртых из научного информационного поля, впечатывая визы в просьбы заявителей категоричное "нет": для советской науки не представляют ценности, а вред коммунистическому порядку нанесут... - на обращениях к Хрущёву Н.С., к Брежневу Л.И., несколько обращений "доживших стариков" к Черненко К.У. Возможно, были к Андропову Ю.В., но он "осовобождение из лагерей" - достаточным... и в архив КГБ (недоступный нам смертным) или же просто в "корзину".

 

                                                                   2.

    В конце мая 1982 года, с учётом крайней необходимости противостоять "сопротивлению" духу Порядка в общественном сознании (естественное устаревание и разрушение идейной доктрины) Пленум ЦК вводит в Секретариат члена Политбюро Юрия Владимировича Андропова. Нужен человек, способный "навести в стране порядок" (на самом деле, прозаичнее: сохранить власть КПСС). Советский Союз превратился в систему, извращающую "порядок", в царствование дефицита, колоссальных приписок на транспорте (100%) и производстве (60%), беспредела в социальной сфере, торговле, в правоохранительных органах... и и ещё сотня причин готовиться к "послебрежневской эпохе". Предполагаемое "наведение порядка" позже конкретизировалось в понятие "перестройка". Так или иначе, ориентир на уничтожение "Порядка" сменой политического вектора.

    10 ноября 1982 Леонид Ильич Брежнев скончался. В тот же день Пленум ЦК избирает Генеральным секретарём Юрия Владмировича Андропова.

    Первым делом - вышвырнул в отставку министра внутренних дел - Щелокова Н.А. Одновременно Андропов назначает на пост председателя КГБ Чебрикова Виктора Михайловича. Символическая "точка" в противоборстве двух могучих ведомств - гибель экс-министра МВД Щелокова Н.А. (застрелился в декабре 1983 года).

    "Наведение порядка" сосредоточилось на "закручивании гаек" - ужесточением производственной дисциплины во всех сферах экономики и борьбы с экономическими преступлениями. Всего лишь подступ к возможным глобальным переменам, запланированным Андроповым и полностью проваленным его последователями.

    Как мы знаем, "наведение порядка" резко сошло на нет с момента смерти тов. Андропова в феврале 1984 года, правившего пятнадцать месяцев.

    Пленум ЦК избирает генсеком Константина Устиновича Черненнко. В "Красной книжке": "...и вновь забренчали медальки... и славный советский народ устремился в будущее..."

    10 марта 1985 года умирает К.У. Черненко, как зло шутили остряки: "Гонка на лафетах завершилась?"

    В это время Путин Владимир Владимирович работал под прикрытием (КГБ) директором дрезденского Дома дружбы СССР - ГДР.

 

                                                                 3.

    11 марта 1985 года Пленум ЦК КПСС. Назначен генеральным секретарём Михаил Сергеевич Горбачёв. В "Красной книжке" высказывание: "Не от себя все поступки Меченного. Его "затянуло" в трясину "наведения порядка", замешанную Андроповым. Андропов, Горбочёв - управлялись сверхсилой Всеобщего Разума, но оба не соответствовали..."

    Меченный торопился, понимая: необходима опора. Несмотря на якобы возражения Лигачёва и Рыжкова и др. товарищей, не задумываясь, в определённой эйфории власти, вопреки имевшихся многих причин "против", "потащил" в Центральный комитет первого секретаря Свердловского обкома КПСС Бориса Николаевича Ельцина - будущего закоперщика преступного "разграбления России", продолжающееся до сих пор в глобальных масштабах. Горрбачёву, конечно, нужно было создавать, так назваемый, "лагерь сторонниаков перестройки" в борьбе с радикалами за лидерство. Исторически лидеры держали серьёзных личностей на расстоянии, используя их только в исполнении, например, в военных нападениях, подавлениях восстаний и т.д. С историческим образованием у Горбачёва был серьёзный просвет. Ровно через месяц Ельцин Б.Н. утверждён заведующим отделом строительства ЦК КПСС. Так был получен прекрасный трамплин в борьбе за абсолютную власть!

 

                                                                     4.

    Концепция Ю.В. Андропова "наведения порядка" "ужесточением дисциплины", по мнению Горбачёва (куратор идеи Лигачёв Е.К.), не имела смысла без борьбы с пьянством вообще, а не только на производстве. Горрбачёв, Лигачёв, поддержавшие товарищи представляли проблему поверхностно (партия решила, значит, будет выполнено). Презрели существующие законы преодоления биохимических традиций (рацион), складывавшихся тясячелетия. А пьянство внедрялось насильно в население России царским правительством, как основная часть доходов. Вообще, революционным путём решение любой социальной проблемы невозможно. Однако Горбачёв и его соратники пошли на полумеры (чреваты, как правило, отрицательными результатами), запущенные апрельским (1985) Пленумом ЦК КПСС: концепцией социально-экономического развития в ускоренном порядке. Неожиданно для партийного руководства (никакие меры не были предусмотрены) и естественно для государственного развития - мощное неизбежное противодействие. "Перестройщики" из-за дилентантизма не готовы к "сопротивлению" ( как и "оптимизаторы" путинской эпохи) и не могли преодолеть, например, "продовольственный дефицит" как противодействие концепции Ю.В. Андропова. Её Горбачёв превратил из эволюционной в революционную, очень уродливую и вполне отрицательную. Начал с глобальной ошибки "изменить" биохимический рацион, проблемы, решение коей и тогда, и сейчас возможно в протяжённости времени. Административно-революционные действия всегда антинародны, наносят огромный вред, приводят к альтернативным способам восполнения "запрещённого". Уже в мае 1985 года на россиян сброшено Постановление Совета министров СССР "О мерах по преодолению пьянства и алкоголизма, искорению самогоноварения". Через девять дней Указ Президиума Верховного Совета СССР "Об усилении борьбы с пьянством". Началась издевательская антиалкогольная кампания, по сути, глубоко антинародная (стали употреблять суррогаты, поддельные алконапитки и пр., вредящие здоровью). Запретное - было и есть необходимость. С иронией посмеивались: "Даже те, кто не пил - стали пить!" Унизительные и бессмысленные очереди по талонам за водкой и вином, "алкогольный подпольный бизнес пышно расцвёл", существующий до сих пор, вероятно потому, что курируется "группой товарищей"?

 

                                                                  5.

    Очень важный, определяющий фактор "Перестройки" - Москва, во всех смыслах. Горбачёв принимает роковое решение наделить Ельцина Б.Н. реальной властью, добровольно упуская "из рук" наиважнейшую группу революционно настроенного населения, компактного (организованного), многочисленного, понимающего и чувствующего "задачу времени". В декабре 1985 года Б.Н. Ельцин избран Пленумом МГК КПСС вместо Гришина В.К. - первым секретарём. А в феврале следующего года очередная ошибка "Меченного", Б.Н. Ельцин обрёл соответствующее должностному положению мощный политический вес - избран кандидатом в члены Политбюро ЦК КПСС. Для борьбы за власть важнейшая трибуна. Очень скоро, спустя тринадцать месяцев, Горбачёв заполучил оглушающий удар "по ушам"! В январе 1987 года на заседании Политбюро по вопросу ответственности высших партийных органов, Ельцин обрушился с критикой, по сути, лично Горбачёва, заявив, что перестройки ещё нет, и партия пока ещё только на пути к перестройке и т.д. Деятель показал суровую действительность - беспомощность партии, как политической силы. Горбачёв крайне обескуражен предательством протеже. " Резко "новое" мнение об Ельцине: "Выступление Ельцина оставило у меня неприятный осадок... Методы Ельцина (этими аргументами товарищи пытались выразумить генсека ранее): заигрывание, обещания, перетряска кадров, много слов, мало конкретной работы".

 

                                                                   6.

    Не прошло и трёх лет, в 1987, "перестройщики" узрели ошибочность концепции "ускорения". Не продумана комплексно, более того, не имела базисной основы, как идейной, так и материальной. Ярко проявилось в  июне - на Пленуме ЦК КПСС: "Задачи партии по коренной перестройке управления экономикой". Докладчик Николай Иванович Рыжков. Горбачёвский курс на "ускорение" признан провальным. А за этим, хотели этого или нет, обозначился провал вообще Престройки, повлекшей вполне закономерно страну по стихийному пути разграбления России, подвергнув народы очередным испытаниям. СССР начало трясти, раскачивать в 1986 году, в декабре, после отставки секретаря ЦК компартии Кахастана - Д.А. Кунаева - политические волнения в Алма-Ате. Через несколько месяцев крымско-тататрские выступления в Москве. Затем забастовка водителей в Московской области. В августе 1987 митинги в столицах прибалтийских республик...

    Вспыхнуло "ползучее" национально-освободительное восстание народов СССР.

    Борис Николаевич Ельцин уловил момент, ни раньше и ни позже, необходимости отстраниться от власти в оппозицию. Политической публичности достаточно, чтобы действовать результативно.. В сентябре Ельцин написал Горбачёву М\.С. о намереннии покинуть пост секретаря, надеясь подвигнуть генсека принять это решение. Горбачёв проигнорировал. Тогда в октябре Ельцин яростно выступил на Пленуме ЦК с критикой "Перестройки". На следующем Пленуме обрушил критику на Лигачёва Е.К. и "потребовал" своей отставки, птродолжая дистанцироваться от "команды Горбачёва".

    Ельцин Б.Н. услышан гражданами, чего он и добивался, пока только активистами. Небольшое число россиян провели акцию в поддержку Ельцина, хотя политического повода не было, распространялись листовки. Повод появился 1 ноября 1987 года, когда Ельцин снят с должности секретаря МГК. Несмотря на то, что Ельцин сам спровоцировал отставку, москвичами воспринято как увольнение неугодного. Перед университетом (МГУ) активисты создали пункт пао сбору подписей за возвращение Ельцина. А когда Пленум ЦК КПСС 1988 года (февраль) вывел из состава Политбюро, то Ельцин превращён в народного героя. Все эти события вокруг себя Брис Николаевич срежессировал сам, простенько и сердито. Он продолжил культировать образ политического изгоя. На 19 Всесоюзной партийной конференции он потребовал политическую реабилитацию...

    "Порядок" в одночасье сгинул. Надвинулась эпоха политических волнений, митингов, забастовок. День ото дня крепла всеобщая критика курса М.С. Горбачёва и КПСС. Параллельно затлела, набирая жар, вакханалия поваального грабежа государственного имущества, "распилы" бюджетных средств, беспредельный бандитизм, охвативший всю страну...

    Национально-освободительное движение стремительно направилось к распаду СССР.

 

 

 

----------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------

                                                   Глава четвёртая

                                             ПОСЛЕДНЕЕ ПРИШЕСТВИЕ 

                                                                          1.

    Стойбище спало трудно. Жена растолкала Василия:

    - Что ты стонешь так тяжело? Возьми себя в руки, наконец! Мужчина ты или нет? - Она отвернулась, пополотнее укутываясь одеялом, и тут же засопела.

    Боясь потревожить жену, осторожно и неторопливо оделся.

    Пойти к оленям?

    Решил спуститься к чёрному в туманной матовости таинственному озеру, до старой тракторной дороги. Коричнево рассекает зелёную марь. И по ней дойти до скал... Василий шагнул в наплывающую влажную серость - и отпрянул, ослеплённый ярким бело-синеватым светом застывшей молнии. Мёртвенность. Беззвучность. Сосны с корявыми ветвями. Чёрные причудливаые тени. Былинка не шелохнётся. И только Нечто сияло и волновалось. Глаза нестерпимо ломило. И увидел: мир во стократ сжался, весь уместился на холмике. А над ним отверстая дверь в небо - в ледяную лазурь сияющую. В лиственничном леске олени, как букашки, мох-ягель хватают губами на ходу, медленно-медленно поднимаясь склоном. На другой стороне холмика - палатка со спичный коробок. Выцвела, прохудилась, стенки истончились и не шибкая помеха ветру-хиусу. Другие палатки поодаль. Рядом манатки - сёдла, ящики и мешки с провиантом и ещё кучи вещей, укрытых брезентом и берёстой.

    Появился грузный человечек. В старых резиновых полуболотниках. В толстой брезентовой куртке, сшитой пиджаком. В простых рабочих брюках. Когда он осматривался, оценивая обстановку, прежде чем пуститься в путь, блеснули круглые стёкла очков. Тёмное лицо обрюзгло. Под узкими глазами мешки набрякли. Человечек посмотрел по-собачьи, умно и устало в отверствую дверь на небо и ужаснулся.

    Показалось, сидящий там, на небе, - председатель сельского Совета! Много лет правил тайгой верховья. Если не своими руками, то с помощью чужих. Имя его в Арги - Шут-Палач. Опасно даже просто ему не понравиться. Изживёт самыми невероятными способами. Обмарает - век не отмоешься, убежишь, куда глаза глядят. Один из самых достойных и заслуженных председателей. В прошлом, в оторванности посёлка от мира месяцами, самодержцем. На кои-чьи супружеские ложа всходил хозяином, пока мужики охотничали.

    Однажды почва стала ускользать из-под ног. Глубокой осенью скончался наш дорогой Леонид Ильич Брежнев. Шут-Палач выл волком. Густой вой, проникающий сквозь стены жилища, леденил души. К вечеру, получив по рации из РК указания, Шут-Палач сел в легковушку ("буханку") и мотался на предельной скорости всю ночь по охотничьим бригадам - куда можно добраться. В десять часов утра в клубе траурный митинг. Шут-Палач пребывал в тщательно отработанном амплуа:

    - Дорогие товарищи! Прежде чем начать торжественный митинг, посвящённый смерти нашего дорогого Леонида Ильича, надо избрать рабочий президиум. Я предлагаю избрать Политбюрор в полном составе. Похлопаем, товарищи! - Аплодисменты.

    Сказав длинную речь, Щут-Палач, со скорбно потемневшим лицом, уселся за стол, порывшись глубоко за пазухой, достал из потайного кармана особый дневничок, корявыми буковками записал: "Мишка-сука ехидно лыбился, когда я говорил про всенародное горе". Закрывая митинг, потребовал:

    - Похлопаем, товарищи! А завтра дружно и энергично отправимся в тайгу добывать мягкое золото Родине!

    Закутавшись в шубу, напялив собачий треух, обвязав мощную шею шерстяной шалью (своим здоровьем озабочен больше всего), ушёл страдать, думу тяжкую думать. Скоро понял: ничего для него и ему подобных не меняется и не может измениться. Аппарат правил, и как хотел, так и воротил, а всё остальное для отвода глаз. Теперь, конечно, труднее. Правда, гораздо интереснее. И это нужно для самоспасения. А он, Шут-Палач, есть наиважнейший винтик, старый коммунист, пусть и безграмотный, но документ об образовании есть - проблема снимается. Он должен продолжать СТОЯТЬ! Стоять на страже ПАРТИИ. Такие, как он, и есть твёрдость и незыблемость Власти...

    Загремел голос Шута-Палача: "Судить тебя будем, тунеядец! Обособился. Социалистичекого образа жизни бежишь?! Детей своих, мерзавец, в светлое будущее не пускаешь! Единоличником быть захотел? Мой отец и дед все силы положили, уничтожая таких иродов! Не будет этого! Не будет!.."

    - И воздам каждому из вас по делам вашим! И вручаю тебе звезду утреннюю. - Звёздочка сине-белая засверкала на ладони грузного человечка.

    Василий очнулся на берегу ключика. Наклонился -хотел попить водицы. Зазвучал нечеловеческий голос. Соболиха! Она обитает недалеко от табора-люкчи. В скрипучем и тонком голоске забота о своих детёнышах, ибо без них, без людей, и они растворятся, превратившись, может быть, в песок: "Неужели только кровью своею можно отмыть и зажечь Факел Спасения? И кровью всех моих, что было всегда и есть сейчас со мною в скорби и великом терпении. Как постичь: в недавнюю войну многие охотно соглашались участвовать в расстрелах за возможность изнасиловать приговорённую к смерти. Не есть ли Судный день после такого знания блаженство? Шут-Палач хочет нас уничтожить. И как глупа моя вера в милосердие чекловеческое".

    "Это же... она говорит за меня!" - Василий, захватывая пригоршнями студёную воду, фыркая, долго пил, но жажду не утолил. И поразился извечной картиной, возникшей вдруг. Семь золотых светильников, - Он. Снежно-белые волосы. Глаза горят красным огнём. В протянутиой руке, в ладони, семь звёзд. И, как у Змея язык, иногда изо рта Его высовывается  обоюдоострым ножом. Круглое лицо источает сильно воздействующий свет, горестный и надрывный. Он, держащий семь звёзд, прикован к престолу Шута-Палача за шею золотой цепью.

    Василий терял сознание от видения и безысходности. Встревоженный голос жены. Тонкий-тонкий. Удивился. Но только на миг. В следующее мгновение понял, что голос-то звучит у ног, доносится от палаточки, поставленной на холмике, возле которого он присел на корточки - и обомлел, увидев восседавшего в окружении подобных Шута-Палача уже на земле и бредущего по тракторной дороге грузного человека. На этого-то человечка и завопил пискляво Шут-Палач:

    - Покайся! Стань плотником. Созидателем. Вперёд! И ты вздохнёшь полной грудью. И дети твои будут счастливо улыбаться. Партия и правительство учат нас радоваться жизни. Возрадуемся! Дети твои станут совершенны физически и здоровы духом. И да здравствует: плодитесь и размножайтесь! Партия и правительство смотрят на нас. Вперёд!

    - Каюсь! Каюсь! Каюсь! Но он сорвётся с золотой цепи и убьёт нас обоюдоострым ножом, выскакивающим молнией изо рта Его.

    Он восторжествовал с грузным человечком! Раздался над всеми громовой глас. Порушились скалы в горах. И земля вздрогнула вся. И осенило Василия: "А я увидел как бы всё сразу и познал истину и пришёл к ней. И не помню истины, да и нет в этом нужды, ибо Решение обо мне давным-давно принято и оно неизменно".

    Ариша услышала, отец хныкающе высказал матери, что разбудила его не вовремя. Надо было раньше, или позже. А теперь вот думай-страдай, как понять сон.

    Она свернулась клубком и дремала ещё какое-то время. Вновь проснулась с тяжким усилием.

    "Нет, отец именно заругался на мать, а не заныл, проклиная всё на свете, стараясь вызвать в ней сочувствие. Это что-то новенькое".

    Табор погружён в глубокий утренний сон. Отец, видимо, ушёл к оленям. А мать ещё не поднялась, чтобы разжечь большой костёр и начать готовить обед.

    Ариша чуть приоткрыла полог: туман густ и непрогляден, деревья за табором призрачны. Ещё холодно, и потому комаров нет. Легла на спину, укрывшись байковым одеяльцем, зачехлённым в розово-белый пододеяльник.

    Бездумность в их жизни теперь - одно из главных достоинств, и они к ней стремились. День прошёл - и слава Богу! Особенно Александр, брат. Злые, утончённые черты смуглого лица размягчились. Чёрные глаза, похожие на две глубокие ночи, подобрели. И он больше не прищуривался презрительно.

    Ариша, спрятавшись под одеялом, с открытыми глазами, долго томилась чужим ощущением мира: "Нет сил сопротивляться силе. Есть лишь жажада сопротивления. Что я такое? И что такое она? Может быть, я подорожник, живу в её расщелине. Я случайна? Она непременна? Ночами скала приходит в движение, вытягивает слабые, мягкие ложноножки, они гнут меня, обволакивают, желают придать мне разнообразные формы. О, я поняла, чему прежде всего я должна противиться - это компромиссу со скалой". Одеяло пахло морошкой и французскими духами, юным телом и чистыми волосами, - дымом и болотным багульником.

    Она опять заснула.

    А отец в это время шёл как раз возле скалы. Ариша мистически бояалсь скалы. Там в тридцатые годы расстреливали. Однажды ей слышались голоса расстрелянных, и только один раз видела, что из земли выступила ярко-красная кровь. А отца прямо-таки преследовали видения и голоса - стоны, вскрики, поэтому здесь он шёл быстро, слишком быстро, задыхался и, войдя в молодой сосняк, садился на валун и сидел с закрытыми глазами, умеривая дыхание и с болью думая о том, что скала каким-то тайным образом давит на детей.

    Впрочем, уже ничто не имело значения. Василий нарочно выискивал бедственные свои переживания, чтобы ещё хоть так, через боль и стыд, привязать себя к жизни. А она неотвратимо усложнялась. Васильевы жили-кочевали в мучениях. Недавно было у них двадцать три оленя. Животные часто уходили на "старые" места, к совхозному стаду, источающему далеко окрест притягивающую силу для оленей. С пастухами не ладили. Те по возможности забивали приблудших.

    Весной у Васильевых осталось семь оленей и два малыша - оленята нынешнего отёла. Семейство Васильевых орочил дожило до ограни распада и растворения во ВСЕОБЩЕЙ жизни.

    У маленьких ключей-бирокашек волшебная чистота, дорожащее и влажное дыхание сочных душистых трав, где к духам примешивается тончайший запах морошки. А морошка-ягода осенью ярко-оранжевыми и светяще жёлтыми огоньками сияет на изжелта - и тёмно-зелёном мху.

    Ариша иногда приходила на бережок ключика. Усаживалась на поваленное дерево, раскрывала книгу и задумывалась. Никак не могла заставить себя читать. Каждая строка дышит ложью. А вокруг сыро, тихо и грустно, и жизнь медленная-медленная и древняя; много лет падающие дерева-листвени живут тягуче. Или умирают тягуче? Ведь говорят же: весь жизненный путь есть дорога к смерти.

    Ближе к истоку много павших деревьев. В завалах, нашла же сухое местечко, живёт чёрная соболиха. Ариша дважды её видела - она напоминала девушке торопящуюся, озабоченную женщину - и умилилась. Отец как-то, сняв круглые очки в металлической оправе, долго и нудно говорил, что в тайге страшнее соболя зверя нет, рассказывал о неисчислимых бедствиях. Отец снимает очки специально, легче говорить правду.

    Сейчас среди вековых лиственниц затенённость и мрачность. Маховка-смородина отцвела. Осенью много маховки-ягоды необыкновенной сладкости будет, но собирать её будет уже трудно - чуть тронь и ягода полетела на землю.

    Ариша рывком сбросила одеяло и села. Не смела дальше переживать ощущение чистоты тайги-Арги, чтобы не разочароваться, не разрушить трепетное чувство: за ней Кто-то наблюдает. Он не страшен, Он обесапокоен, Он сострадает. Он скоро вмешается, и всё плохое останется в прошлом...

    Прошлое... Ей вспомнилось, как они медленно уходили от погони. Это было бессмысленно. Однако отец упрям и силён. Глаза сверкают. Подтянутый, быстрый, ловкий. От стройной фигуры веяло мощью, и маленкая Ариша спокойна, не хныкала, не капризничала - Там, в том времени, что-то очень важное осталось.

    Красная утка! Да, та женщина, изуродованная женщина. Её звали Красной уткой, наверное, из-за шрамов, делающих её лицо красным. Она работала в бюригаде отца. Но ещё раньше пьяный мужик сунул дробовик в окно и выстрелил в никуда. А заряд дроби снёс пол-лица пятнадцатилетней девушки. Чудом осталась живой на страшные мучения.

    Однажды приехали какие-то люди. С ними председателдь сельсовета. Он один говорил - угрожал, кричал. А прежде? Что-то было ещё, ещё - Красная Утка! Ах да! Ах да! Отец первым увидел людей - чужаков и схватил карабин. Глаза вытаращены, страшные-страшные. Но гундосо закричала Красная Утка, устремляясь наперерез отцу. И тот зарычал в ярости. Швырнул оружие - карабин прорвал стенку палатки.

    Передав стадо, отец через год начал грузнеть. А глаза провалились глубоко в глазницы, потухли. Председатель сельсовета тогда радостно вещал, довольный победой:

    - Объединив стада, мы решим кадровую проблему. Дадим вам возможность жить в селе по-людски. В тепле! К вашим услугам баня, сельский клуб, библиотека, фельдшарский пункт, продмаг. Дети смогут жить с вами, а не в интернате... - Слова для Ариши были таинством, страшным таинством, каким была чёрная ночь, большие и яркие костры и корявые тени на огромной скальной стене. Иногда вселенский гул сливался с гулом огня...

    Ариша вышла из палатки. Всё влажное от росы. Умывальник, как и всегда, наполнен свежей водой. На суку висело чисто-белое махровое полотенце. Сухое. Только что кто-то принёс. Девушка умылась, почистила зубы, спрятала пасту и щетку в матерчатый мешочек, ещё сполоснула лицо и, захватив полотенце, вернулась в палатку.

 

                                                                    2.

    Ариша вчера ездила в посёлок. Ей давно уже не хотелось показываться на люди. Но надо сдать книги в библиотеку. Пришло время кочевать. Правда, пока ещё не знали куда. Вот-вот отец должен решить.

    На тот берег перебралась на лодочке.

    Полого уходящая вверх улица прямая. Недалеко от вершины сопки она обрывается, и дальше - нартовая дорога. На перевале она расходится на три распутка. Правый ведёт в верховья рек. Прямой - в Амурскую область, левый - в Якутию.

    В начале  дорог они и встретились. Кириллов и Ариша. Для него встреча имела особое значение. Он к ней готовился. Не имея авторитета мужчины, способного к семье, к ответственности, почему-то решил, что тунгуске всё равно - лишь бы мужик был! Для неё ровным счётом встреча ничего, хотя парень вызывал в ней гамму чувств и переживаний, свойственных её возрасту и положению. Он был крайне смущён. Но держался, правда, бодро, разыграв повод купить шкурки на шапку.

    Ариша - в облегающем светло-сером платье, с вышитым тускло красным цветком на левой стороне подола, выше колен. Хрупкая, гармонично сложенная, правильное лицо, обаятельные и загадочные черты. Красивая девушка, хотя и непривычного типа. Глаза пронизывающе внимательны. Спокойная в движениях, под любопытными взглядами мужчин она обычно чувствовала себя вполне естественно. Но иногда в её фигурке проскальзывала девчоночья беззащитность.

    Кириллов - голубоглазый высокий парень, приезжий с запада, работает в плотницкой бригаде. Пятьдесят третьего года рождения. Девушка мгновенно просчитала, насколько он страше. И тут же отвергла мысль о возможности выйти за него замуж.

    Конечно, Ариша чувствовала свою притягательность для мукжчин, особенно для тех, кто давно оторвался напрочь от тайги, хотя и жил ею - кормился. Ариша понимала, что и Кириллов живёт этим, может быть, не осозновая, и что сие и есть центр человеческого мироздания. А всё остальное - порождение и продолжение. Девушке стало противно и тягостно. И вдруг в голубых глазах мелькнула тень беспойоства. Почудилось: он понимает её и сам страдает, мучается. Плавным движением рук она убрала чёрные роскошные волосы за спину и шагнула к Ивану, чуть ли не вплотную. Тёмные глаза её волшебно заискрились. И он, не зная как себя вести, широко улыбнулся, показывая крупные жёлтые зубы и воспалённые дёсны. Девушка резко отшатнулась. 

    - А где вы живёте? - спросила, чувствуя: что-то, наконец, решилось разом и наступило облегчение.

    Он рассказал, как пройти к его дому.

    - Хорошо, - она заспешила. - На днях я занесу. Две шкурки пыжика? Я верно поняла?

    - Да. - Помрачневший Кириллов сровсем сник, видя, как изменилось настроение Ариши. Девушка улыбнулась тонкими губами странно и мило. А глаза её печальны.

    - До свидания. К нам приезжать не надо. Тропа опасная. Болото - трясина по пути. Я сама принесу. - Она содрогнулась, как будто опять ощутила дурной запах изо рта. - Или нет.Брат принесёт. С ним и договоритесь о цене. - И пошла вверх по улице, стремительно, чуть наклонившись вперёд, изящная и привлекательная. Но уже с болью в душе, в предчувствии ужаса. На люкчу! Домой! Домой! Прочь из чужого мира! И ей уже надрывно думалось о каких-то сверхъестественных линиях судьбы, когда вспомнила: у Красной Утки фамилия, как и у Ивана - Кириллова! В мире зазвучал гундосый голос. Там, дома, что-то произошло! Ариша побежала к реке, сверкающей чёрно-водной гладью. Швырнула на сиденье лодочки сетку с книгами. Резко оттолкнулаксь от берега. Перплыв, углубилась в тенистую тайгу, залитую жёлто-солнечным светом. И не успокоилась до тех пор, пока не вбежала, преодолев топкое болото, на обширную террасу предгорья. И затаилась там молча, слыша голоса родных. Постояла, умеривая частое дыхание. Вдохнула полно и радостно запахи мха, багульника, смородины, горькость дымокуров, дыхание сосен, берёз и лиственниц.

 

                                                                     3.

    Утро сияло.

    ...Василий швырком набросил на пень лохматую шкуру и уселся грузно и основательно. Почуяв его стеснение, Ариша, мягко ступая по слежавшейся сосновой хвое, ушла в палатку. Ноющее томление. Глухо-глухо, и окружающий мир всё больше глохнет. Отец разделся - стащил противоэнцефалитную куртку и бросил на груду манаток. Сын лихо пощелкивал ножницами. Но к стрижке приступил неуверенно.

    Ариша слышала их разговор и думала: "Странно, теперь слова звучат серо, тускло, бессмысленно, да ещё эта давящая скала - мощная музыка! И томление тела - музыка?"

    - От ключа иду, - подстригая, рассказывал отцу Александр, - иду со стороны озера. Поднялся на взгорок. А соболиха тащит в зубах - я сначала подумал мышь. Или крысу. Светло-серая, чуть ли не белая. Бросила на песок и убежала. Я стою. Притаился. Смотрю, тащит второго, живого, придушила и бросила. Рядом с первым. И так пять соболят. Последнего кончила, выгнулась, посмотрела на меня, зафурчала - и прыжками вниз. И по мари так и замелькала. Смылась, короче!

    - Плохая примета, - пробормотал отец.

    - Да во всём вы видите плохие приметы! - Мать раздражённо. - Причём здесь плохая примета? Они и жрут своих детёнышей. И себя жрут с хвоста. Так что теперь? У них витаминов не хватает, а ты... плохая примета.

    Ариша больше не слушала. Достала чемоданчик, вытащила пилку и принялась подтачивать ногти, время от времени поглядывая на родных из желтоватой сумрачности палатки.

    Засмеялась мать. Смех заискивающий, фальшивый. Просто пытается засмеяться, чтобы хоть как-то обмануть близких и обмануться самой.

    Аришу вдруг насторожила интонация отца. Ей показалось, что говорит он с целью отомстить кому-то болью:

    -...Расстреляли днём. А не ночью, как других. Четырёх женщин и приёмщика пушнины. От него всё требовали какого-то признания. А женщин у себя на карбазе держали, изголялись...

    - Отец! Ариша слышит.

    - Да надо, чтобы она слышала. Надо. Поставили их к стенке - к скале. В толчки. Торопились, очень... Что солдаты тогда думали? Что правое дело творят? Вот вопрос! Смог бы я так? Ведь есть приказ от имени Родины, долг, обязанность. И, главное, враг. В нас крепко сидит: где-то есть враг. И уже ясно: я должен в случае сего убивать его, беспощадно и умело, не рассуждая. А вот Шут-Палач, он тогда мальчишкой споливым был, выскочил из кустов и к отцу. Кричит: "Дай стрельнуть! Дай я этого дядьку застрелю, дай!" Главный энекэвэдэшник поймал его за ворот. "Хороший, - говорит, - мальчик растёт. Палач! Возьми наган. Посмотрим, попадёшь учителке своей, тётеньке-шпионке японской, в глаз или нет. Видишь, как она смотрит. Гордая! Как она смотрит!  Червей кормить пойдёшь! Смотришь? Та ещё смотришь?" - Он впал в бешенство, подскочил и сам застрелил женщину. А Шут-Палач дотумкал наконец, что дело пахнет жареным, и смотался потихоньку. Энкэвэдэшники уплыли вниз по реке на карбазах - последний караван сплавлялся на нижние прииски. И никто там не знал о приближении смерти, и даже несущие её ещё не знали, кому из не ведающих чаша сия... Отец призвал сына и бил его смертным боем. Убил бы. Да Шутам везёт. Устал, вышел покурить. Тогда Шут-Палач понял, что гибель рядышком. Пересилил себя, выдавил раму и выбросился в окно. Под склоном у него тайник. Отец выскочил на вид. Шут-Палач и пуганул его из берданки. Тот за углом прижался к стене, наган стволом вверх-, и так стоял, чуть ли не час.

    - Врут люди из ненависти, - равнодушно сказала мать. - Может, ничего этого не было. Что, звери, что ли, люди? Неправда. Я не верю. Не фашисты же мы. И он же - Советская власть.

    - Я этого не отрицаю. Он действительно власть. Любой власти такой исполнитель и нужен, и ничего не попишешь. Приходится унижаться.

    Ариша спрятала пилку в чемоданчик и босиком вышла из палатки.

    - Хватит вам! - резко сказала. - Это вы себе оправдание ищите. Глупо.

    Все смолчали. Ариша подошла ближе, продолжая думать, что мать теперь всё время фальшивит. Прямо посмотрела на отца. Неприваычно видеть. Отец в чёрном костюме. Кулен в прошлом году и ни разу не надевался. Костюм неважно разгладился от собственного веса - с вечера повесили на самодельных плечиках в большой1 палатке. В белой рубашке, в болотных сапогах, неумело остриженный, отец смешон и жалок. Но Александр одобрил:

    - Вид подходящий. Иди! Наряд по душе Шуту-Палачу.

    Захватив сумку, сшитую из толстого немецкого брезента, Василий вышел на тропу. Ариша и Александр не заметили, что мать, демонстративно посмеиваясь - ну и учудили, мол, с этим костюмом - ушла в пралатку по своим делам, долго следили за отцом, пока не скрылся за деревьями.

    - Комедия? - Ариша взглянукла на брата.

    - Нет! Я думаю, ему удастся уговорить председателя сельсовета. Они ведь вместе росли. В крайнем случаке, использует их же оружие. Кое-что ему напомнит. Или они запретят старателям соваться на наш участок. Или выделят новый. А кочевать нам больше некуда. Ты лучше скажи, - ядовито, - умён Кириллов? Или теперь и физические достоинства ценишь?

    - Уже узнал. Глупости. У меня с ним коммерческие дела. Кое-что хочу продать. Просит. Кстати, с твоей помощью. Ты когда в следующий раз в посёлок... Сегогдня, завтра... Отнесёшь как-нибудь шкурки пыжика. Две. И о цене договоришься.

    - А-а, - повеселел Александр и тут же словно забыл о сестре. Он исподлобья смотрел совсем в другую сторону, на Старца. Тот сидел неподвижно. Рядом с ним на белой шкуре спал Ильюшка.

    Александр, прежде чем заняться своими делами, решил принести дров. Вчера напили "Дружбой" чурок на берегу ключика.

    Ариша горько усмехнулась. Санька ни во что уже не верит, или почти ни во что, а в удачу отца и вовсе. Без отца пусто-пусто. В палатке мать гремела посудой. Звуки смутно пробивались сквозь оглушённость. Солнце выкатилось над горизонтом, и туман над марью струисто заскользил в сторону и вверх. Свет и цвет смешались. Солнце приобрело форму утиного яйца. А через мгновение расплылось в бесформенность, наконец, вовсе расплавилось в бело-жёлтый сгусток животворного, тёплого огня.

    А Старец даже не шелохнулся. Хранит молчание. Молчит почти двадцать лет. Он замолчал в ту минуту, когда пришлось уйти из родовых мест. Мудр Илья, но бессилен. Бессилен? Узкие чёрные глаза глубоко в веках. Никогда никому не понять, о чём он думает, вспоминает, чем страдает-живёт. 

    А ведь когда-то он был одним из представителей большого и значительного семейства, имевшего свою культуру - способы изготовления одежды, обуви и орудий; произведения искусства: легенды, сказки, песни, загадки, культовые обряды. Ничего не осталось, кроме гула! Два брата Ильи входили в Совет национального округа. Именно они были первыми создателями колхозов. Именно они неистово агитировали сородичей бросать кочевую жизнь, суля жизнь Верхнего неба. Именно они пригоняли коров из района на мясо и привозили водку, чтобы заманить, выторговать оленей и угнать их в колхозное стадо... Они свято верили в своё дело!

    Осенью 1938 года расстреляли братьев Ильи под горой, у этой скалы, в ночь перед расстрелом четырёх женщин и приёмщика пушнины. Через год, когда арестовали третьего, любимца - младшего брата Аякэкэна, погибли в неравном бою, пытаясь его отбить, дядья - Максим и Пётр. После их семьи исчезли.

    Илья сородичей выкопал и за три дня схоронил на одном помосте - по обычаю своего рода, схоронил в тайном месте. Оно как раз недалеко отсюда; за века там целое поселение покойников.

    Сейчас Васильевых осталось: Старец Илья, его внук Василий (отец Василия - Фёдор Ильич - погиб в ноябре сорок первого года на фронте) и его семья: жена Устинья, сын Александр двадцати лет, восемнадцатилетняя дочь Ариша и самый маленький - трёхлетний Ильюшка, "пришествие"  коего произошло два года назад. Он от прадеда никуда! Тут же играет. Либо рядом с юртой, либо в ней. Розовощёкий, деловитый, чуть хитро улыбающийся своим мыслям и представлениям. Но порою вдруг словно испугается, бросится к Старцу, крепко-крепко обнгимет за морщинимстую коричневую шею. И засмеётся, успокоившись так же внезапно, зальётся колокольчиком. Наиграется, упадёт на шкуры, устилающие весь пол юрты, и спит себе, посапывает. И сегодня так же - утомился, устроился за спиной прадеда, прижался, свернулся калачиком и уснул.

    Старец подтянул крючковатой палкой чампули - короб. Достал из него красивые одежды: светло-жёлтую замшевую куртку, расшитую причудливыми разноцветными узорами, шаровары из коричневой саржи. По широкому поясу тоже вышивка - узор тёмно-зелёными нитками. Чисто-белая хлопчатобумажная рубашка, шёлковая майка - розовая, сатиновые трусы, половинчатые аккуратные сапожки, украшенные бисером. Каждый узор таит в себе определённый символ. И нить таинства тянулась с вышивки одной вещи на другую.

    Старец вдёрнул в иглу красную нить; судя по всему, работа подходила к завершению.

 

                                                                      4.

    До Святого места (Бунил), куда даже он, прямой потомок, пока не имел права взойти в одиночестве, надо продираться непроходимой чащей, где подстерегали опасные ловушки. Спустившись в долину горной речушки Атэулкэ, Александр прошёл подле скал до седьмого распадка. Достал топорик, получше увязал рюкзачок, чтобы не мешал при подъёмах в плотной чаще березняка и осинника. Через час, или, может, больше утекло времени, продрался до следующей террасы и вышел на древнюю-древнюю тропу. Долго шёл у самого подножия склонов и каменистых обрывов скал, пока скалы как бы отступили выше и, чтобы до них добраться, надо был подниматься либо по крутым россыпям, либо по земляным склонам, толсто устланным жухлой листвой берёзок, топольков и осинок. Листья жёлтые,красные, коричневые. Прошлогодние. Ещё не потеряли свою нарядность, но уже угасаются временем и блекнут.

    Нужный распадок. Снова седьмой по счёту. Несколько минут всматривался, присев на корточки, сквозь белость березок и дымность осин. Внезапно увидел Идола. Отсюда он представлялся высоким пнём. Территория бунил. Чилчагиры, чтобы защитить своих предков от местных племён, которые разрушали могилы пришельцев и сжигали их, устроили общее захоронение в недоступном месте.

    Оставив оружие, нож, рюкзачок, стащив с себя пропотевшие одежды, тщательно умылся ледяной водой родничка. Тайга звенела мощью жизни, невидимо совершая таинства. Вытряхнув из рюкзачка чистую одежду, облачился. Осмотрел топорик, размышляя, ведь и он - оружие. И решительно вошёл в чащу, время от времени пуская острое лезвие в дело. Так, по крутизне, цепляясь за стволики деревц, задыхаясь от напряжения, он наконец-то достиг покосившегося Идола. Грубо вырубленное лицо. Рот, глаза, уши едва обозначены. Свет достигал места рассеянным. Но всё-таки убийственным для мрачности. Тонкие губы Александра скривились в презрительной усмешке. Деревяшка! Уже трухлядью пошла! Неужели это просто деревяшка? А Шут-Палач - Бог и власть! Чёрная, бессовестная, непобедимая сила? Нет, нет, нет! Там, наверху, совсем другое. Там не деревяшки, там настоящее - Прошлое и Святость.

    Круша деревца, яростно прорывался вперёд. Когда чаща кончилась, он не остановился отдышаться, отдохнуть, осмотреться. А всё так же, держа перед собой в правой руке топорик, упрямо и быстро пошёл по россыпи вверх к тёмно-зелёному ельнику. До него почти километр по камням, меж коими глубокие щели и ямы. Ни люди, ни звери сюда не заглядывают. Даже для птиц там, в ельнике, хитрые ловушки и силки. Если какая и посмеет осквернить - то там и останется биться из последних сил, до последнего дыхания. Александр мальчиком был здесь с отцом. Хоронили бабушку. Жутко было смотреть на синиц, сов, воронов, коршунов, попалось несколько дятлов, висящих в тенетах и засохших. После-то он насмотрелся всякого в жизни. И когда видел, как живут в посёлках сородичи-братья, запиваются водкой, умирают молодыми, убивают в пьяном угаре друг друга, почти все не могут завести семью и знают только сегодня, - тогда он вспоминал погибших птиц. И следом за матерью повторял: "Чтобы не случилось, - надо жить!"

    Вздрогнул. Опасность! Оказывается, вспугнул кабаргу. Некоторое время Александр следил за её стремительным бегом по камням, туда, где ещё совсем недавно он мучился, продираясь сквозь чащу. Маленький горный олень был в своей стихии, имел своё и жил своими законами.

    Ерник. Вокруг устроены ловушки на чужого. Правда, они давно разрушились. В двадцатом веке никто из чилчагиров не решился их подновить, насторожить все эти самострелы, самоколы, заломки для выкручивания ног в суставах и камни-перевёртыши, замаскировать ловчие ямы и тяжёлые ухлёсты, которые били в лицо гипотетическому нарушителю колотушкой, размозжая череп. Мстителей не осталось! Но что-то могло всё-таки сработать. Поэтому Алдександр продвигался с осторожностью. И вот дошёл! Дошёл в надежде отсюда воздействоавать на мир тайными силами. Дыхание елей непривычно. Тёмнохвойные дерева разрослись от самой земли. Странно сыростью, грибным духом. Кое-где, в вечной тени, серо светился лёд. Увидел древний развалившийся помост. Чёрные длинные волосы. Похоронена какая-то женщина. Когда подошёл к упавшему погребальному сооружению, понял по скелету, что ребёнок.

    - Ты есть!? Явись! Или я заставлю Тебя явиться! Как миленького! И мы поговорим. Соболиха удушила своих соболят. Зачем? За что! Почему? Почему моя судьба решается - решается! - Шутами и Палачами!? Почему они говорят "нет вымирания народа, а есть единение братских народов" и в праздники надевают ордена!? Почему Шут-Палач вершит судьбы!? Этот самец, мечтающий о моей сестре. Почему?! - Александр ещё верил, как верил и в то, что Старец боится его, но неизвестно почему, а потому, что он, Санька, мог стать ОСКВЕРНИТЕЛЕМ и губителем последнего, что ещё теплилось в их измождённых душах, хотя все они, васильевские, и мучились  этим неимоверно. - Если ты есть, Амикун! Ты не позволишь надругания! Тогда я смогу... Появись! И тогда я смогу всё! Молчишь? Так получай, получай!

    Александр в ярости крушил топориком древние, старые, новые погребальные помосты, свалил их в одну кучу: волосы, черепа, остовы, ребра, утварь, оружие, украшения, серебро, золото... Шингкэны... Увидел сундук, обклеенный полосами берёсты. Орудая топориком, отодрал верхние слои, добрался до крышки, обитой оцинкованным железом. долго и нетерпеливо возился с ней, в кровь искусал губы. Наконец крышка подалась, и он оторвал её вместе с шарнирами. И тут предок! Ха-ха! Покойничек. В сундуке человеческие кости, посыпанные красным порошком. Маленькая челюсть. Ровные, красивые зубы, уже потускневшие. Александр рывком швырнул сундук на камни. Из него вдруг выскочила нагая девушка высотой с ладонь. Александр окаменел от ужаса. Девушка покатилась по камням. И, прекратив движение, медленно поднялась на ноги. Александр завопил и, ещё когда вопил, уже понял, что это всего лишь искусная костяная статуэтка Богини Древа Жизни, пользовавшаяся особым почитанием и любовью, от рода которой начинается новый круг жизни семейства. Александр её уже видел, а может, и держал в руках. Но в ярости не придал этому значения. Час, пожалуй, даже больше времени ушло у него на сведение под корень всех своих предков, пламя буйствовало, пожирая всё на свете, и его веру тоже. И он захихикал, чуя запах палёных волос, хватая шингкэнов и швыряя их в огонь. И невольно прислушался. После, выйдя из истерического состояния, осторожно выбрался из ельника, но прежде оценивающе осмотрелся. Нет, огонь не уйдёт в тайгу и не натворит бед... Двинулся вниз, вяло думая: "Ведь вопрос, в сущности, не в казни шингкэнов, нет, ни в казни. Вопрос в том, что Прошлое бессильно изменить хоть что-то. Прошлое заботилось только о себе. Оно не позаботилось о своём будущем. И в том, что я - мразь, не способная к жизни, виновато оно, Прошлое?! Значит, выхода на новый виток не будет?!"

    Александр ещё некоторое время смотрел на кажущийся маленьким серебристый самолётик, оставляющий за собой в яркой сини инверсионный след. Мощный гул встревожил тайгу. Гул иной жизни, иного мира. И перед глазами Осквернителя вновь медленно поднялась статуэтка давным-давно ушедшей из жизни девушки. И похолодел от странного и таинственного: это - Ариша!

 

                                                                     5.

    Устинья переживала уйму домыслов и догадок. Они большей частью верны. И лишь потому не сбывались, что побеждены, задавлены. А раз побеждены, значит, ложны? Ей жизнь вообще представлялась сплошным преодолением. А вначале был её мужчина - Василий. Будущий муж и отец их детей. Таёжник, резкий, исчезающий и появляющийся внезапно. Непредсказуемый. И начались её мучения. Прошло три года, они сошлись и родили детей. Образовалась новая ветвь семьи. Но долгосрочного покоя не наступило. Устинья постоянно пребывала в страхе. А порой и в ужасе за каждого. В этом и есть суть женской жизни? Жена и мать - вот высочайшее предназначение?

    Однако, в отчаянии, она не раз вспоминала слова Старца: "Не принимаю тебя. Мучения предвижу. Ты красива, и тебе лучше выйти замуж за русского или якута, тогда проживёшь изнеженно и счастливо.

    Рождение дочери вселило в неё великую надежду. Старалась с младенчества привлечь Аришу в союзницы, тем более, что Старец уже замолчал и в своём безмолвии никак не мог повлиять на девочку. Наверное, всё так и есть. Но Ариша так и не приняла сторону матери. От неё ещё больше натерпелась Устинья, беспокоясь за неё, скрытно, но люто ненавидя Старца, подозревая, что он и его дух всему объяснение. А он и сам тяготился жизнью люкчи-стойбища невероятно изменившегося внука. Собрался укочевать на Средний Калар, к дальним родствыенникам. Рождение Ильюшки задержало. Желание Старца каким-то невероятным образом разгадано Устиньей. И то, что Старец прекрасно понимает себя как тяжесть, усиливающую боль в семействе, неожиданно примирило женщину с ним. Ильюшка связал их, Устинья потеряла бдительность. А ведь сама же выносила горькое убеждение, что стоит расслабиться, как сразу много неприятного. Смирилась! И внешне эта высокая, статная женщина подурнела. Огромные коричневые глаза тревожны. Даже в статности её появилась надломленность. Теперь уж мужчины разных концов тайги не говорили о ней с тайным желанием: "Породистая!" А сейчас Устинья всю энергию направила на то, чтобы "изгнать" Аришку из тайги. Дочь и сама прекрасно знала, что другого выхода нет, знала и изо всех сил цеплялась, тянула время, порой веря, что уход её из тайги стал невозможен и бессмысленен, ибо жить "в гостях", по крайней мере, абсурд.

    Устинья пошла на большее, переборов смущение, заранее переживая будущую пустоту и стыд от своих слов и чувств. Она бодрячески и прямо сказала:

    - Если не хочешь замуж, тогда так роди. Пусть и от женатого, это даже лучше. Выбери который справнее.

    - Породистее? Может, мне от Шута-Палача родить? Он это мигом устроит. У него же полсела его дети. Как он, ничего? Или с женщинами тоже палачески? Садист? Нет? Ты же знаешь?!

    - Не смей! Противная девчонка! - сорвалась на визг Устинья. - Поживёшь ещё с размазнёй...

    - Папка - размазня! Тебе самец нужен? Сейчас всем самец нужен... Точно! От Шута-Палача и рожу. Он хоть чистоплотный и холёный. И я только перед ним робею.

    - Я тогда тебя удушу!

    Ариша дёрнулась и убежала в лес, наверное, на ключ-бирокашку. А Устинья долго сидела в гуле и трепете, до тех пор пока дочь не вернулась веселенькой и наксмешливой. Она энергично взялась за дела. Принесла ведро водицы. Устинья расшурудила костёр. Вскипятила воду. Кипяток остудили и стали замешивать тесто, чтобы состряпать лепёшки к приходу мужчин из тайги. А рядом, совсем рядом, творилась странная жизнь. Маленький Ильюшка занялся постройкой какого-то сооружения из палочек, веревок, коры, коробков у юрты Старца.

    Ариша вдруг перестала мять тесто на доске, выскобленной до желтизны, и зашептала:

    - Я их всех ненавижу! Вот мой жених, Толик Забзигиров, замёрз. А мне не жалко. Отмучился! Да и он для меня умер раньше, чем замёрз. Когда облевавшийся лез ко мне в постель. И вообще, я не хочу рожать - рожать производителей палачей и жертв! Не хочу! И не буду! И оставим это!

    Глаза её чёрные сверкали яростью. Щёки раскраснелись. А бледная, поражённая Устинья в ужасе шёпотом твердила:

    - Одёнав! Одёнав! Грех! Нет, нет, не делай этого! Ты не решишься это сделать!

 

                                                                   6.

    Василий зашёл к Габышевым, дальним родственникам. Семья их почти вымерла. Одна из дочерей Лопчи, оргакнизиторов колхозного движения по всей реке, старуха Дора, ещё крепкая, настороженная, внимательно слушала Васильева.

    - Заставили вот идти к председателю, - рассказывал, - мечутся. Да им-то легче. Они не знают, что я знаю. Если этот кусок - глухой угол не сохранят, то вся тайга захиреет.

    - Ведомо, ведомо и нам. Но спокойны мы. Деколону выпью и думаю, думаю. Пошто водки-спирта не стало? Не знашь?

    - Не знаю, Дора, не знаю. Ничего не знаю. Куда деваться с семейством - не знаю. Председатель говорит, чтобы у вас пожили до зимы, а там, может, на охоту пошлют. И домишко какой выделят.

    - Да, - заметила старуха, - жидок ты стал. Прямо не верится, Ваасилий. А куда тебе идти - не знаю. Здесь тебе - погибель. Всем вам здесь конец. И до зимы не доживёте. А мои все запились. Зиму охотятся. А остальное время пьют. Я так и зиму пью. То бражку, то деколон. Редко водку. Краску каку-то пила... Ты не знаешь, пошто водки-спирта не стало? А тебе чё? Ты семьёй живёшь, в тайге, а плачешься. В тайге. Кочуешь! За олешками бегаешь! Живите!

    - Так-то оно так... Конечно. Ладно, счастья вам, благополучия.  А я пойду. Весь день в посёлке. Надо ещё в магазин зайти. Продуктишек взять.

    - Живите! - повторила старуха, блаженно улыбаясь. - Живите! 

    Переехав на ту сторону реки, очумевший в посёлкае от множества людей, пустословия, суеты, множества угнетающих звуков, нового, озлобленности и враждебности, Василий почти час сидел под соснами, вслушиваясь в шумы и глядя с ужасом на желто-стенные дома, крытые шифером, и черно-стенные, под дранкой и толью. Иногда в поле зрения появлялся человек, следуя куда-то по своим делам, и исчезал. Солнце катилось к закату. Василий застонал от нестерпимой душевной боли, вскочил и чуть ли не побежал по тропе.

    Почуял горечь дыма. А потом и запахи таёжного жилья.  Останолвился. Стоял до тех пор, пока не понял, что Александр ещё не пришёл. Обрадовался. "Я сейчас им всё расскажу, - подумал, - и они поймут всё как надо".

    И, чуть улыбаясь, уселся на чурку у костра, посмотрел заискивающе сначала на жену, потом на дочь.

    - Председатель нашей Аришкой интересовался, - спокойно начал он, морща высокий лоб, изо всех сил скрывая своё состояние. Но нет-нет, да и содрагался, словно от вселенской обиды. - Пусть, говорит, зайдёт. Надо решить насчёт работы. А может, говорит, на учёбу отправим. Это уже кое-что! Не век же тебе в тайге торчать! А нам пока кочевать дальше некуда. Худые времена наступили. Стране нужно золото! А нам потому надо в поселке жить. Тут стоять будем до августа. Думать будем, думать. Санька-то в тайге?

    - В тайге! - Устинья, как-то странно повеселев, навесила над углями медный чайник.

    Василий подтянул к себе сумку.

    - Аришечка, вот тебе колготки беленькие купил. Жпенщины сказали, что продавщица для тебя оставила. Я пошёл и купил. Тут, мать, пряники, конфеточки. Ешьте.

    Ариша смотрела в землю.

    Время близилось к вечеру. Василий поглядел на солнце и сказал:

    - Чай пить не буду. У Габышевых пил недавно. - Поднялся. - Пойду. К оленям схожу.

    На заду брюки испачканы глиной. Он быстро пошёл через марь. Обходя глубокое озерцо, краем глаза увидел, что женщины собираются пить чай с пряниками и конфетами; Ариша несла к костру большую лепешку, а за сестрицей бежал малыш Ильюшка.

    Оленей не отпускали на волю, держали на длинных поводах на кормовом месте. А утром и вечером перевязывали на другие места, дальше, сначала напоив из ключа. Боялись потерять. Решил сейчас оленей зачингаить (привязать к шеям чурки) и отпустить. Пусть кормятся вволю.

    Марь ещё толком не оттаяла. Василий не торопился. Некуда торопиться. Но до оленей дошёл неожиданно быстрро. Они услышали его издали и поднялись, тяжело вздыхая. Василий отыскал приготовленные Александром чингаи, вчера, когда пилили дрова, - не толстые чурки, с вырубом посередине, за них привязывают повод оленя. Чингай, затрудняя передвижение, не даст животному уйти далеко. Разговаривая с оленями, Василий зачингаил и отпустил их всех. Оленята бегали так. Побыл немного бездумно на месте. Отсюда, со склона, видны белые шиферные крыши домов посёлка, залитого жёлтым солнечным светом: посёлок утопал в зелени соснового бора. Далеко-далеко в горах кто-то протяжно закричал. Василий стал смотреть туда. Горы в синей дымке, сливающейся с небом. В распадках уже черно - там прохладная тень, и свет закатывающегося солнца прямо туда не попадает.

    От оленей уходить не хотелось. Сыро и прохладно. Прохлада пахла зверем, стадом, детством, юностью, прошлым - и прошлой пьянящей радостью. Настроение внезапно изменилось: бежать, бежать от прохлады, ввергающей в безысходность, неумолимо приводящей к горю и возвращающей в сегодняшний день. Пошёл он медленно, не роазбирая дороги. Несколько раз падал. Ушиб правое колено. Порвал рукав пиджака.

    Устинья ждала его в нетерпении на краю взгорка; здесь начиналась марь.

    Василий спросил:

    - Где Ариша?

    - Ушла в посёлок.

    Василий, посерев лицом, вырвал топор из чурки и направился колоть дрова. Наготовив дров, молча ушёл в палатку. Сумерки звгустели. Услышал зов жены. Оказалось, вернулся с охоты Александр. Василия потрясло. Перед ним явился мудрый, словно старик, человек. Худое лицо измождено. Ввалившиеся глаза понимающе смотрят из глубины. Бросил к стенке юрты тугой и тяжёлый рулон берёсты. Не проронив ни слова, долго пил чай, глядя на тлеющие угли очага. Потом уж умылся по пояс ледяной водой из ручья. Растеревшись махровым полотенцем, скрылся в палатке и через какое-то врем вышел в сером выходном костюме. Колстюм смятый, но чистый и хорошо сидел на ладной фигуре Александра. Под пиджаком - светло-розовая рубашка. Резко сказал угрюмому отцу:

    - Давай, рассказывай!

    - Рассказывать-то нечего. Живите, говорит, в посёлке. А то милиция спрашивает. В тунеядцы запишут. Говорит, детей плохо воспитал. Работать раз не хотят. На стройке, говорит, будете работать. Себе дом сделаете. А зимой охотиться будете. Я ему говорю: мы - орочены, мы строить не умеем, в посёлке жить не можем, мы с оленями жить умеем только. Нету, говорит, оленей, бегут ороны от людей. Партия и правительство, говорит... Одним словом, Шут-Палач. Сам знаешь. Через каждые пять слов партию и правитедьство поминает. Ишь, мол, особых привилегий захотел. Другие же живут.

    - Ясно. А зачем те люди пришли на Гобзякит? - спросил, растирая ладонью лицо. - Глохну, что ли... Плохо слышу.

    - Просто глухо сегодня что-то. А те люди все ключи будут копать. Золото добывать. Золото - это тоже Власть. - Василий поднялся, чтобы помочь Устинье.

    Устинья теперь боялась сына. И пожалела, что столько душевных сил потратила на бессмысленную борьбу со Старцем, нанося ему жестокую боль, открыто выживая из люкчи старого человека. И ничего нельзя исправить. Даже происшедшее минуту назад.

    Александр застыл в неподвижности. Чужой, страшный, познавший за один день всю мудрость Земли и Звёзд.

    Сняли с огня чан с горячей парящей водой. Устинья постирала бельё и другую олежонку. Отец и сын, переговариваясь о незначительном, натянули верёвку меж трёх сосен. Мать, развесив постиранное, стараясь не встречаться взглядом с сыном, принялась готовить ужин, думая, что сын почему-то так и не спросил об Аришке. А она ждала. И если бы спросил, закричала бы на него, всё бросила бы, схватила Ильюшку и убежала в тайгу, спряталась бы в какой-нибудь щели и затаилась раненым зверем. Он молчал. И мудрым покоем сковывал чувства и мысли. Устинья унесла еду в юрту. Покормила младшенького. Старец к еде не притронулся. А лёг и отвернулся. Ильюшка ловко перелез через него, прижался к нему и зашептал свою вечернюю нелепицу на эвенкийском языке, потихоньку засыпая. Василий и Александр тоже отказалтись от ужина. Устинья не стала убирать посуду, ушла в палатку и там сидела, мелко трясясь от ужаса. Одёнав! Одёнав! Она слвышала голос Александра, ровным счётом ничего не понимая:

    -...Мы не способны сострадать, потому что нас смяло. Сострадание возможно при наличии запаса прочности.

    Устинья зажала уши ладонямии и повалилась на подушку, бормоча:

    - Одёнав, одёнав...

    Очнулась от нездорового сна в те минуты, когда чуть забрезжил рассвет. И вышла в серость и прохладу. Сопки скрыты туманом. Красивое, смуглое лицо Устиньи припухло. Она поёжилась и ушла в туман. Вернувшись, присела рядом с мужем у костра.

    - Пойдём, Вася... поспим. А? Я уж забыла, какой ты есть...

    - Уйди. Аришка рядом. И Александр не спит.

    - Что!? Она вернулась? - быстро проговорила, оглядываясь, и густо покраснела. - Где же она? - Потом овладела собой и жёстко сказала: - Муж, который не может отладить жизнь, не муж.

    - Знаю.

    Вышел из палатки Александр. Бел лицом. Под глазами мешки. Он сел по другую сторону потухапющего огнища. Ариша остановилась у сосны, прижалась к стволу спиной. Над озерами и рекой сильный туман. Ариша оттолкнулась от дерева, пошла было прочь от люкчи, но вернулась и тихонько выскользнула из-за деревьев. Все почувствовали и медленно повернулись к ней. Искажённые мукой лица.

    - Зачем ты вернулась?! - крикнула Устинья.

    Василий обхватил голову ручищами. Александр вскочил и закричал:

    - Ты - не богиня! Ты - проститутка! Сука! Сука! Ты - не богиня! Ты даже не почва, не поле. Ты - ничтожество! - Он резко смолк, сникнув. Слёзы поркатились по щекам. Распущенные волосы Ариши необыкновенно черны. А повзрослевшие глаза вдруг задичали, а потом уж засветились спокойным, мудрым светом.

    - Я озябла, Саня. Пойду, переоденусь и приду. А вы скорее...

 

                                                                 7.

    Василий поднялся и стремительно, чуть ли не бегом засеменил к юрте Старца.  Серый полумрак. Старец посреди, упрямый и жёсткий, кажется, дремлет сидя. Седые космы и редкая белая бородка светятся. Василий протянул руку, чтобы подтащить чампули-суму. В ней хранилось особое и запретное.  Старец перехватил намертво своей "клешней" руку внука. Одет Старец парадно. Василий сказал по-русски, забыв, что Старец почти не знает язык:

    - Отдай мне яд. Маленький ничего не поймёт. С чаем выпьем, и всё... Арише...

    Старец понял и, отпустив руку внука, заговорил:

    - Ачин! Умукон ваадлан сыново. Би вадлан сыново. Би вадлан идувал. Би одянав ичита они одеян суннюн. (Первый убьёт последнего. Я убью его. Но я сделаю это в другом месте. Его душе не надо видеть, как это будет с вами со всеми.)

    - Они мулянды? (Значит, ты решил?)

    - Очав муляра. (Нет, это решило Нечто.)

    - Тали нонодэкэл. (Тогда уходи.)

    Старец открыл потайной выход из юрты.

    Взял на руки спящего Ильюшку и неслышно исчез.

    Василий, отяжелев, вернулся к костру. Александр и Устинья у огня. Ариша в палатке.

    - Туги индями иса! (Так жить больше нельзя), - Василий твёрдо сказал.

    - Одёнав! ОдёнавЁ! (Нет, нет!) - закричала Устинья. - Надо жить! Чтобы не случилось - надо жить!

    Александр повернулся к ней.

    - Лучал экспедицииду варэ аялба дюрба оролбэ. Эденап гада ая ороло. Тунна аннанил оденап ичира оролбэ. Иду дявучаденал орол-вэ? Аннанинду эмэдинатын старателил. Минду би бугладем. Би оденав. (Люди из экспедиции убили двух оленей. Хорошего приплода не будет. Через три года мы останемся без оленей. Да и где их пасти? Через год на наши места придут старатели за жёлтым песком. У меня душа изболелась. Я больше не могу.)

    - Би мулидем! ( Я согласна!) - Ариша вышла в ослепительно белом платье. Сбросила с правой нолги туфельку (на свадьбу готовили эти одежды), упёрла приклад тозовки в землю и, нажав большим пальцем ноги на спуск, выстрелила себе в рот. Откинулась назад, странно присев, замахала руками, повалилась набок и забилась. Выйдя из оцепенения, Устинья бросилась к Арише. Эхо в горах заревело безысходностью. Ариша билась уже на земле. На белом платье расползалось ярко-красное пятно крови, истекающей изо рта. Александр убил мать из карабина выстрелом в позвоночник. Устинья упала поперёк тела дочери. Он передёрнул затвор, передал карабин отцу, опустился на корточки около агонизирующей матери и, зажимая уши ладонями, закричал:

    - Стреляй же! Скорее! Скорее! Скорее!

    Старец слышал выстрелы: из тозовки, два из карабина и опять несколько из тозовки. Он уже переправился на лодке и медленно тащился по лесной тропе к посёлку, изредка останавливаясь и проверяя: не следят ли? Он ведь знал, что ему не очень-то доверяют. Особенно, Александр. Наконец он достиг цели. Опустил правнука на землю недалеко от зверофермы, видя, что его заметили люди, ошеломлённые явлением. А мальчик спал. Старец с трудом опустился на колени, понюхал волосы мальчика. Тяжело поднялся, показал на внука и ушёл.

    Василий это видел. Но в следующее мгновение облака застлали всё пространство. Он попытался разогнать их руками. Однако они просачивались сквозь пальцы, обильно орошая грубые ладони влагой, и тут же, завихряясь, продолжали окутывать Василия плотно и непроглядно. На тысячи километров расстилалось бело-матовое клубистое мессиво. Василий достал очки, нацепил их на нос, присел на корточки. Втянул в плечи чёрно-седую голову, чтобы видеть Землю. Осторожно подув, он сдвинул туманы в сторону марей, к озерам. Сосны зашумели, закачались плавно и величественно. И его взору открылся табор. Двое из павших, женщина и парень, уже остыли. Девушка хлюпающе дышала. Из ноздрей пузырилась кровавая пена.

    Вот показался медленно бредущий Старец. Вот он расчингаил оленей - отвязал длинные чурки от поводов, снял узды, аккуратно сложил их и оставил на видном месте. Старец одет в красивые одежды. Но видно, что сапожки ему маловаты - ноги распухли. Шёл неуклюже и медленно, часто останавливаясь. Достигнув стоянки, с ходу подошёл к поверженным женщинам. Стащил с девушки женщину, явно торопясь, действуя ножом, оголил грудь девушки, вонзил нож, обрызгиваемый яркой кровью, несколько времени копался в дёргающемся теле правнучки. Наконец вырвал маленькое горячее сердце и стал жевать его дёснами. Рот, бородка, щеки, руки - всё было в крови. Тихо и глухо. Откуда-то полился иссиня белый свет. Старец вздрогнул. Поднялся, не выпуская сердце изо рта, привязал к суку ремешок на уровне лица, надел на шею петлю, поджал ноги... и удавился.

    Василий встал на колени, упёрся локтями в землю: влага просачивалась сквозь материю рукавов и штанин, неприятно холодила. Внимательно вгляделся в стонущего грузного человечка. В правой руке его посверкивала сине-белая звёздочка. Она соскользнула с ладони, проплыла над землёй, то опускаясь, то взмывая, то отклоняясь в сторону, и вдруг вскользнула в развёрстую рану девушки. И кровоточащей раны как не бывало. Девушка садится, поднимается. Прекрасные чёрные волосы разметались по белому. Белые руки плавны. И шея красива божественно. И нет теперь на ней лилового синяка. И ноги стройные. Волшебные линии тела. И в безмолвии космическом она сияет солнечным светом посреди света молний. А на голове выспыхивает венец из многих звёзд, словно девушка приготовилась к шествию на брачную вечерю.

    И увидел Василий коня белого. Сидящий на нём назывался Верным и Истинным, который праведно судит и воинствует. Имя его не знает никто, кроме Него Самого. И многие за ним следуют на белых конях. И никто не видит, что от Него Самого тянется золотая цепочка. А конец её в руках Шута-Палача, моложавого, с чёрными иконописными глазами, с длинными ресницами, и взгляд чуть исподлобья, притягивающий. Под портретом Владимира Ильича Ленина. А Верный и Истинный грозно смотрит красивыми глазами на тысячные толпы и сурово говорит, заглядывая в лист розовой бумаги. И Шут-Палач согласно кивает голвой, иногда незаметно подёргивая за золотую цепочку. А в стороне подводят к Невесте коня белоснежного. И Она всходит в седло. И несёт конь божественный Её туда, откуда явился Верный и Истинный.

    А Василий повержен на спину. И нестерпимо яркий свет ударил в глаза и ослепил. Он видит белые шары над собой. Но вот опять наступило безмолвие, и Василий летит в сини, чужой сини, из последних сил стараясь уйти от предстоящей встречи, и молит: умереть" умереть! умереть!" Но Она приходит, взбирается к нему на колени и прижимается крепко-крепко. И они счастливы. Ты ещё не выросла, Ариша? Сознание обрывается, и когда возвращается, тогда он снова летит в сини, панически ужасаясь предстоящей встрече с трёхлетней Аришей в белом платьице. А она приходит, обнимает крепко-крепко, и начинается адова пытка счастьем...

    После убийства Александра Василий трижды стрелял себе в сердце из тозовки, но пули обходили его, ускользая вглубь огромного тела. Умер он в Могоче через неделю, попросив присмотреть за оленями. А маленькая голубая звёздочка Земля продолжала нестись с бешенной скоростью в бесконечно грандиозном Космосе...

 

 

----------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------

                                                  Глава третья

                                                          ( фрагмент) 

                                                         ЭМЭ

                                                  (ПРИШЕСТВИЕ)

                                                            1.

    Заснеженные пики Хребта на ультрамариновом окоёме за долгими вереницами сопок. Зелёные сказочные леса. Далее синеющие до тёмно-синих,с пятнами серых каменных россыпей разрушившихся скал.

    Младенец "при дверях" в сей мир: там дикие звери и птицы, велико тварей, рыб, человеков-илэ в кипении роев в добыче пищи и продолжении в потомках.

    "Эмэ" (приход, пришествие) таинственно. Деревья исполины. Речка журчит разноголосо. Кочевье-аргиш по древней нартовой дороге.

    В тот миг тысячелетнее вспыхнуло из прошлой жизни. Из прибрежных зарослей воздух дыханием конгукта - шиповника дикой розы - поводырь из прошлых жизней  беспамятной ласковой тьмы Океана устремил младенца...

    Свет! Замер удивлённо, вцепившись пальчиками в борта "бо" ( люльки "эмкэ", сшитой ин берёсты, замши, прочной кожи). Эмкэ, любовно украшенная символами-орнаментами, если в ней ребёнок, называется "бэ" (у чилчагиров - "бо"). Когда младенец "при дверях" из Космоса и Океана (единого Смысла), люлька уже "боа" (небесная).

 

                                                              2.

    Балдымакта (новорожденный) эмэ-ми (пришёл). Мать узнает, отца, бабушку, улыбается и гукает на небесном языке радость встречи ( с дедкой контакт позже, когда станет бэеткэчэн-нэкукэ - малышом). Родичи с радостью посвящают малышу лучшего оленя - начало становления "орочи" - "оленного человека".

    Очередной "владелец" "Красной книжки" и автор фрагмента коряво: "Дмитрий Николаевич как-то спорил с братом Владимиром, дескать, часть их стада от оленя-быка, закреплённого за ним в младенчестве... Намедни Дмитрий Николаевич добрался до меня на оморочке (берестовой лодочке "дяв"). Шибко, видать, разозлило, если путь совершил "из озера в озеро, из речки в речку", перетаскивая оморочку на плече. Страдал: "...Тунгусов отрывают от оленей. В посёлке - как в плену! Надо писать в ЦК КПСС: рушится извечное: как жить "орочил" - "оленным людям"? Письмо написали, не подумав, что бессмысленно и опасно: ни одна власть не позволит ускользнуть информации о странных и чуть ли не повальных самоубийствах ороченов, их потомков. Послание в районе перехватили. "Машина" заработала. Дмитрий Николаевич и его родные согласились: покончили с жизнью... Вердикт властей: перестрелялись в пьяном угаре. А позже и вовсе перестали замечать, как будто ничего и не происходит... Меня ищут. Книжку передаю через "Камолого" ВМВ... "Они" к Вам придут! Не обольщайтесь!"

    Сия фраза повторяется много и в разных вариациях.

 

                                                                 3.

    Другим почерком, мелко-мелко, читается с трудом: "Тысячи хунну (скотоводы; перводится дословно: "имеющие домашних животных") внезапно лишились извечного мира узурпаторами Цивилизации. Началось стремительное вымирание потомственных оленеводов. А в Степи - чабанов. "Верблюжьи люди" (тэмэгэл) сгинули ещё раньше.

    Кочевники-скотоводы совершенно не присопосблены к "рабовладельческому" миру, в коем Бытие разделено на жизнь и работу. Разрушение особой естественной независимости от Цивилизации "кураторы" провозгласили "Прыжком через столетия".

 

                                                                  4.

    "Сразу не узнал. Мария Сакоулова. Заныла душа, затосковала. Машка - юрт-работница. 1969 год. Именно тогда в Норильском научно-исследовательском институте сельского хозяйства Крайнего Севера начали проводить опытные работы по изгородному содержанию крупных стад. Судьбы людей, наиважнейший опыт орочил (оленных людей), духовная составляющие не учитывались. Политика: "Человек для государства, а не государство для человека" - осталась неизменной, обретая всё новые формы искорёживания сознания народов, подчинив служение геопоитического государства обособленной паразитической структуре - знати.

    Изгородное содержание предусматривало обязательное укрупнение стад, от тысячи оленей до 1500. Объединили. Большинство оленеводов вырваны из родового Бытия. Переселены в сёла. Окончательный удар: в декабре 1984 года из Министерства сельского хозяйства РСФСР неукоснительный приказ переводить оленхозяйства на круглогодичное изгородное содержание. Оленье стадо страны (более 2 млн. голов) начало стремительно уменьшаться и за 12 лет потери были уже более миллиона.

    Машка, как выяснил, спилась, алкоголичка. Детей, троих, отобрали и увезли в детдом. Несколько раз кодировалась, пытаясь вернуться в прежнюю жизнь. Главное, забрать детей и "спрятаться" у орочил... Существовали полулегально несколько семей орочил на Витиме, на Олёкме, по предгорью Удокана. Они просто жили и никому не мешали. Их выявляли и преследовали. Поэтому некоторые формально числились колхозниками, позже работниками совхозов. Не спасало. Головная боль РК КПСС. Велась интенсивная работа по уничтожению антисоветских проявлений.

    Из бригады, кроме Машки и меня, после отстранения от оленеводства, все погибли. Давног умер, в пятьдесят лет, спившись, безработный бригадир - Иван Прохорович. Затсрелилась от тоски его жена Валентина. Погибли и покончили с жизнью (повесились, утопились, застрелились) потомки орочил (речь пока только о них), например, в селе Уоян (209 эвенков) около тридцати молодых тунгуса...

 

                                                                     5.

    "Привиделась Машка Сакоулова другой, прежней - молодой, счастливой. Слышу как сквозь сон: "Мок! Мок!" - пастухи кричат. Бригадир мягко спрыгивает с оленя на каменистую землю, подводит верхового к ярко-жёлтой листвянке, резко захлёстывает повод за стволик, двумя движениями завязывает. Звенящий студёный клоючик струится меж замшелых валунов. Толстые деревья на берегах неподвижны. Олень смотрит вслед человеку чёрными глазами и судорожно встряхивается. Стадо медленно течёт по тайге. Серые, белые, тёмные, пятнистые олени поднимаются по склону огромного рыжего перевала. Копыта щёлкают. Раздаются нервные всхрапы и густые хорканья быков. Резко пахнет зверем. Бригадир пересчитывает вожаков - оленей с ботолами. По вожакам пастухи прикидывают возможно отбившихся... К вечеру достигли осеннего пастбища  - здесь проводить гон. Олени растеклись по тайге, кое-какие легли. Пастухи валятся с ног от усталости, не в силах осознать, кочёвка прошла счастливо и многодневный переход через хребты Станового нагорья завершился.

    Бригадир подъехал к Месту, выбранному под стоянку. Все уже спят, бросив спальники прямо на землю. Мешки, потки, вьюки, постель, палатки, шкуры свалены в кучи, громоздятся вьючные ящки, сумы с продуктами, у дерева-лиственни карабины и тозовки.

    Легко шуршит по деревьям ветер. Осенняя тайга вздрангивает. У реки, внизу, хватив чужого духа, рявкнул изюбрь. Бригадир улыбается своим чувствам, и мне хорошо.

    Мы в великом заблуждении свято верим: всё в мире идёт своим чередом, в непоколебимой животворной правильности..."

 

 

 

--------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------

                                           Глава вторая

                                              АМИКАН

                                         (НЕБЕСНЫЙ ДЕДУШКА) 

 

                                                                                    Пояснение: ранее опубликованные материалы                                                                                              цикла "КРАСНАЯ КНИЖКА" не вошли в данный                                                                                              фрагмент. Сей материал ( и ещё три) был                                                                                                    опубликован, однако с редакторскими                                                                                                          изменениями; здесь предагается оригинал.

 

                                                                             1.

    Привозят на место обитания зверя падаль, привязывают на верёвку и тащат километра полтора по лесу, потом бросают, а на следе, оставленном падалью, и возле неё, устанавливают несколько петель.

    Способов поймть зверя много.

    Петля из металлическогро тросика, обожённого в огне. Дело несложное. Только обжигать осторожно, чтобы не пережечь, иначе тросик будет слишком мягким и слабым, и ваш труд пропадёт даром, амикан сорвётся, и вы будете психовать, ударять по колену или скрипеть зубами, жалея, что убийства не случилось, что зверь убежал.

    Петли установлены. После нужно ходить к поставкам издали смотреть: не попался ли?

 

                                                                ***

    Амикан попался, но никто не приходил. Зверь обессилел через три дня от голода и бесполезности борьбы. Рой мошкары и паутов. В мире густая духота. Медведь медленно поднимает глыбастую голову, хочет зареветь, но не может - горло пережимает тросик.

    И вдруг, как удар молнии, запах!

    Медведь учуял человека, глухо зарычал. Человек маленький и корявый. Глаз зверь не видел. Это страшно - видеть глаза человека, страшно. Амикан не может смотреть в них. А если видит, то приходит в страшную ярость и старается содрать кожу с затылка человека, чтобы закрыть человеческие глаза: так делает, когда человек приходит его убить; обыкновенно медведь избегает встреч с людьми.

    Зверя взбесил запах. Позже почувствовал взгляд. Ярость! Петля сжалась. Зверь сдавленно захрипел и почти сразу затих, провалившись в темь. И опять запах человека.

    Палящее солнце зашло за вершину дерева. Тень. Амикан закрывает и открывает глаза - мухи кусают веки, чёрный рой беснуется над ним. Стоит сплошной гул, создаваемый маленькими тварями, пожирающими сильное и гордое тело огромного зверя. "У-у" - гудит земля, звенит синева, шипит тишина.

    "Ти-инь!" - звонко лопнул раскалённый воздух. Сначала металлически тенькнуло у головы, и зверь прыгнул в сторону, покатился под склон кубарем, вскочил, присел на задние лапы, со свистом втягивая в себя воздух, рявкнул, но уже по-другому, сильно рявкнул, басовито, может быть, потому, что теперь был свободен и мог постоять за себя. Амикан не знал, что тот, кто ставил петлю, никогда не пойдёт на честную борьбу. Он этого не знал и басовито рявкал, объявляя всему миру, что готов бороться за жизнь.

 

                                                                     ***

    Тишина. Шум далёкого лесного ручья. Где-то тиликала неведомая птица. Редкие звуки не нарушали всеобщей неподвижности и оцепенения; только что закончилась яростная борьба в великом напряжении тысяч живых тварей и растений.

    С дерева - у подножия пологой сопочки, среди лиственниц росла сосна - вот с неё-то, осторожно и бесшумно, спустился низкорослый человек.

    Он постоял, прислушиваясь и цепко вглядлываясь в чащу.

    Под мышкой карабин, и оружие на боевом взводе. Покачал головой, поставил затвор на предохракнитель. Поправил лямки тяжело нагруженной понги, подбросив её сильным движением плеч. Мягко ступая по сухой земле, двинулся по склону. Подошёл к дереву. Около нехитрое сооружение из жердей - заманивающий дворик. Кора истёрта до живого тела дерева.

    "Долго сидел, - подумал человек, - вишь, всё истоптал. А здоровый медведюга! Здоровый! Сейчас, поди, уж у реки бежит без оглядки... Кто-то ставил петлю и бросил. Дрянь - не человек! Дерьмо собачье!"

 

                                                                     ***

    ...Жара. В ранах на шее белые черви. Они разъедают пораненное мясо. Страшный зуд. Побежал искать запах. После него почувствовал, что может постоять за жизнь. Он искал запах человека.

    Нашёл. Ходко двинулся по нему. Запах следа слабый. И медведь побежал. Солнце металось в синем небе, ныряло за горы и, наконец, упало за белоснежные гольцы.

    Медведь, с ходу влетев в бурлящую речушку, замер на миг, вышел на другой берег, стал искать след, принюхиваясь к камням, но боль и зуд погнали его назакд, и он снова ухнулся в воду и лёг. Черви съели поражённую плоть, вода принесла облегчение, вымыв рану от червей, и медведь тихо урчал.

 

                                                                  ***

    Старый Охотник на бревне недалеко от зимовья. Вязал сеть. Коричневые руки проворно мелькали. Погода испортится. На ночь занести всё снаряжение и провиант в избушку. Так он думал, хотя небо чистое-чистое, без единого облачка и ярко-синее.

    Солнце пригревало спину.

    Старик покосился на собаку. Белка у зимовья, в тени, на старой телогрейке, положив красивую мордочку на предние лапы. Она поскуливала во сне, шевелила лапами.

    "Бежит, поди", - старик едва заметно улыбнулся, продолжая быстро завязывать ячейки харюзовки.

    Предполуденное умиротворение. Утренние птицы уже накричались, нагорланились, напелись вдоволь и затихли. А дневные ещё молчат - они кормятся сами, накормив птенцов; после вновь будут кормить.

    Шорохи листьев тальника. Журчит в речушке вода. От неё прохладным, свежим ветерком, поэтому комаров мало, нет и паутов и мух разных. Их в тайге летом полно. Но старик ничего не замечает, и если комары досождали, то его мало обеспокоило. Он просто бы развёл костерок, набросал гнилушек, и вот тебе дымокур готов. С ним веселее и комары не страшны.

    В прибрежных кустах посвистывал бурундук.

    Тонко вскрикивала зайчиха, потерявшая в высокой траве или в кустах длинноухого дрожащего зайчонка второго помёта.

    В небе парили два коршуна. Один высоко, другой растворялся в сини.

 

                                                                 ***

    Старый Охотник вязал сеть, и мысли разные текли бесконечно в его седой голове, забывались и возникали новые.

    Зайчиха смолкла. Значит, нашла своего или чужого зайчонка или почувствовала опасность - коршун, летавший низко, парил над головой и круг за кругом поднимался выше, готовый камнем скользнуть вниз.

    " Надо не забыть стаскать манатки в избушку", - подумал, и распустил связанные ячейки, положил вязальную иглу на мешочек. В мешочке хранились нитки и клубок уже готовой сети и ещё две иглы: одна маленькая и вторая - раза в два больше.

    Проверил, ракстопыривая пальцами: нет ли ползунов - ползущих, плохо схваченных узлами ячеек. Пошевелил плечами - от долго сидения занемели.

    Поясница болела ещё ночью.

    - О-хо-хо! - Достал из нагрудного кармана трубку. Сунул в рот, потянулся за иглой, и рука замерла. Ожгло чувством опасности!

    Кто-то пристально смотрит в затылок или целится из карабина.

    Не разгибаясь, покосился на собаку. Белка спала.

    - Белка, - позвал тихо. - Белка?

    Собака вскочила,завиляла пушистым хвостом, побежала к нему и вдруг резко, словно наткнувшись на невидимое, прыгнула в сторону, напружинившись, навострила уши торчком.

    Охотник медленно повернул голову. Никого. Собака зарычала, нервно морща нос, опять прыгнула в сторону, потом вперёд и сразу же зло залаяла.

    Зверь?!

    Пбежал к зимовью, схватил карабин у входа, - лязгнул затвором.

    Солнце ярко било в глаза. Шум речушки приглушён. Тихо.

    Белка побежала к лесу, то и дело останавливаясь, продолжая яростно лаять, и эхо гавкающе заметалось по распадкам гор, казалось, оно долетало до скал и встревожило их покой.

 

                                                                 ***

    Человек поёжился от одиночества.

    "Что с тобой? - сам себе удвился. - Ты боишься?"

    Старый Охотник опустил карабин. Белка растерянно бегала по краю поляны, нюхала землю, то воздух, и скоро, мелко семеня лапами, вернулась.

    Внимательно вглядывался в просветы меж деревьев.

    Собака рычала просто так, в землю. И перестала.

    Старик перехватил карабин правой рукой поудобнее, пошёл к краю леса.

    Белка смотрела вслед, повиливая хвостом, потянулась, выгибая спину, и побежала к избушке. Там собака с ходу улеглась на потёртую телогрейку, часто-часто задышала, вывалив розовый язык, - время подходило к обеду - становилось жарко.

    Старик долго высматривал следы, но, кроме заячьих лапочек ничего...

    Белка спала и повизгивала во сне. Охотник покачал головой, разрядил карабин, поставил на прежнее место у входа, и пошёл к бревну.

    "Хватит на сегодня". Отвязал от деревца начатую сеть. Все принадлежности спрятал в мешочек. Минут через десять забыл то чувство. Оно не было страхом и нахлынуло, когда  кто-то смотрел ему в затылок, колко смотрел немигающими глазами.

 

                                                                ***

    Старый Охотник, просыпаясь, смотрел в продолговатое приплюснутое оконце. Светилась одинокая звезда. Долго на неё смотрел, долго, пока звезда не перемещалась в правый верхний угол окошка, а скоро исчезала совсем.

    Бесконечно кричала ночная птица-кузнечик.

    Покряхтывая, садился на нарах, нашаривал портянки, привычно наматывал одну, надевал ичиг, наматывал вторую и надевал второй ичиг. Слезал с нар и осторожно шёл по земляному полу к выходу. У двери останавливался, с правой стороны нашаривал куртку, подбитую мехом, набрасывал на плечи и выходил в ночь.

    Если идти за той звездой, то придёшь домой.

    Из темноты выныривало смутное пятно и молча тыкалось в ногу старика. Старик опускал руку и гладил собаку. Белка мельтешила хвостом, едва слышно повизгивая.

    - Но, - говорил старик. - Чай давай пить. Костёр разведём. Греться маленько будем. А скоро осень придёт, вот тогда-то мы с тобой и поработаем. Тогда некогда будет сидеть.

    Белка повизгивала. А старик садился на корточки возле потухшего костра, находил тут же, подле себя, кусочки берёсты, подтпалкивал их под уложенные сучья, чиркал спичкой, и огонёк освещал сидящую рядом Белку, и её глаза холодно посверкивали.

 

                                                                  ***

    Сучья охватились пламенем. Старик, покряхтывая, поднялся, захватив котелок, сходил к речушке.

    Раскурил трубку, глядя в огонь, и разговаривал с Белкой:

    - Вот, твоя мать была у меня. Хорошая сучка. Только вот с ней маленько мучался. Загонит белку. - Белка подскочила. - Да не тебя - белочку. Загонит, тявкнет раз и сидит молчком. Сколько ни ругался - никак не понимает... Ну, а ты уж лаять-то горазда. Да и молодец.

    Старик замолкал и смотрел в огонь и думал, почему огонь есть и что такое. Он ещё в детстве размышлял, когда многочисленная семья кочевала по усмунской тайге.

    Вот тогда-то, ещё мальчик, и узнал силу огня. Узнал и до боли в скулах стал ненавидеть пожары. Но огонь любил и уважал. И знал, что пожар, низовой, очень полезен тайге. Уничтожает вредных насекомых, умершие деревья, валежник, лист, превращает в пищу для растений, а без него тайга захламляется, поэтому ещё больше пожаров в тайге, всё больше и больше.

    - Но огонь, паря, - говорил он, - сильно порядок любит. А то так даст, если без порядка, что и самого спалит и народ весь лесной. Шибко злой на свободе. С ним осторожно надо. Тот же человек! Больше и сравнить с чем же?

 

                                                                    2.

    Огонь! По тайге полыхнул пожар, первый пожар в его жизни.

    Ночь. Отец проснулся, выскочил из юрты. Он почувствовал пожар или просто опасность, тогда не до выяснений. Но выскочил как угорелый. Стоит там. Ругается. Мать скорее разводила костёр и тоже что-то бормотала. Мальчик лежал и смотрел на мать. Она ворошила угли. В юрте багрово просветлело. Лицо матери побагровело, и все вещи, и лица ребятишек. Ребятишки ещё спали и ни о чём не знали.

    Мальчик услышал, как мимо юрты пробежал сохатый. Кто-то рявкнул в стороне, ещё раз. По тайге сделался шум, визг, попискивание, каркали вороны, и кто-то пронзительно кричал, словно оповещая мир, что приближается страшная опасность.

    Мальчик напрягся, ещё не понимая, что призошло. Костёр посреди юрты разгорелся. Мать стояла у огня на коленях, и её руки устало висели вдоль тела. Отец громко ругался за стенкой, вслух прикидывал, что делать, чтобы жена и старший сын слышали и потом не объяснять...

    До реки метров триста. Мать и отец стали бегом переносить вещи к берегу. Мальчик вытащил из ямы спрятанные от солнца полосы сушёного мяса. Полос много, и он долго возился. Потом закинул потку за плечо, дождался, когда появились отец с матьерью, и побежал за ними. Они бежали гуськом. А огромное, в полнеба зарево стремительно приближалось. Верховой пожар! - шёл по обе стороны реки.

 

                                                                     ***

    На острове, куда перебрели, собралось множество всяких зверей и зверушек. Тявкали две или три лисицы. Нельзя понять, сколько их, потому что лисицы стремительно носились по острову, совершенно не обращая внимания на людей, так же, как и огромный сохаты-моты, ходко прошагавший мимо в конец острова.

    Скоро ударил в лицо тугой, горячий воздух. Дальнее зарево стало меркнуть - дым. Ветер гнал густой дым. А до этой минуты воздух тянуло в сторону пожара, где его пожирал огонь.

    Дышать нечем. Отец подбежал к мальчику. Возле него сидели прямо на земле маленькие братики и сестрёнки. Отец подхватил сразу двух в охапку и побежал с ними вглубь острова.

    Мальчик смотрел вслед. Отец растаял в мутной темноте. Тогда мальчик схватил маленького братца и кинулся за отцом. Отец добежал до середины острова - там довольно широкая болотина. Темно, и мальчик не видел болота. А отец знал, что здесь болотина, и потому стал перетаскивать туда детей, чтобы спасти их от угара и огня, если пожар перескочит на остров.

    Они перенесли всех семерых. Отец заставил их лечь лицом в мокрый мох. Мать легла рядом с ребятишками. С этой минуты всё оглохло.

    Чёрные деревья, будто в страхе, медленно покачивали чёрными верхушками.

    Ребятишки плакали, и мать плакала. Мальчик не плакал - мальчик стоял и смотрел в сторону зарева, куда убежал отец. Будет ждать пламя и не даст ему перепрыгнуть в узком месте на остров. Отец не даст!

    Мальчик стоял и задыхался от дыма.

 

                                                                  ***

    Странный шум, треск, пронзительное шуршание неотвратимо налетели. Мальчику подумалось, что огонь уже перескочил на остров, но продолжал стоять. Он не мог ослушаться отца. В тайге нельзя не слушаться старшего. Непослушание плохо кончается. Мальчик это знал. Он стоял и ждал отца, задыхаясь от дыма. И лёг только тогда, когда приполз в обгорелой одежде яростно кашляющий отец.

    Огонь ушёл дальше.

    Люди лежали, уткнувшись во влажный мох - дышать тяжело. Дым становился гуще. Верховой пожар сменился низовым. Отец то кашлял, то болезненно стонал. Ребятишки притихли,  может, спали или угорели.

    Мальчик подполз к ближнему, тронул рукой худое плечико - мальчик испуганно вздрогнул. Он вовсе не спал. Обнял его. А мальчишка зашептал брату на ухо, что смотрит в мох и ничего не видно. И дышать плохо, горько дышать. Он скорее утнулся личиком в мох.

     Хорошо, что отец так придумал. Но дышать становилось всё труднее, кашель начал давить всех, неизвестно, как бы ещё всё это кончилось, но ветер опять изменил направление, и стало легче.

    Мальчик провалился в тяжёлый липкий сон. Иногда он резко вскидывал голову, чтобы не захлебнуться.

 

                                                               ***

    Ветром от острова дым относило в сторону. Воздух горяч и горек. Мальчик прислушивался туда, где ночью прошёл с шумом, с сильным треском и пронзительным шуршанием верховой пожар.

    Сейчас там горела земля, деревья, наверное, на много километров, мальчик этого не видел, так как островные деревья уцелели и мешали видеть; отсюда начнётся возрождение леса.

    Отец поднял опухшее лицо и слабым голосом сказал:

    - Нам надо уходить вниз. К Олёкме. Олёкма огонь дальше не пустит. А здесь мы скоро умрём.

    Мальчик помог отцу подняться. Они пошгли к берегу протоки.

    На том берегу всё горело: останки деревьев, земля, чёрная, казалось, мёртвая земля. Дым валил кверху синими и белыми клубами. Чёрная пустыня, раскинувшаяся до горизонта, чревата безмолвием.

    - Надо идти, - сказал мальчик. - Прямо по воде и пойдём.

 

                                                                   ***

    Мать плакала без слёз. Плакала, как плачут маленькие ребятишки, переставшие плакать, но вдруг обида возвращается снова и ребёнок судорожно вздыхает от горечи. Так она беспрестанно вздыхала. Всё сожрал безжалостный огонь, ничего не осталось, кроме того, что успели перенести на остров.

    Самая страшная беда - пожар угнал их оленей.

    Весь день шли без остановок - берега горели, было жарко и душно. Ребятишек несли всю "дорогу". Отец подмышками двух самых маленьких. Они кряхтели, но не хныкали, а смотрели в воду, а когда надоедало, косились на чёрный дымящийся берег блестящими глазами. Мать несла привязанного к поняге мальчишку и самую младшую сестричку. Мальчик нёс двух малышей. Один сидел на его шее, свесив мальчику на грудь ножки в стоптанных унтиках. Второй - на спине, в лямках, и смотрел на мать, бредущую позади.

    Когда они дошли до устья Моклы, остро ощутилась потеря оленей. Мальчик пошёл искать. Нашёл свежую стоянку.

    - Отец, - пояснил мальчик, - там, у сопок, орочены стояли. Они недавно ушли.

    - Хорошо, - отец вздохнул.- Полйдём за ними. Пока-то ещё можно жить. Порох есть. Но всё-таки пойдём за ними. До осени. Если найдём оронов, то пойдём в другую сторону. Но хорошо бы узнать, кто они? Много ли у них оленей?

    Мальчик прищурился, глядя в сторону, потом сказал:

    - Много. Всё истоптано. И от реки к ним пришли олени. Не их ороны. След только туда. Вот почему надо идти за ними. Два оленёнка с пришлыми оленями.

    - Это хуже, сын. Я тебя понял. Это плохо, что у них много оленей... Я от чаринских слышал, должны с Амура на Бодайбо орочены возвращаться. На Бодайбо богатые рода живут. Они с нами и говорить не будут... Да, велик свет, а голову приклонить не  к кому... Где ты переходил Олёкму?

    Сын махнул в сторону гор.

    - Там есть перекат. Он мелкий. Надо сейчас идти. Скоро будет дождь. Вода поднимется...

 

                                                            ***

    Мальчик начал ощущать изменения в природе: он чувствовал, будет дождь.

    Встал на колени перед спящей сострёнкой. Выбилась из сил и крепко спала. Мальчик развязал ремешки амчур, стащил. Влажные ноги девочки опухли. Вывернул унты и положил сушиться на камни.

    Отец сидел на валуне, укрывшись курткой от солнца, под лучами ожоги начинали сильно болеть.

    Мать на корточках у воды ощипывала двух рябчиков - обдирала перья вместе с кожей. Рябчиков мальчик рано утром подстрелил недалеко отсюда - склёвывали под яром камешки.

    Стремительно подошёл к матери, взял из рук рябчика, осмотрел: немного жирку около шейки. Ткнул пальцем в него.

    - Собери отцу, - сказал. - И с того тоже. И на кишках должен быть жир. Собери... Растопи в кружке. Раны смазать.

    Отец ругал под курткой всех духов подряд: и добрых, и злых, и всяких, как он говорил. Галька хрустела под ногами. Мальчик вернулся к отцу и сказал:

    - Надо отнимать оленей.

    Отец промолчал. Мальчик больше не возвращался к этому. Он смотрел на синие горы, покрытые пеленой дымки; к горам укочевали бодайбинские орочены.

    Проснулся маленький братик. Он заплакал. Мать ловко отрезала ножом кусочек вяленого мяса, его мальчик в ночь, когда налетел верховой пожар, судорожно закталкивал в потку, набил её полную полосами мяса и понёс к берегу, едва поспевая бежать за матерью и отцом. Вот это-то мясо их и выручало. Мать сунула кусочек мяса маленькому в рот. Мальчишка засопел носом, причмокивая губами. Мать широко улыбнулась.

    - Посиди. Скоро суп есть будем.

    Отец всё стонал. День уже наступил. Туман начал рассеиваться. Сильно пригревало солнце.

 

                                                               ***

    Дальше в памяти старика был провал, и старик не помнил, как они перебрались через Олёкму. Осталось в памяти: он убил сокжоя - дикого оленя, и они долго стояли табором подле сопки, наедаясь и набираясь сил.

    Мальчик не то что злился, а просто был недоволен задержкой. Он стремился увидеть глаза людей. Люди взяли их оленей! Мальчик допускал, что они сами ушли с ними. Но следы рассказывали, что кто-то гонял их, заворачивая в нужное направление, и олени метались по тайге, особенно оленята.

    Он пошёл и достиг их стойбища. Сначала подполз близко к юртам, с подветренной стороны, чтобы не обнаружили собаки, долго таился, оглядывая округу. Казалось, что никого не было. Он уже хотел подняться и подойти к юртам и сказать ороченам, чтобы отдали оленей. Но недалеко послышался шум. К стойбищу выехала на олене молодая, розовощёкая женщина. Хорошо одетая: короткополая замшевая куртка расшита бисером и цветными нитками. Воротничок отделан белой шкуркой горностая. Штаны на ней из чёрного тонкого материала. На ногах новые амчуры.

    И мальчик пришёл в ярость. Он узнал под ней оленя отца, вскочил, в три прыжка настиг - она подъезжала к крайней юрте, - схватил женщину за ногу, дёрнул изо всех сил на себя. Олень шарахнулся в сторону. Женщина свалилась и завопила на всю тайгу. Из юрт выскочили полусонные орочены. Олень, бешенно всхрапывая, носился вокруг стойбища. Собаки, пмривязанные в тени юрт, лаяли, орочены кричали, ещё ничего не понимая, хватаясь за луки и ружья. А женщина визжала изо всей мочи, отталкиваясь руками от земли, и снова падала на кого-то.

    - Под ней!

    Все бросились к женщине, подняли её, и мальчик тут же вскочил и прыгнул на первого попавшего, вцепился ему в горло. Орочен захрипел, оттолкнул от себя мальчика, и тот упал нак землю и вмиг оказался опять на ногах. Коричневое лицо мальчика пылало, узкие глаза горели. И весь он был сжат до предела.

 

                                                                    ***

    Для мальчика ничего не существовало: ни боли, ни обиды, ни горечи... Высокий, молодой и крепкий парень подошёл к нему. Мальчик прыгнул и получил удар кулаком в лицо и упал навзничь. И вскочил. Глаза его налились кровью. Он молча двинулся на парня, сжимая кулачки, и парень шагнул навстречу и ударил. Мальчик упал.

    Люди стояли и смотрели и видели, что мальчик совсем маленький и такой тоненький, как лоза гибкая, а ведь ещё миг назад он не казался таким. И неизвестно, откуда появился низенький, узкоплечий человек.

    - Ой, мой! Ой, мой! - кричал он хрипло. Увидев людей, смолк. Быстро подбежал к мальчику, подхватил под мышки и потащил, быстро пятясь, к кустам.

    - Эй! - крикнул парень. - Чтоб шёл к реке. А то!

    Человек с распухшим лицом согласно закивал головой.

    - Да, да, да. Мы к реке пойдём. Ещё солнце не сядет - мы пойдём. - Отец оттащил мальчика подальше, встал перед ним на колени и прижался ухом к худой груди. Сердце едва билось. Отец сбегал к родничку, захватил ладонями воды, донёс до сына и плеснул ему в лицо. Мальчик открыл и, ослеплённый ярким солнцем, тут же закрыл глаза.

    - Олени? - шепнул он.

    - Нет у нас больше оленей, нет. Там страшный человек, - бормотал отец. - Хомолхогир. Нам надо уходить к реке.

    Мальчик пошевелил разбитыми губами, и отец не расслышал его слов:

    - Худо... Берданка бы была...

    Отец отшатнулся от сына - он презрительно улыбался.

 

                                                                   ***

    ...Дальше опять провал... Помнились только те минуты, когда взобрался на сопку и увидел оттуда за рекой чёрные горелые горы.

    В то время стал думать об огне.

    Это старик помнил. Сидя сейчас у костра, глядя в огонь, он злился на себя, что тогда не дождался ночи, надо было дождаться, а не налетать на ту красивую женщину.

    Дальше сознание вырвалось из воспоминаний. Вскипела вода. Заварил чаем.

    Чувствовало себя старик неспокойно.

    Просто нужно идти к людям, а то опять вернётся колкий взгляд, пристальный и жёсткий.

    Старый Охотник не ушёл в село. Больше не было надобности. Мысль о том, что начинается приступ одиночества, поиски оправдания отца, больше не беспокоила, взгляд действительно существовал в мире, обретая все более и более значительный мировой смысл.

    Говорят, такого крупного зверя не было, и нет по всей местной тайге. Правда, в народе ходит ещё рассказ об огромном звере. Старый Охотник слышал от Аруная Абрамова. Арунай говорил, зверь был полностью седым. Сам старик не видел, хотя и верил Арунаю, как самому себе, но всё-таки сомневался, что медведь может быть таким большим, ростом с якутского коня. И вот встретил такого, только зверь тёмно-бурого цвета, по спине густо-чёрный. Зверь пришёл по следу Старого Охотника и стал жить на его участке, по эту сторону перевала. Старик почти всегда натыкался на его берлогу или сам, или находила собака. Когда случалось, старик вполголоса подзывал собаку, брал её на поводок и, стараясь не шуметь - зверь спит чутко и может неожиданно выскочить, хотя это случается не часто - старик спешил уйти. Спит и пусть спит, так он думал, а тревожить не надо. Каждый живёт сам по себе. А зверь - он человеку никогда не мешает; всё наоборот...

 

                                                                  ***

    Старик не мог убить зверя, почувствовав вдруг, тот пришёл неспроста и именно к нему. И каждый занимался делом, каждый знал, что рядом ходит другой. Тем временем три раза улетали гуси за Перевал и три раза возвращались. Старик из-под ладони смотрел в выцветшее бледное небо, а Белка чуя приближение осени, времени, когда выпадет белый снег, носилась по кустам, принюхивалась. Иногда она останавливалась и вопросительно смотрела на хозяина и вострила красивые уши. А старик смотрел в небо, пока не начинала кружиться голова. Тогда шёл к зимовью и бормотал себе под нос, что вот, мол, и ещё одна осень пришла и пора уходить в село, а там, в начале октября, на охоту.

    В то время - перелётное, тихое, звонкое время, - когда речушка не журчит, а звенит, кровь в его жилах будоражилась. Приближалось время охоты. И он мог думать только об этом и обо всём, что связано с этим. Ведь надо за оленями сыновей отправлять и чтобы они взяли неплохих, а то потом намучаешься. А охотники обычно на бригаду берут из стада три-четыре пары ездовых да на каждого по верховому оленю, некоторые, тяжелые, по два. Бывает, что попадаются плохие, тогда с ними дел много: пока пригонишь к табору, то так набегаешься, что сил уже на охоту не остаётся. И многое другое беспокоило старика каждую осень. И он по нескольку раз наказывал сыновьячм, каких взять оленей, хотя они и сами прекрасно знали, каких надо. Только в этом деле он и наказывал, но в других надеялся на их ум и сообразительность и ничего не говорил никогда - пусть сами до всего доходят.

 

                                                                     ***

    Так в багряно-золотые дни забайкальского сентября продумывал до мелочей, что касалось будущей охоты. Начал продумывать ещё тогда, когда был тринадцатилетним мальчиком и в то время отец якобы ушёл к брату на Тунгир просить оленей, оставив семью и избитого мальчика на берегу Олёкмы. Мальчик болел больше недели и каждую минуту, открыв глаза, видел круглое лицо сестрёнки. Девочка шевелила губами и показывала рукой куда-то в сторону. Мальчик молчал. Тогда было неважно. Но позже сильно захочется узнать, о чём она говорила, и виделось ему только лицо и шевелящиеся губы. Иногда видел лицо матери и другие лица - братья и младшая сестрёнка. Он закрывал глаза и, словно падая в чёрную яму, проваливался в липкую черноту и начинал ругать себя, что тогда не взял берданку, а потом вдруг понял, что это когда-то свершалось, такая уверенность в нём появилась, что всё когда-то происходило. Старик пытался припомнить. Но несчастий в то время случалось так много. Теперь все перепутались в голове и старик старался избавиться от воспоминаний, принимаясь что-нибудь делать: или ремонтировать нарты или починять упряжь, да и других дел всегда полно накапливалось перед охотой. Так он думал и жил в то время, когда улетали за перевал стаи гусей, жил в тревожном беспокойстве, в каком-то непонятном возбуждении, зная, что скоро, как только выпадет снег, наступит ясность и всё потечёт чередом. Так он жил, когда гуси улетали, а когда возвращалитсь, старик жил в селе и ждал ледохода на Тунгире, чтобы начать рыбачить, а гуси весной пролетают верхом - негде садиться; на озёрах и речушках ещё лёд.

 

                                                            ***

    Однажды всё-таки столкнулся с медведем. И не очень удачно: справа - перекатистая, горная речушка, слева - отвесная скала. Старый Охотник увидел: зверь копошился в кустах тальника на этом берегу. Увидел человека и медленно замотал головой из стороны в сторону. Приглушённо рычал. Важный момент для обоих. Подтвердится ли особость зверя и его сакральное значение.

    - Ишь! - старик пригнулся, торопливо пошёл, желая проскочить. Медведь рявкнул. Глухо охнуло в ущелье. В кустах испуганно вскрикнула птица и чёрной молнией ускользнула в лес. Старый Охотник не шевелился. "Надо же, - недовольно подумал. - Напоролся. Ну, так и должно было случиться..." А погода выдалась паршивой. Моросил мелкий дождь. Начался ещё ночью. За полдня пути одежда старика намокла, отяжелела, неприятно прилегла к спине. Тут бы скорее добраться до зимовья да обсушиться, заварить по гуще чаю и, наконец, отдохнуть, как следует, и вот тебе как получилось. Старик смотрел на недовольно урчащего зверя - виден лишь чёрный горб из кустов.

    В распадках клубился туман. Дождик моросил, колебался мутными полосами, а плотные облака скрывали вершины гольцов. Или выстрелить в воздух (лучше по камням), чтобы зверь убежал, или попытаться пройти. Старый Охотник вогнал в ствол патрон, взял карабин под мышку и, прижимаясь ближе к скале, несколько коротких шагов. Загривок у медведя вздыбился. Дальше идти нельзя. Зверь вопринимает как конкурента.

    - Эй! - закричал старик хрипло, во всю силу лёгких. - Зачем тут стоишь? Дорога всем надо. Ты ходи. Я ходи. Беги давай отсюда!

    Медведь вытянул морду в сторону охотника, морщил чёрный нос, втягиавая воздух прерывисто и часто.

    - Вот, амикан! - развязывая трясущимися пальцами рюкзачок. Достал котелок и стал бить им о ствол карабина. Медведь фыркнул и медленно попятился под откос, развернулся и забрёл в воду - и речушка сердито зашумела, забурлила, встретив препятствие. Зверь взобрался на противоположный берег, понюхал камни. С длинной шерсти струйками стекала вода. Старик, косясь на зверя, то и дело, запинаясь о камни, торопливо прошёл по тропе до места, где ему перебродить речушку. Позади вновь зашумела вода. Старый Охотник присел на корточки и за завесой туманного и зыбкого дождя, в просветах между стволами деревьев увидел медведя - зверь неторопливо перебредал обратно, на эту сторону. У него в кустах что-то было. В другом случае, вероятно зверь бы напал на любого, кто приблизился к его добыче.

    Старик тихонько засмеялся. Вспомнилось, когда шёл из села в тайгу и, решив спрямить, наткнулся на попавшего в петлю огромного медведя.

 

                                                            ***

    Были ещё встречи и ещё. Зверь появлялся,будто из-под земли. А то баловаться начнёт. Деревья качать. Встанет на задние лапы около берёзы или топопля, передними обхватит ствол и начнёт трясти, и весело так урчит. От урчания Белка приходила в ярость, захлёбывалась лаем, зло хватала землю зубами. Но бежать к медведю никакими приказами её нельзя заставить - она лишь соболятница и слишком умна, чтобы пордвергать себя такой опасности, издали лаяла на расшалившегося зверя. А потом вдруг переставала, убегала назад, ложилась за спиной Старого Охотника и деловито поскуливала, может быть, даже от обиды, что хозяин ничего не делает, хотя опасность рядом. Но скоро и собака равнодушно поглядывала умными коричневыми глазами на раскачивающуюся вершину берёзы или другого дерева среди замеревшего в неподвижности леса, если не чуяла духа зверя. Медведь иногла спускал на охотника с горы или со скалы большие камни, и Старому Охотнику приходилось бежать изо всех сил, чтобы скорее преодолеть опасный участок тропы. Порой, как в тот раз, когда моросил мелкий дождь, медведь встречался на тропе, и Старый Охотник ругал его, стучал котелком о камни, кричал:

    - Уходи, амикан! Зачем работать не даёшь?

    Медведь, порыкивая, уходил, словно знал, никакого вреда от охотника не будет. И мало-помалу привыкли друг к другу. А иногда, тёмной ночью, когда приходилось ночевать в тайге, старик просыпался от неприятного ощущения, будто кто-то стоит над ним, огромный, страшный, и пристально смотрит неподвижными глазами. Страха Старый Охотник не испытывал. Это не было страхом. Возвращалось чувство бездонного одиночества, которое пришло в его душу ещё до пожара, и случилось что-то большое, нелохватное, несправедливое. Старый Охотник даже помнил ту минуту, когда НАЧАЛОСЬ: он сидел на бревне и вязал сеть-харюзовку. И прервал работу, чтобы достать трубку, достал её из нагрудного кармана, сунул в рот и тут-то... Кто-то пристально смотрит ему в затылок. Той ночью он думал о детстве, о том пожаре, разом лишившем их всего. А потом уход отца. Старик не удивился тому, что так ярко пожар представлялся, он чувствовал запах гари. А потом тот пожар накрепко связался с недавним случившимся через год после того, как почувствовал пристальный взгляд.

    Старый Охотник разжигал костёр, ставил кипятить в котелке воду. А сам отходил подальше от костра, долго вслушивался в ночные звуки тайги. Всё находилось в полудрёме. Не вскринет птица. Не хрустнет ветка под лапой или копытом. Всё в мире засыпает: ночные птицы, и ночные звери, и сама тайга дышит спокойно, ровно вздыхает, словно заснув после трудной работы и зная, что завтра всё начнётся сначала. Старый Охотник успокаивался, шёл к костру, а утром находил рядом с табором медвежьи следы и лёжку. Старик кричал:

    - Эй! Зачем ко мне ходи?! Пугать меня не надо. - И эхо раскатисто бежало по тайге, ухало где-то далеко-далеко и гасло. Посмеивался. - С собаками вот приду, как будешь?! Они тебе быстро жопу-то покусают.

 

                                                                 ***

                                                                    Постановление (24 марта 1967 г.) ЦК КПСС и                                                                        Совета Министров СССР о возобновлении                                                                              проектно-изыскательских работ БАМ...

    Медведь, когда на зимовье были собаки, уходил к Перевалу. Пустой казалась тогда Старому Охотнику тайга. В последнее время старался собак не приводить, а то схватятся с медведем. Он им не по зубам - переломает хребты. Всяко бывает. Да и нечего тут летом делать. Бурундуков-то можно и у села гонять. Так он рассуждал. Старик теперь часто наведывался на участок. А это не ближний свет, хотя старик в Чарскую долину, где он кочевал в летнее время, добирался прямиками за несколько дней. "Ты, поди, старина, как Курва, скоро совсем в лес перекочуешь?" - спрашивали охотники. Он улыбался, покачивал коротко подстриженной седой головой и, щурясь, пыхал дымом, не вынимая трубки изо рта. После пожара, возникшего от костра, не потушенного экспедиционными рабочими, спалившего весь стланик на одной из сопок его участка, сильно боялся. Пожар может повториться, и потому жил с неделю дома и опять уходил в тайгу, не слушая ругани старухи...

    На тайгу надвигалась чудовищная сила!

 

                                                             ***

    Пожар случился два года назад. Ещё несколько раз загоралось, но старик вовремя успевал уничтожить очаги, и всё кончалось благополучно. А тот пожар очень сильно навредил, и вот тогда-то он и понял, что знал ещё за год до пожара, что он будет и что всё ЭТО придёт. Медведь тоже знал. Он ведь и пожар предчувствовал, и ночью пришёл к зимовью, и сильно ревел, а дня через три, кажется, точно, через три дня сопка полыхнула и торчала теперь среди зеленой тайги чёрной вершиной. И вспомнились слова сестрёнки. Он лежал избитый братом князя: "Мне ночью приснилась вся тайга, такая чёрная-чёрная! И ни одной зелёной веточки. Ату (отец) зачем туда ушёл?"

    Старый Охотник постоянно находился в напряжении, словно за ним должны придти и убить. Второе лето на участке Старого Охотника работала экспедиция. Часто по участку проходила и другая - исследователи. Старый ОХотник сопровождал, вроде как по своим делам. Но близко к людям не подходил. А приходили к нему, встречал неприветливо, неприязненно разглядывал узкими раскосыми глазами пришельцев. Белка тоже злилась, жалась к ногам хозяина, приглушённо рыцчала, оскаливая острые клыки. Гости высокие и весёлые.

    - Здесь пройдёт дорога, - говорили люди. - БАМ - стройка века! И ты, дед, увидишь поезда. Вот тогда у вас начнётся настоящая жизнь...

    Старик покачивал головой и молчал. Как и прежде кто-то пристально смотрел ему в затылок. И старик уже не слушал, что ему говорили. Неожиданно вставал и, не прощаясь, уходил. Его стали бояться. Часто видели на скалах. Сидел на камне, карабин лежал на коленях, седая голова старика серебристо поблёскивала под лучами солнца. Люди копошились внизу. Когда экспедиция снималась со стоянки и уходила на новое место, старик появлялся на краю скалы... Если идти по границе участка Старого Охотника, то она тянется на девяносто километров. И старик знал здесь всё; каждый уголок, распадок, сопку, ущелье, ключ, речушку, озеро, хилые чащи и сильные леса, скалы и тёмные сырые пещеры в них. Зимой на территории охотилось несколько бригад. Но хозяин всё-таки Старый Охотник. В центре участка начинается скалистый отрог хребта.

    - Здесь пройдёт дорога, - говорили люди, которые приходили сюда весной. Их прибывало всё больше. Они рубили просеку, построили два барака. - Через несколько лет здесь будет город, - сказали люди этим летом. Старик смотрел в сторону, дымил трубкой и покачивал головой.

 

                                                                  ***

    На 17 съезде (апрель 1974 г.) ВЛКСМ БАМ был объявлен Всесоюзной ударной комсомольской стройкой.   8 июня 1974 г. Постановление ЦК КПСС и Совета министров СССР "О строительстве Байкало-Амурской железнодорожной магистрали".

 

 

                                                                  3.

    В синем августе каждый год к Старому Охотнику приходили оба сына. Ремонтировали зимовье, готовили на зиму дрова, сплавляя по речушке сушняк. Позже рубили и подтаскивали к берегу жерди для осеннего заездка. Дел хватало. Сыновья обычно после окончания сенокоса за полторы-две недели со всем управлялись. Отлучаясь, старик строго наказывал:

    - Амакама-ми ачин (медведя не трогать!). Амакама-ми - сэвэки (он - небесный дедушка).

    Старший сын здорово боялся. Как-то всё не везло. Три раза "гонял" медведь в другом месте. Он никак не мог принять совершенно неожиданное вдруг из-за кустов - огромную голову медведя. Отец начинал кричать. Бренчать котелком. Зверь колко смотрел на людей. Старший отходил подальше, украдкой, чтобы не видел отец, приглядывал подходящую деревину. Кто может предугадать действия дикого зверя? А так зрелище не очень приятное, особенно для него, человека, однажды познавшего панический страх...

    Младшему, казалось, всё равно.

 

                                                                     ***

    Медведь исчез. Сыновья как раз здесь, на зимовье. Старый Охотник встревожился. Тогда, перед пожаром, медведь пришёл и ревел тут, а потом тоже исчез, намного роаньше людей бежал от беды. С начала августа на участок прибыла большая строительбная бригада. Тревоги старика напрасны, что может загореться тайга, раз медведь ушёл. Но зря думал, что ничего не произошло. Через четыре недели медведь заявил о себе: перед обедом приползла Ветка - собака Старшего.

    Собака выполозла из кустов, и её увидели. Подбежали. Через всю спину вдоль позвоночника кожа поранена, словно кто-то всадил собаке острый нож около шеи и, надавливая обеими руками, располосовал  спину чуть ли не до хвоста. Как только она ещё жива! Рыжая шерсть на боках слиплась от крови, и собаку люди сразу-то и не узнали, а как узнали, Старший бестолково засуетился, сбегал в зимовье, принёс аптечку.

    - Ветка, Ветка, - звал он ласково собаку. - Ветка.

    - Держи собаку! - приказал отец. - Л\ечить будем. - Повернулся к Младшему, вечно угрюмому сыну. - Там, в бутылке спирт... Иголку, нитки давай!

    Собака едва дышала и чуть слышно скулила. Коричневые глаза туманились, тоскливо смотрели на хозяина. Он подсунул ладони под её голову. Жизнь угасала в глазах собачьих, и голова её тяжелела. Ветка вытянулась, и Старший почувствовал руками. В горле у неё забулькалло, и всё кончилось. Собака подохла.

    - Убью! - Старший побледнел. - Скоро нас давить начнёт!

    - Эть! - прокричал отец. - Как плохо думаешь! Сказано: собак не брать в августе. А ты?

    - Что? Что? - хрипло крикнул Старший. - Что?! Да плевал я! - Старший уходил. Младший и отец смотрели ему в спину. Несколько раз фигура мелькнула среди деревьев и исчезла. Младший заткнул бутылку пробкой, унёс её в зимовье, кажется, стал читать книгу или просто задумался.

    Старый Охотник выкопал метрах в ста от зимовья глубокую яму на берегу, схоронил Ветку. Белка всё время стояла в стороне и напряжённо следила за стариком.

 

                                                                ***

    Вечером, почти одновременно со Старшим, к зимовью пришёл проводник экспедиции - низкорослый, широколицый эвенк. Он был из соседнего района и каждый год, летом, работал каюром.

    Поприветствовал громко, бесшумно подходя к костру.

    - Здравствуй, добрый человек, - Старый Охотник осмотрел пришельца. - Как раз пришёл. Мясо сварилось. Чай кипит.

    Проводник присел на корточки рядом, покосился на охотников, и ему показалось, что ещё минуту назад они ругались, хотя, после того как Старший ушёл в тайгу, на таборе не произнесено ни слова. Не знал. И его охватило отвратительное состояние, как будто угрюмые люди замыслили недоброе.

    - Я по делу, - растерянно начал проводник, - по делу пришёл, - так он сказал, доставая из нагрудного кармана пачку папирос "Север".

    - А кто за пятнадцать километров в гости ходит? - перебил старикю - Чай пить, мясо кушать давай. Потом говорить будешь.

    Ели молча.

    Старик незаметно наблюдал за пришлым. Он почти не отличался от сыновей: такой же низкорослый, коряжистый, узкоглазый, с упрямым ртом и приплюснутым носом, с вывернутыми ноздрями наружу. Так же одет: в брезентовой куртке, под ней рабочая, клетчатая рубашка, на ногах обрезанные болотные сапоги. Брюки от противоэнцефалитного костюма, с чёрными заплатками на коленях, измазаны тёмным.

 

                                                                 ***

    Закурили. Младший сходил на речушку. Принёс воды. Навесил котелок на таганок кипятить воду. Старший сидел на бревне, на нём обычно сидел отец, когда вязал сеть или шил или что-нибудь делал по мелочам.

    - Ну? - повернулся старик к проводнику. - Зачем к нам пришёл?

    Пришелец бросил окурок в костёр.

    - Там у нас беда за бедой. Позавчера медведь рабочего гонял. И вчера опять приходил. И, если бы не ваша собака, задрал бы, поди.

    Старший резко повернулся к костру.

    - А дробью-то разве возьмёшь. Вот ваша-то собака и спасла.

    Старик закрыл глаза.

    - Тебя все в тайге знают. Всегда поможешь... Знаешь и умеешь добыть хомоты. На берлоге и так. Говорят, и пальмой-кото справлялся не раз...

    Младший собрал алюминиевые чашки одна в другую. В верхнюю ложки. Ушёл на берег - мыть посуду. Старик сидел с закрытыми глазами. Трубка потухла. Слышно, как он втягивает пустой воздух. Темнело. Старший смотрел на проводника злыми глазами. Отсветы костра метались по его напряжённому лицу. Оно становилось то багровым, то тёмно-жёлтым.

    -...Геологи и строители боятся по тайге ходить... К Курве сходили. Он говорит, что ещё не чокнулся, чтобы по чужой территории лазить. Там есть хозяин... Вчера пришёл медведь на табор. Хорошо хоть людей не было. Палатку. Одну. В клочья. Все продукты перепортил. Муку рассыпал. Убивать надо. Начальник тебя просит. Я прошу тоже. Все геологи просят тебя...

    Старик открыл глаза.

    - Амикан к вам не приходил. Экспедиций к нему пришла... Зачем стреляли? - голос дрогнул, и Старший понял, что отец злится по-настоящему, и не только из-за амикана. - Тихонько жили бы. Города строили бы, дороги вели, а пошто в нас стрелять? - Поднялся, спрятал трубку и исчез в темноте. Скрипнула дверь. Из темноты вышел Младший. Он спрятал чашки в потку, подбросил в костёр сучья. Остался стоять и смотрел на брата. Тот глухо сказал проводнику;

    - Зря пришёл. Он не пойдёт.

    - Да вижу, - недовольно. - Придётся самим.

    Сучья схватились пламенем и весело затрещали в огне.

    - Давайте пить чай, - сказал Младший, бросая в кипящую воду горсть заварки. Снял котелок. Поставил на землю. Достал три кружки.

    - Хорошо! - резко. Старший подсел к костру. Лицо яростное и решительное. - Завтра, - обратился к брату, - я возьму твой карабин.

    - А отец? Ведь считает, он тут хозяин, этот зверюга. Ты знаешь. Я, конечно, понимаю, но всё-таки! Для него Сэвэки! У стариков... Может, и у нас. Ничего больше не оставили...

    Старший промолчал. Тьма сгустилась. Отсветы костра выхватывают из темноты стволы лиственниц, стену зимовья, кусты, старую поломанную нароту. Около неё белеет корчага из алюминиевой проволоки.

    - А если он задерёт человека? - наконец откликнулся Старший.

    Младший молча разлил чай по кружкам.

 

                                                          ***

    Старик проснулся рано утром. Что-то надо делать - первая мысль, без тревоги, поросто что-то надо делать. Он прислушался. Тонко ныли комары. В углу, под марлевым пологом, храпел Младший.

    Взглянул на нары. Старшего не было. Когда ушёл - старик не слышал. Но ушёл и ушёл наверняка в тайгу. Старик пошёл к дымящемуся костру.

    Поди, амикан пришёл посмотреть, что они там делают, а тот человек и стрельнул со страху. Теперь медведь шибко на людей рассердился. Свинец попробовал. А-аё! Совсем плохо...

    Но тревоги не было. Ни волнения, ни вины, ничего! Старик разворошил угли палкой, набросал на них сучьев, навесил котелок. Кажется, выхода нет. Надо думать.

    Сучья разгорелись, и языки пламени начали лизать чёрные бока котелка.

    Пошёл будить сына. Младший вскочил. Шагнул ещё с закрытыми глазами и вдруг сорвался с места, выбежал из зщимовья, разбежался и ухнул в холодную воду. Через мгновение вылез на берег посинелый, стучал зубами. Попрыгал на одной ноге. Поглядел на хмурого отца и ушёл одеваться в зимовье. Старый Охотник пыхтел трубкой. Смотрел на лес. Он начинался глухой стеной сразу за речушкой.

    Младший присел на чурку.

    -...Через три дня мне надо быть в селе.

    - Хорошо. Завтра иди домой, раз надо.

    - Ветку жаль, - сказал Младший.

    - Амикан не хотел её убивать.

    - Знаю. - Сын выплеснул остатки чая из кружки и спросил: - Нынче как будем охотиться? Отсюда начнём?

    - Нет. С перевала.

    - А заездок?

    - Хватит. Рыбы мало стало. Пусть речка отдохнёт шесть лет. За это время косяк восстановится. Эти зимы без рыбы будем. Для себя наловим сетями...

           

                                                                  ***

    Что делать? Ведь надо что-то делать. Зверь крайне опасен. Надо дней десять. Привести собак. И гнать зверя на Витимский Калакан. Пусть гольцами уходит... Там полно стлаников, ягодников. Пропитания для амикана полно. Опять-таки сокжои - дикие олени... Людей там и рядом нет. Севернее был эвенкийский посёлок. Так ликвидировали...

    - Сегодня амикана убьют, - сказал Младший. Старый Охотник вздрогнул, уставился на сына. - Жаль. Если у них хватит духу - они его убьют. Но иначе нельзя. Неужели ты не понимаешь? Ты должен понять, отец. Он опасен.

    Отец резко поднялся и тут же сник.

    - Он ушёл с проводником?

    - Да. - Сын поднялся. - Нельзя же быть таким... ну, наивным, что ли. Ты столько их завалил! - Они стояли друг против друга. Сыну стало жаль сникшего, но упрямо о чём-то думающего отца, жаль его прошлое и всё то, многое, что осталось в прошлом, но ведь сам отец не раз повторял: "Старое делает новое, да новое - это рождение, а старое - смерть. А родиться всегда трудно, умирать всегда легко. Много мы потеряли, много. Да только нельзя думать, что всё хорошее там осталось. Есть старики, сидят на завалинке, шипят, скрипят, старое поминают. Задом к новому поворачиваются. Слепому всё ночь... И только душа (куту) от предка к потомкам... Никогда не меняется..."

    Он бессилен! - мелькнула мысль. И Младший испугался. Он бессилен перед всеми и перед самитм собой.

    - Так надо отец.

    - Я знаю.

    Что делать? Старший стреляет метко в убойное место. Что делать? Тогда после пожара и дождя, который загксил последние очаги огня, он при шёл сюда. А прилетевшие до дождя на вертолёте пожарники совсем не тушили. Они сидели на берегу речушки, резались в карты, слушали транзисторы и ждали дождя. Тогда Старый Охотник пришёл на сопку, мёртвую сопку, потому что стояла страшная сушь, и весь стланик сгорел, так как у подножья густой кустарник. И сопка за одну ночь стала мёртвой. Поскольку скудный на каменистости гумус тоже сгорел, то в ближайшие сто лет, а то и гораздо больше пройдёт времени, здесь жизнь не возродится. Старик медленно поднимался по склону, и чем дальше он уходил, тем сильнее им овладевало чувство отчаянной тоски, а он и не понял, что с ним что-то случилось. Так бывает с человеком, уже почувствовал опасность, но ещё не осознал, не увидел и не услышал. Он не понял и спокойно шёл дальше, вздымая ногами пепельную пыль. К лицу приставала сажа. Он так спокойно шёл дальше, и чистое небо сияло над головой, а он сутулился и шёл. И вдруг остановился от тягучего бесконечного звона. Звон впивался, взмывал, падал, и слова сестрёнки: "Мне ночью вся такая тайга виделась, чёрная-чёрная и ни одной зелёной веточки. Зачем ату-отец туда ушёл? - И добавилось, всплыло из таинственных глубин куту (души): - Он ведь в другую сторону показывал вечером матери, куда собирается идти, на Тунгир, просить оленей..." Мать что-то знала и рассердилась на попытку сына сообразить в чём всё-таки дело! Она сказала: "Если хочешь внуков увидать, забудь!"

    Тягучий звон. И Старый Охотник напрягся и услышал, услышал почти неслышный шум. Он доносился от далекого уцелевшего леса. Там пели птицы, там звонко пели птицы. Звон нарастал, впивался, и оставалось на свете только два цвета: чёрный и синий.

    - Я пойду за Перевал, - сказал Младший. Отец поднял голову. - Проверю лабаза. Подправлю. Надо из банок препоны (металлическите козырьки на стояках-столбах) сделать. В прошлом году мышей много залазило... А оттуда в село.

    Старик кивнул.

 

                                                                ***

    И всё так медленно двигалось, и туман, и солнца ещё не было, и медленно текла в речушке вода, и медленно собирался сын, недопустимо медленно. Старик молча наблюдал, а ведь теперь он понял, почему тогда не смог идти дальше по гари, понял, что хотел услышать хоть что-нибудь, и вовремя остановился, потому что уйди он дальше, то ничего бы не услышал и звон впился бы ему в мозг и земля крутанулась и он упал на спину, чтобы никогда не подняться. Вот перед чем сейчас возник страх, а тогда он услышал далёкий шум леса и побежал назад, весь чёрный он бежал, и люди, которых привезли сюда тушить пожар и которые теперь ждали вертолёт, так как пожар дождь затушил, вдруг увидели бегущее дерево по склону, обгоревшее дерево. Оно скоро исчезло в зелёном лесу, и они очень удивились этому, не знали, что здесь кроме них есть ещё люди, и что много живого погибло в пожаре, они этого не знали и не хотели знать и, наверное, никогда не узнают, да и не это теперь важно. Что-то лопнуло, и не зря были три года колкого пристального взгляда, три года отупелости, какая бывает в жизни каждого человека. Иногда всего лишь по месяцу, и потом человек вспоминает это время, как время сумасшедшее, когда наделал много глупостей назло себе, назло всем и всему. И в голове такая муть. Но у Старого Охотника был ещё этот колкий, пристальный взгляд и непонятная тревога. И старик подумал: "Началось! Великое и непонятное! Началось!"

   Младший собрался и пошёл вдоль берега вверх по течению, а старик всё неподвижно стоял и смотрело ему вслед. Началось! И когда сын скрылся за деревьями, старик быстро задвигался, торопливо засунул в рюкзак манерку, соль, чай, кусок чёрствого хлеба. Залил водой костёр, быстренько сходил в зимовье за биноклем и карабином. Скоро Старый Охотник уже шёл по направлению к стоянке экспедиции.

    Взошло солнце, и наступил день. Будет жарко и душно.

 

 

                                                                      4.

    Спланировали чётко: геологи и рабочие пойдут в конец ущелья, по сопкам. Медведь где-то в ущелье. Рано утром слышали, как он взревел. И они пойдут к стоянке с шумом. И медведь всё равно побежит к Перевалу и никак не минует ущелья. В самом узком месте Старший и проводник будут ждать. Объяснили начальнику. А через минуту задуманное стало известно всем, и на стоянке создалось нервное оживление, и все откровенно побаивались. Люди громко переговаривались, спрашивали Старшего:

    - Бывали случаи, что медведь кидался на загонщиков?

    Старший отрицательно мотал головой,хотя сам впервые участвовал в такой охоте, и, когда в четвёртый раз спросили, он сказал, что каждый загон медведь три человека съедает.

    Люди потянулись в тайгу. Проводник крикнул загонщикам:

    - Как начнёте - два выстрела! - Из чащи откликнулись:

    - Ладно-о!

 

                                                                     ***

    Солнце поднялось высоко. Становилось душно. Старший достал из рюкзака фуражку.

    С эвенками остался начальник экспедиции. Он попытался заговорить с охотником, но тот буркнул:

    - Тихо надо.

    Стали ждать. Проводник тихонько спросил Старшего, отирая пот со лба:

    - Может, мне встать у края ущелья? За речушкой?

    - Не надо. Зверь прямо сюда пойдёт. Ему думать некогда. Прямить дорогу будет. Да и одним стволом его прямо не остановишь. Надо, чтобы он боком к нам. А здесь ему так и так сворачивать и вверх по распадку.

 

                                                                   ***

    Младший долго пробирался вдоль речушки. Берег становился всё более каменистым. А лес по сторонам всё гуще и угрюмее. Он был смешанным: рядом с огромными лиственницами и соснами росли тополя, белые берёзы, были тут и вечно лепечущие листвой осины. А ближе к речушке встречались рябина, черёмуха, тальник и множество кустарников и ягодных: жимолости, чёрной и красной смородины, шиповника, малины и дикого винограда. Младший продрался сквозь чащобу, свернув влево от шумящей речушки, зашагал по зелёному ковру брусничника среди вековых деревьев и скоро вышел на каменистую тропу.

    Идти трудно - камни. Вся тропа переплетена толстыми корнями деревьев, меж коих тянулась узкая просечка. Она пробита ещё в древние времена - самый прямой путь через Перевал. Младший отметил, что зимой тропа выглядит совершенно иначе. Он прошёл метров двести, и от тропы в сторону с шумом взлетели два или три глухаря. Младший сдёрнул с плеча тозовку. Но тут же оставил затею. Усмехнулся над собой. Если выскочит, то тозовкой только хуже сделаешь. Проверил, свободно ли вынимается нож из ножен. Так что в любую минуту можно выхватить.

    Лес пах прелью, не гнилью, а именно прелью, запахом живым, приятныи и древним.

    Что с отцом? Что с ним в последние три года? Он болен? Начал выживать из ума? Он словно во сне. И вроде бы ничего не изменилось, и он так же обо всём думает, как и прежде, всё заранее прикидывает, и всё-таки с ним что-то творилось?

 

                                                                    ***

    Скоро лес начался  древний, и в мире затаилась угрюмая, мудрая таинственность Вечности, исходящая от кедров-исполинов.

    Позади бухнули раз за разом два выстрела.

    Птицы смолкли и почти сразу же защебетали, запищали, затенькали на разные голоса.

    "Но ёлки-палки, - подумал, - кто это там из дробовика палит?"

    Прислушался. Там, откуда он пришёл, кричали, свистели, улюлюкали и отчаянно кричали и выли, как неведомые, страшные чудовища, с безобразными лохматыми головами и равнодушными глазами.

    Плохо, чёрт возьми! Загон! Попал между двух огней. И вперёд нельзя - подстрелить могут, и медведь выскочит - тоже плохо.

    И он всё-таки прошёл ещё сто метров... И увидел зверя. Он стремительно ломился сквозь прибрежную чащу  и вдруг резко свернул в сторону охотника, хватанул человеческого духа, закрутился на месте, глухо зарычал и совсем не зло.

    Младший увидел его загнанным, и он, медведь, встал на задние лапы и с полминуты смотрел в сторону загонщиков. Из крики, казалось, приближались стремительно.

    Младший смотрел на застывшего по-человечески зверя и чуть не закричал. Голова пошла кругом. Ему ясно привиделось: рядом со зверем задыхался отец, тараща глаза в сторону загонщиков. Зверь ухнулся на все лапы и ходко побежал в сторону, влево. Но там скала. Медведь кинулся обратно, к речушке, но и за ней вздымались серые стены скал.

    Трясущийся Младший всё это видел, потом слышал. Через минуту медведь коротко рявкнул где-то впереди и с треском, проламываясь сквозь чащу, побежал к ущелью.

    Охотник сел на валёжину, достал дрожащей рукой пачку папирос, рассыпал. Поднял одну, закурил.

    "Через десять минут всё кончится, - вяло подумал. - Засада, наверное, на узкой горловине. Отсюда с километр. Так он думал. А перед глазами стоял загнанный отец, весь в саже, прибежавший с горелой сопки. Страшный! Он стоял с раскрытым ртом, казалось, что крик ужаса застыл на его губах.

 

                                                                ***

    В засаде всё готово. Охотники слышали, как рвякнул зверь. Устроили оружие на упоры.

    В три ствола надёжно. Зверь будет как на ладони. Проводник и начальник выстрелят, конечно, как попало, в этом не было сомнений, потому что их трясло, как в лихорадке. Но Старший - он пошлёт пулю прямо в сердце, когда прозвучат два выстрела и зверь вынуждено подставит левый бок, и Старший выскочит навстречу и выстрелит в разврачивающегося стремительно зверя.

    - Сейчас, - прошептал проводник. - Сейчас. Медведь зарычал совсем рядом, резко прервав бег, словно кого-то увидел или почуял. Старший напружинился, прикоснулся указательным пальцем к спусковому крючку.

    - Эй- как взрыв. - Эй! Куда идёшь? Назад иди-и, - хриплый голос. Крик: - Совсем дурак стал! - Загремел котелок, и всё стихло. - На Перевал беги! - донеслось уже глуше.

    - Всё, - сказал Старший. Сел на камень и засмеялся. От этого смеха мороз по коже проводника. А начальнику не до этого:  он бледен и вял.

    Проводник чиркнул спичкой. Она сломалась, и огонёк порхнул к ногам.

    - Кто это был? - толстые губы проводника дрожали.

    - Хозяин. - Старший усмехнулся. - Пока ещё Хозяин. - Разрядил карабин.

    Пришли загонщики. Сделалось шумно. Старший смотрел на залысину дальней сопки - отец должен пересечь её, возвращаясь к зимовью, так как это самый прямой путь. И действительно, он скоро увидел на безлесом склоне сопки двух маленьких человечков...

    Ушёл, не прощаясь, вниз по речушке, через час перевалил сопку, спрямил через россыпи и вышел на тропу, ведущую к селу.

 

                                                                 ***

    Вот что говорили тогда и это записано в "Красной книжке": амикан с тех пор исчез. Прошёл год. Старик думал, что он вернётся, и ждал, и боялся встречи.

    Прошёл ещё год, но медведь не появлялся.

    Значит, ушёл, совсем ушёл, навсегда.

 

 

                                                                  5.

    Директор и здоровенный мужчина смолкли. Вернее, директор резко оборвал разговор. Второму ничего не оставалось, как замолчать и насторожиться. Да и директор быстро свернул карту, отложил в сторону, на край тёмно-жёлтого полированного стола. Стол сиял, отражая дневной свет. В кабинете светло. День за окном ясный, молодой и морозный.  Морозный по-особому, местности присущей мягкостью. И солнце светило мягко, не резко. Старик видел, карта, а никакая другая бумага. Резануло - директор свернул и отложил в сторону. Он и не собирался её сворачивать. Явно разговор между ним и здоровенным чкловеком только начался. Белобрысый прямо уставился на Старого Охотника синими глазами и смотрел не мигая. А старик так себя поставил, будто никого, кроме директора в кабинете нет.

 

                                                               ***

    Полторы недели назад старик нервно говорил с директором.  Он давал  в бригаду молодых охотников. По мнению Старого Охотника, тайгу не знают и больно ленивы - в интернатах их с младенчества так разнежили, что так и ждут: поднесут-подадут-накормят-оденут! Лень от иждивенчества - самая страшная беда! Приучили делать в полнатяг. Но директор поставил условие: или бери этих, или переселенцев.

    - Свои хоть более-менее знакомы с нашим ремеслом. Фёдор с Петром оленеводили немного.

    - Каво там оленеводили! Месяц? "Проклятый" их чуть ли не палкой выгнал...

    Директор нахмурился.

    - Ты на партособрании выступал. Я с тобой согласился. Надо организовывать ещё три бригады. План-то вон каков! Беда-а! Мы теперь - Зона Бама. Читал же речь дорогого Леонида Ильича в Алма-Ате.... Ведь Генеральный секретарь объявил БАМ важнешей строй 9 пятилетки! Надо и нам соответствовать. Пушнина - это валюта! Ну как?

    Старый Охотник посмотрел снизу на директора, покачал головой.

    - Говоришь, лучшую беду выбирай... А кто знает: та беда лучшая или эта? Ты не знаешь. Я не знаю. Никто не знает. - Старик замолчал, раскуривая трубку.

    Из коридора доносился гул голосов, из коего прорывались самодовольные возгласы Курвы. Директор терпеливо ждал, постукивая пальцами по столу. Старик догадывался, через несколько минут начнётся распределение участков и придётся урезать углы у старых охотников (местных коренных жителей) - крику будет до небес.

    - Слушай, - сказал директор. - Два дня ещё... Тьфу ты! Что там за дурацкий смех? - раздражался он всё больше. - Я - человек новый. Толком ещё не разобрался. В общем, два дня есть. Думай.

    Старик глубоко затянулся дымом.

    - Зачем два дня? Человека за одну минуту видно. Сам знаешь. Только минуту долго ждать надо...

    Директор наморщил лоб, смотрел в глазак старика и молчал.

    - Ладно. - Старик поднялся. - Маленько учить будем. Время покажет...

 

                                                                ***

    Завтра выезд в тайгу. Старый Охотник  обеспокоен слухами, такими же страшными, как при Никите Сергеевиче Хрущёве, когда собирались взорвать Удокан ядерным зарядом и снести всю жизнь на тысячи километров. А людей переселить неизвестно куда. Старик стоял перед длиректорским столом и видел, как внимательно на него смотрит синеглазый человек.

    - Завтра уходим, - сказал Старый Охотник. - Оленей пригнали...

    - Давай. Ждём с планом! Сам-то нормально себя чувствуешь?

    - До свидания, - резко развернулся и вышел.

    Директор сказал здоровяку, что Старый Охотник и есть тот человек. На его участок нужно  перегонять и завозить технику, краны, сваи, стройматериалы, арматуру и прочее. Здоровяк заторопился догнать старика распросить обо всём, так как никто не знал подходящей дороги  к Перевалу под тракторы-тягачи.

    Директор остановил:

    - Не надо. Я знаю, кто к вам проводником пойдёт...

 

                                                              ***

    Старый Охотник отправился в тайгу, мучаясь неизвестностью: как Федор с Петром? А по хорошему-то должны бы укочевать дальше и охотиться там, перед Перевалом. Белка есть, да и соболь. Правда, соболя-то им с собаками не взять - скалы, россыпи. Не сумеют.

    Плохо - сыновья ушли. Старик знал - так будет. Старший уехал весной в совхоз, за Перевал - погнал туда тридцать оленей: в новом совхозе организовывали оленеваодческую бригаду, чтобы создать стадо. Со всех совхозов и закупили по тридцать-сорок голов. Да там и остался. Приезжал на несколько дней, сказал:

    - Отец, мне надо ехать туда. Пора самому начать думать и самому управляться.

    Старик долго молчал, соображая, наконец, согласился:

    - Раз надо - ехай.

    Сын уволился и уехал. А потом в гости Младшего зазвал. И тот вернулся сам не свой. Девку там Старший какую-то показал, так думал старик, он нарочно свёл их, чтобы Младшего заманить. И приехал Младший совсем чумной. Говорит:

    - Ехать мне скорей надо. Отец, пойми, мне надо. Сюда  она боится. Бабушка ей наказала. Их родичи когда-то кочевали домой с Амура. Во время великого пожара. Они чем-то обидели местных тунгусов-чилчагиров. От них догнал аргиш один человек. Всех, кроме бабушки, убил. Ночью порезал. А "бабушка" была тогда беременная. Закон предков не дал её убить. Не поедет. Мести духов боится. Они тоже ведь искали ненавистных чилчагиров. Нашли мёртвого мстителя. Но его никто не узнал. Лицо было изуродовано ожогами...

    - Раз надо - ехай. - Сердце непривычно заболело. В те дни он съездил к Портнягину. Сделали обряд проводов Духа Атул (отца рода) к Реке Энгдекит, где его давно уже ждут Предки. Может ли Атул простить за нехорошие думы о нём? Портнягин успокоил: отец простит - не знал ты, а теперь знаешь! Аят!

 

                                                                    ***

    Оленей старик на подъём в поводу. Километров шесть шёл пешком. Почти сразу от реки, за узкой полосой прибрежного леса, хилого и неопрятного, началась кочковатая марь, с тычками сухостоин и островками живого, но низкорослого лиственничника.

    Шёл ходко. Он хотел до вечера добраться до речушки. И там переночевать. А назавтра догнать бригаду.

    Он догонит из назавтра и станет ругать, что стали табором в плохом хиусном месте.

    А пока шёл марью и думал, что неспроста директор свернул карту и отложил. Неладно. Видимо, тот здоровяк принёс карту.

    Старик становился мрачным и всё поглядывал вперёд. Хотелось быстрее войти в лес. А на мари дул бесконечный ветер, как в трубу, так в скалах дует, вроде бы незаметный, но пронизывающий.

    Наконец марь осталась позади и как бы внизу - тропа незаметно взобралась выше.

    Старик шагал торопливо, прикидывая, где лучше всего остановиться на ночлег, чтобы оленям где покормиться и чтобы утром долго их не искать.

    Ближе к скалам Старый Охотник встретил вчерашние следы - охотники ходили к ущелью, в сторону зимовья, а обратный след встретился дальше - охотники бежали.

    Старик удивился: зачем к скалам ходили? Что там делать? Охотиться? Но зачем вдвоём? Вдвоём только на большого зверя ходить. Может, в пещеру ходили, где скелет? Но почему бежали? - ещё больше удивился.

    Махнул рукой: нет толку и не будет!

 

                                                             ***

    Как и предполагал, так и получилось: догнал охотников утром.

    Спросил: почему не на охоте. Фёдор объяснил: собрались, но услышали, что Белка заскулила, посмотрели, а она смотрит вдоль тропы, и поэтому задержались.

    "Обманывают, - подумал старик. - Опять что-то не так. Видимо, врут. Да, обманывают. Поросто, наверное, лень было идти".

    - Зачем ходили к скалам? - Ему объяснили, что смотреть, есть ли соболь. - А бежали? - Бежали просто так. Разогревались. Врут, решил, но дозноваться не стал, только ещё спросил: - Зачем из карабина стреляли? - Старик, как приехал, сразу всё проверил. В обойме не хватало трёх патронов.

    - Федя стрелял в ворону, - пояснил Пётр. Старик нахмурился от тяжёлых предчувствий.

    - Это хорошо, что не ушли сегодня на охоту. Хорошо. Завтра кочуем отсюда!

 

                                                               ***

    На другой день поздно, сразу пригнать оленей не удалось, охотники покочевали за Перевал огромного неохватного взглядом скалистого хребта, начинающегося в центре участка Старого Охотника. Он планировал обохотиь дальний угол на юге участка, а потом идти на север и здесь, на скалах, окончить первую половину сезона. А уже отсюда двигаться к селу (одна кочевка) на новогодние праздники и после отдыха и сдачи пушнины, числа пятого января, выезжать на территорию, где основное зимовье Старого Охотника. В путь отправились поздновато. Старик поэтому злился и быстро шёл вперёд. Но под Перевалом подождал отставших охотников.

    - Подъём большой, - пояснил. - Долго будем подниматься. Олени шибко устали. Надо нарты облегчить.

    Прошло полчаса. С тяжело набитыми рюкзаками охотники тащились за караваном. Потные, злые, ни о чём не думающие, так как до мыслей ли сейчас, когда тащишься согнутый в три погибели. Одно: скорее бы всё кончилось. Тропа круто уходила вверх, сквозь сосняк. Местами тянулась через плантации стланика, и чем выше, тем чаще встречались эти вечнозелёные, стелющиеся кусты придавленного снегом стланикового кедрача. Тропа взбиралась  выше, становилась всё круче и терялась где-то далеко в вышине, где меж вершин далёких деревьев голубело бледное небо.

    Спины онемели. Штаны по колено обмёрзли хрустким лдедком, и ноги неприятно холодило. Хотелось крикнуть старику в спину, что угодно, лишь бы крикнуть и взмолиться, чтобы наконец что-нибудь придумал и оборвал бесконечное мучение.

 

                                                                  ***

    Солнце пылало огромным расплывчатым кругом справа. Где-то в стороне от тропы стучал дятел. Это-то их и сломило.

    Первым сдал Фёдор, начал отставать, и Пётр сразу замедлил шаги и вдруг остановился. Фёдор опустился на колени, потом повернулся спиной и откинулся на рюкзак.

    Старый Охотник остановил караван, быстро спустился к охотникам.

    - Вот ему, - показал на оленя, - тоже тяжело. Зачем от реки ехали на подъём? Ленивцы! За день оронов подорвать, а потом что? Давайте рюкзаки на нарты. Да помните, что он тоже дышит. И сердце у него болит.

    Старик ушёл в голову каравана.

    - Сволочь! - сказал Фёдор, поднимаясь. - Старая сволочь! Словно что-то доказал, а? - И потащился к задним нартам.

    Минуты через три двинулись дальше.

 

                                                                  ***

    Когда началось, он не знал, это только Начало всего. Еще будет главное. Предчувстввал, как предчувствовал пожар. И тогда ему постоянно вспоминался тот пожар, который пришлось пережить в далёком детстве.

    Ныне холода стояли небывалые. Старик таких холодов не помнил. Да тут ещё и снега мало - совсем плохо охотиться. И все эти дни проходили в напряжённой работе: ещё тьма только-только начинала рассеиваться, мутнеть, а охотники уходили искать оленей. Занимало когда час, а когда и больше. А пригоняли, то сразу же разъезжались по ключам. Встречались поздно вечером, изнурённые, продрогшие, часто злые. Торопливо рассёдлывали оленей (отпускали пастись после выстойки), готовили ужин. Старик питался один, жил тоже, в выцветшей добела палатке, и пока дела переделывались - становилось темно, и охотники после ужина обдирали или обделывали ободранные прежде шкурки.

    Пётр и Фёдор слушали транзистор. А Старый Охотник делал свои нескончаемые дела: шил, починял упряжь, обувь, вязал сеть. И сыновей раньше всегда держал в занятости. Портнягин рассказывал, что однажды завернул заночевать на избушку Старого Охотника. Так там оказались его сыновья. Они подумали, что пришёл отец, так суетливо похватались кто-то за что, дескать, вот в работе сидим... Тем временем остывала еда Белке и старик шёл её кормить.

    Да, холода стояли небывалые. Середина декабря - время студёное, хрусткое, кажется, навсегда всё промёрзло насквозь и никогда уже не оживёт и навеки останется в ледяном покое.

    А до села ещё десять дней пути.

    Сезон складывался неудачно. Поэтому решил одним из таких вечеров отправить охотников к скалам. Самому остаться на сутки или двое, сколько там потребуется, поискать потерявшегося оленя - ездовой потерялся.

    - Да не сидите там. Охотиться надо.

 

                                                              ***

    Оленя зарезали волки. Редко случается. Но вот уж не везёт, так не везёт. Откуда-то волки появились. А они в этих местах почти никогда не бывали. Впрочем, ведь и коз здесь раньше вообще не было, и рыжих лисиц, а сейчас откуда-то взялись. Птицы стали прилетать - таких раньше не было. И раза три Старый Охотник по осени встречал следы тигра. Потом были слухи, что их, сначала одного, потом, через месяц, другого, убили далеко от этих мест, за Яблоновым хребтом, западнее. Обо всём думалось старику, когда он нашёл по следам останки оленя - кучка шерсти и рога. Постоял около обглоданных рогов. 

    Назавтра, подъезжая к палаткам, старик удивился, как тогда, возвращаясь из села, что охотникии ходили к скалам, а потом бежали. Сейчас он удивился ещё сильнее. Из трубы печурки напарников к бледно-голубому небу тянулся белый хвост дыма. Значит, охотники на таборе. Но почему? Зачем терять время? Охотиться надо. И он погнал оленя быстрее. Охотники услышали позвякивание колокольчиков. Вышли из палатки.

    Старик спрыгнул с оленя, резко спросил:

    - В чём дело? Зачем здесь? Кто соболя добывать будет? Кто план выполнять будет? Позор мне. Ай-яй! Такие здоровенные мужики, а план не сделали. И сидят.

    Охотники крайне смущены. И ничего толком не объяснили, и лица их, исхудавшие и заросшие щетиной, растерянные и искренне тревожные. Старик почуял напряжение, тревогу и опасность.

    - Ладно, - сказал. - Чай пить. А потом говорить будем. Оленя-пристяжку отпустите. А передовик-беретик пусть остынет.

 

                                                                 ***

    Отряхнув одежду от инея, ообил палкой амчуры от снега и ушёл в палатку. Пришли через несколько минут. Они сильно рады приезду старика.

    - Оленя волки съели. На нашей совести три оленя. Кто-то из вас плохо чингай привязал. Сильно длинную верёвку делал. Зацепился за валёжину. Волки на готовое пришли. Спасибо, поди, говорят. Ладно. Ну, что тут у вас делается?

    Пётр поставил чайник на гудящую, докрасна раскалённую печурку, покосился на Фёдора. Тот на него. Старик видел, хотя вытаскивал из рюкзака мёрзлый хлеб положить на поленья оттаивать.

    Пётр сказал:

    - Там... Вот, Федя нашёл следы кого-то. Люди что ли, ходят. В валенках! Да! У нас одна собака пропала. Вчера утром вышел я - нету. Кричал, кричал...

    Старик резко повернулся к Фёдору.

    - Следы у каменистых сопок или у самых скал?

    Фёдор закивал головой.

    - Да, да. У скал. Здоровые следы. Наверное, большие люди.

    Перебил:

    - А следы один за другим?

    - Я только глянул и скорее сюда.

    Старик открыл взвизгнувшую дверцу печурки, подцепил щепочкой уголёк, раскуривая трубку, зачмокал губами и так пахтел трубкой с минуту, щурясь от махорочного густого дыма.

 

                                                                      ***

    

     Пётр сходил в соседнюю палатку, принёс эмалированную чашку и зелёные кружки.

    Фёдор выложил из ящика сгущёнку, соль, сахар, полплитки чаю.

    В палатке жёлтый полумрак, и земля около печурки тёмно-розовая от раскалённых боков.

    Ели холодное отварное мясо, потом пили чай, и охотники нетерпеливо поглядывали на бригадира. Молчание становилось невыносимым.

    Старый Охотник поставил кружку на землю, расстегнул на две пуговицы суконную куртку, долгим взглядом посмотрел Фёдору в глаза, закуривая, и, не вынимая трубки изо  рта, сказал:

    - Давай-ка, Фёдор, иди за оленями. А мы будем палатки снимать. - Фёдор поднялся. - Карабин возьми. И будь внимателен на четыре стороны... А ты Пётр, - старик повернулся к Петру, - собак привяжи. А то за ним увяжутся. Разгонят оленей. Собак теперь не отпускать!

    Собаки привязаны. Их осталось три: Белка старика и собаки Фёдора. Тапка Петра исчез. Пётр так напуган появлением каких-то огромных людей, что никак не переживал потерю, да и надо сказать, это была собака отца, а не его. Привязанные собаки поскуливали, следили блестящими коричневыми глазами за охотниками, торопливо увязывыающими снаряжение и провизию на нартьы. Старый Охотник изредка отрывался от работы, поднимал ухо шапки, прислушивался.

    Фёдора уже час как не было.

    Пора убираться отсюда. И решение укочевать пришло сразу, как толькол услышал о странных следах. Надо кочевать отсюда и, может быть, он ещё сумеет избежать встречи, которая должны бы состояться в будущем августе.

    Хотел же кочевать на северный угол участка. И опять пошёл наперекор себе, стал прикидывать, как и что, и в конце концов решил окончить первую половину сезона на скалах и двигаться потихоньку к селу, но первая мысль: надо идти на север. И так всегда, подумаешь, а сам делаешь другое, вот и ругаешь себя: ведь думал же сделать так, а не сделал.

 

 

                                                                  6.

    До пожара, второго, котрый спалит начисто стланик на одной из сопок его участка, он наткнётся на столбик. Свежий. На нём прибита дощечка с железкой, на ней выцарапаны какие-то цифры. Старый Охотник падёт перед ним на колени и с остервенением будет рубить, и трубка будет торчать изо рта. Удар, удар, и старик будет ухать, а трубка будет торчать изо рта, и он срубит столбик и будет рубить его лежащим, час, два, он не будет знать, сколько времени пройдёт, времени для него просто не существовало.

    После пришли люди. Три человека в брезентовых одеждах. Они улыбались и спрашивали, как пройти через Перевал. Он показал начало "Чёрной тропы", опасной, очень опасной тропы. Он даже провёл их немного, и они что-то кричали ему уходящему, весело кричали, взвалили на плечи тяжёлые рюкзаки и пошли вверх по тропе. А он уже знал, что кто-то из них сорвётся и почти бежал к зимовью, но прибежит к тому месту, где рубил проклятый столбик, на котором прибита дощечка с железкой.

 

                                                             ***

    Кто-то из них сорвётся... Но они пришли и сказали: здесь пройдёт дорога. А на плато возникнет красивый город!

    Сердце... Он упал лицом вниз, и снова время остановилось. Холодная ярость: "Это я сказал людям, куда идти. Кто-то из них сорвётся и умрёт!"

    Признание записано рукой третьего или четвёртого владельца в "Красной книжке".

    Побежит догнать. По "чёрноё тропе" нельзя! Опасно. Очень опасно. Он побежит и встретит... Двое будут нести третьего и увидят старика, словно каменного, у начала тропы. Что-то скажут виновато в оправдание, потому что не приемлют: он нарочно показал им чёрную тропу, которая в двухстах метрах становилась опасной. И вот они возвращались, не прошло и трёх часов. Старик будет стоять и смотреть в спину последнего, мысленно прослеживая их путь дальше: они к тем двум баракам, и если умер или сильно покалечен, то  к вечеру прилетит вертолёт.

    Вертолёт прилетел.

    Старик метался по зимовью, потом схватил топорик и побежал к тому месту, где был когда-то безобидный столбик, с которого начиналось Нечто, и стал рубить остатки столбика, а потом землю.

    Но всё это было или будет потом, в далёком будущем, которое тоже нельзя остановить, как прошлое и настоящее, и всё уйдёт и ушло, но тогда ещё двигалось, яростно сопротивлялось и бесконечно звенело. Пронзило: Время безнадёжно и ощущение его - великая мука.

 

                                                                 ***

    Торопливо увязывали снаряжение на нарты.

    Пётр прервал думы старика, в коих он как бы самому себе рассказывал о себе, осуждая и проклиная, путаясь во времени и событиях. Было ли какой-то странностью мышления или так у всех - не знал, да и никогда не думал об этом.

    - Слышите?! - сказал Пётр. - Кажется, гонит.

    Старый Охотник прислушался: далеко позвякивали колокольцы.

    "Вот и хорошо, - подумал старик, усаживаясмь на нарты. - Через час надо пить чай, да уезжать. Да поскорее!"

    Старик раскурил трубку, поглядывая вверх, по распадку, откуда должны появиться олени.

 

                                                                   ***

    Холодно. Раскатисто стреляют деревья, лопаясь, и звук мечется в замкнутом пространстве и мир кажется таким узким. С каждым километром охотники всё меньше обращают внимания на звуки, на зримый мир, он сужается до глубокого снега. Старик ведёт караван целиком, тайгой, свернув с тропы на северо-восток. Мир сужается до поскрипывания нарт, до спины неумолимого старика, идущего так быстро, что приходится идти всё время на пределе. Холод обжигает лёгкие, и снег под ногами от мороза какой-то рассыпчатый, и идти плохо - икры ног каменеют.

    Холодно, холодно, холодно. Собаки заиндевели, они бегут позади упряжек на привязи. Дополнительное неудобство, так как собаки часто путаются в поводках, и приходится останавливаться.

    Скоро начался наст, и, продавливая его, полозья нарт зашипели. Всё хоть какое-то разнообразие. А старик всё идёт и идёт. День светлый. Но в тайге сумрачно и глухо. Снег от теней деревьев синий. А старик всё идёт и идёт. Стало труднее. И лучше бы снег был рассыпчатый, а то теперь надо опять привыкать, привыкать...

 

                                                                  ***

    Страх притупился, и Пётр уже начал подумывать, что Фёдору привиделось. Сохатый, поди, прошёл, а он - люди в валенках! Да и не посмотрел, как следует. А теперь вот иди, иди...

    Старик будто не заметил, что идти стало труднее и мороз сильнее разыгрывается, жжёт щёки и приходится время от времени растирать лицо рукавицей. За день кочёвки так намёрзлись, намучались - едва стояли на ногах. От прежнего табора, как перевалили две горбистых сопки, вышли на россыпи. Старик пошёл медленнее и осторожнее. Остановился, посмотрел по сторонам, пробурчал себе:

    - Всё правильно. - Повёл караван дальше, теперь уже строго на север, и скоро путь охотников лёг через глухую нескончаемую чащу лиственничника, перемежавшегося полосами кустарников и берёзовыми чащами там, где вечная мерзлота далеко от поверхности. Нарты то и дело переворачивались, застревали, цепляясь за стволы деревьев, и местами приходилось прорубать в чаще проходы. К вечеру так и шли с топорами в руках. Сил не было. А старик шёл и шёл, и тени на снегу стали тёно-синими, и на воротниках, на отворотах курток, на клапанах шапок намёрз куржак от горячего дыхания.

    - Всё! - Фёдор крикнул, так крикнул, чтобы старик услышал, вынудить его встать на ночёвку. - Хватит! - Сел на валёжину.

    Пётр тоже остановился. Караван замер. Олени, опустив головы, шумно дышали. Хруст снега сильный и режущий слух. Старик быстро шёл от первой упряжки, опираясь на посох.

    - Вставай!

    - Нет, - выдавил сквозь зубы.

    Старик вытянул Фёдора вдоль спины, побелев от злости, и посох переломился надвое.

    Пётр стоял в пяти шагах с топором в руках. Исподлобья смотрел на происходящее.

    Старик пошёл вперёд. Проходя мимо Петра, замахнулся на него обломком.

    - У-у! Нинакен! Ворон стрелять!

    Через полминуты караван тронулся. Пётр и Фёдор остались на месте.

    Фёдор ссутулил плечи, пошёл быстро за караваном. Догнал Пётр. Они пошли рядом. Караван опять остановился. Перед ним стеной тонкоствольный березняк.

    - Сволочи! - выругался Фёдор, взял из рук Петра топор и побрёл по глубокому снегу прорубать проход.

 

 

                                                              7.

    Наспех поужинав, заснули мёртвым сном.

    Во время ужина всё почему-то изменилось, и Фёдор притих, и Пётр потускнел, и им очень хотелось заискивать перед стариком, говорить, что он хороший, прекрасный человек.

    Страх вернулся, а возвращение страха, страха неизвестно перед чем - всегда мучительно.

    А ведь когда кочевали, проклиная то рассыпчатый снег, то наст, страх притупился, но сейчас всё вернулось. И охотникам, несмотря на усталость и то, что с ними рядом старик, жутковато, и Петра мучительно истязало предчувствие, а чего - он и понятия не имел, просто что-то должно произойти или уже произошло. Если утром приезд старика его обрадовал, так как с ним чувствовал себя в безопасности, то сейчас сместилось, и Пётр с опаской поглядывал на старика, что-то говорил и даже сам понимал, что лебезит, произносит пустое, бессмысленное.

 

                                                              ***

    Огонёк огрызка свечи давал тусклый, жёлтый свет и тени метались по заиндевелым стенкам палатки, и лицо старика было коричневым, смазанным в жёлтой полутьме.

    Старик ел много и быстро. После ушёл кормить Белку и, вернувшись, сразу лёг спать и через минуту уже посапывал носом. Фёдор загасил свечу. В палатке распространился розовый свет от печурки, скоро стал лиловым. Пламя гудело в трубе, дрова потрескивали, сипели, и Пётр прислушивался, старался вырваться из своего угла, услышать, что делается за пределами стенок палатки.

    Страшно чувствовать опасность, опасность невидимую и неведомую. Усталость брала своё, незаметно для себя начапл проваливаться в липкий, тревожный сон, и день прошедший заново прокручивался в памяти. Потом всё завязло на одном: старик быстро идёт от первой упряжки, опираясь на посох, подходит к сидящему Фёдору, что-то говорит ему, тот что-то отвечает, и старик резко бьёт его вдоль спины посохом... и тьма.

 

                                                              ***

    Ночью Старый Охотник проснулся от визга собак и вопли охотников. В палатке темно и пронзительно холодно. Кто-то из охотников дёргал старика за ногу и совал ему в руки карабин.

    Так вот почему проснулся, а потом услышал визг собак и крики.

    - Эть! Эть твою! - крикнул старик. - Тихо сиди! Тихо!

    Охотники смолкли, и собаки тоже, но тут же какая-то из собак зарычала в темноте.

    - Свечку зажигай. Печку топи... Тихо надо, - уже спокойно сказал Старый Охотник. - Кричать не надо.

    Запалили свечи. Пётр невыносимо долго растоплял дрожащими руками печурку, и от этого казалось ещё холоднее; холодно, как никогда.

    - Кто-то орёт, - вполголоса Фёдор. Он сидел с топором в руках. Рядом с ним лежала тозовка.

    Старик зло усмехнулся, косясь на Фёдора, который дико таращил глаза на вход, словно опасность могла появиться именно оттуда.

    Старик отложил карабин. Быстро обулся.

    - А ну пошли отсюда! Ишь! - погнал из палатки собак, трясущихся от холода и страха. Старик вышел следом за собаками, у выхода оглянулся на Петра. Он растопил печурку, развернулся лицом к выходу и пучил глаза.

    - Карабин возьми. Крикну, выскочишь.

    В небе дрожит звёздная пыль. Ручка ковша Большой Медведицы опустилась вниз - время к утру. Непроглядная темень. Палатка слева жёлтым пятном. Тишина глухая. Лицо сразу замёрзло. Вслушивался в шорохи, в дыхание сонной ледяной тайги. Мёртво. Ни звука. Поскуливали у ног собаки. Да где-то далеко, на реке, со звонким треском лопался полутораметровый лёд.

    Старик простоял так минут пятнадцать, и от палатки стало доноситься весёлое потрескивание - разгорелись в печурке дрова. Из трубы в черноту сыпанули искры, и таяли во тьме.

 

                                                                 ***

    Снег громко хрустел под ногами. Вернулся в палатку, резко задвинул за собой полог. Охотники с тревогой следили за ним. Свернул ватное одеяло в рулон, уселся на него.

    - Ну, что делать? - посмотрел на одного, потом на другого. - Раз подняли - давай чай пить.

    Фёдор засуетился, вымученно улыбаясь.

    - Правда, давайте, - забормотал. Пётр тоже ожил. Он поставил чайник на печурку. - Чёрт возьми... - начал он, и в эту секунду густой протяжный крик разбил на мелкие кусочки ледяную тишину, и эхо испуганно заметалось в сопках, побежало по распадкам, заухало далеко-далеко. И охотники в великом ужасе схватились за тозовки, уставившись дикими глазами на Старого Охотника. Старик набивал трубку махоркой, горестно покачивая седой головой, и вытянутая корявая тень колебалась на стенке палатки.

    - Убить придётся, - наконец, сказал он, пыхая дымом. - Не отстанет от нас. Надо было убивать идти вчера. Не мучился бы он... Нет, надо было быстрее кочевать. Э-э, - старик затянулся дымом, - ему идти некуда, ему никто не поможет... - Он говорил спокойно, но каждое  слово впивалось в душу, каждое слово кричало, как кричит слово сильного человека, сжавшего в кулак волю: убивать придётся! - Руки, ноги совсем обморозил. Больно ему. Вот и кричит,плачет. А что я сделаю, а? Ладошки, пятки опухли у него, потому и след такой, как от валенков. Валенки. Их так и зовут. Шибко злой, шибко страшный. В сердце попадёшь - и то задавить может. Замёрзнет, околеет. Но до того нас передавит...

 

                                                                 ***

    Выколотил трубку о полено. Пётр заметил, как дрожит коричневая рука. Он заметил и опять вернулось то опасение, когда всё сместилось в его сознании. Пётр с опаской поглядывал на старика и в его душу ворвался страх или ещё нечто большее.

    - Завтра Фёдор пойдёт со мной. А ты пригонишь оленей и жди на таборе. Если амикан придёт, собак отпускай и на дерево лезь...

    Фёдор и Пётр не спали до утра, тихо переговариваясь, вздрагивали при каждом шорохе. Ближе к утру поставили варить мясо.

    Старик же улегся и сразу заснул, как только порешили, что делать с утра. Он спал, но так думали охотники.

 

                                                                 ***

    Так надо, сказал тогда Младший, так надо, он сказал ещё, что жаль Ветку и жаль амикана.

    Нет, Младшему не жаль  амикана. Сын... Да и он по-своему прав, потому что неправый потом становится правым. Ложь правдой, а правда ложью, и так без конца.

    Вернулся, вернулся... Наверное, вернулся осенью. Ведь декабрь. Подняли из берлоги. Может... В августе будущего года бы встретились. Но всё равно лопнула до предела натянутая нить, как лопнула и другая, когда повёл людей в брезентовых одеждах и показал им начало "Чёрной тропы", очень опасной тропы. И человек сорвался.

    Он знал, что так и будет. Там невозможно пройти. И впереди идущий, первому приходится многое брать на себя, обязательно сорвётся...

    И вертолёт был. Он прилетел к вечеру. Старик видел людей в белых хзалатах. Зачем мёртвому врачи, несколько врачей? И они долго были в том бараке, который построили совсем недавно, а первый, начало города, построили на год раньше.

 

                                                                   ***

    Он тогда вернулся к зимовью и лёг на нары, хотел вспомнить, что он думал, когда повёл их к тропе. Но в голове стоял сплошной гул. И холодная ярость охватила. Он сел на нарах и уставился в тёмный угол исподлобья. И так смотрел долго. Вскочил, вышел и направился к баракам.

    Убедившись, что тот человек жив, раз врач шёл рядом с носилками, и было видно по всему, что он просит об осторожности.

    Подлость? И остался странный сплошной гул, налетающий холодной яростью. А мучение началось, и оно только затаилось, когда он выстрелил в тросик петли и амикан скрылся в чаще.

    Всплыло из мрачной глубины души: "Спасибо, Сэвэки, Дедушка Небесный, что ты всё решил за меня..."

 

 

                                                                    8.

    Народился серый день. Забитое облаками небо стало как бы ниже, а скалы укрыты клубящейся массой то ли облаков, то ли тумана. Но ясно одно - поднимается вьюга. "Должен пойти снег", - думал Старый Охотник, проьбираясь сквозь чащу лиственничника на мелко-каменисторй россыпи. Ветер усиливался. И тайга сурово зашумела. Запосвистывало в ветвях. Посыпалась кухта. Идти трудно - камни. Фёдор пыхтел за спиной, страясь ступать след в след, опасаясь, что может оступиться на камнях и повредить ногу. Вьюга усиливалась. Чем ближе к скалам, тем каменистее местность.

    Перевалили сопку и сразу за увалом наткнулись на неровный след. Медведь часто садился на зад, иногда ложился на бок, видимо лизал лапы. Правую заднюю он разорвал зубами от боли. След кровяной.

    К скалам пошёл, определил Старый Охотник по следу. Повернулся к Федору.

    - Там дыр много. Залез, поди. Руки, ноги греть будет, дышать нак них. Шибко кричать, плакать будет.

    И словно в подтверждение его слов, старик даже не успел договорить, как медведь закричал где-то впереди.

 

                                                              ***

    Снял шапку, завязал клапана наверх.

    - Теперь уши надо, глаза надо. Осторожно ходить надо.

    Лязгнул затьвором, зашгоняя в ствол патрон. Поставил на предохранитель. Надел карабин на плечо и заторопился вперёд. Фёдор не отставал ни на шаг. Пугливо озираясь, захглядывал через плечо старика, ожидая опаснсность в любую секунду.

    Старик резко остановился, и Фёдор вскрикнул. Старый Охотник зло усмехался. Здесь медведь долго сидел. Передняя оапа чуть кровоточила. Изжелта кровавая плёнка ледка. Првая задняя - ярко-красная выемка в снегу.

    Если бы охотники пришли тридцать минут назад, то встреча состоялась бы здесь, а она должна была произойти в будущем августе, когда старик пришёл бы на зимовье... Но теперь надо убивать. И этого хотели все: директор, оленеводы, охотники, Старший и даже Младший. Младший знал, что амикан не виноват ни в чём. И вся вина на нём, на Старом Охотнике?

 

                                                                   ***

    Старик завалил ногой ярко-красную выемку, сгрудив чисто-белый снег со стороны. Пошли дальше. И тайга вдруг поредела, отступила. Стало тише. Но ветер был сильнее. След медведя повёл охотников по подножию крутой сопки. Ложился здесь чуть ли не под каждым кустом. Снег примят, окрашен кровью.

    Старый Охотник пошёл быстрее. Теперь они шли с подветренной стороны сопки. Пронзительно тихо. И страшно видеть, как на вершине сопки сильно раскачиваются деревья, а здесь застыли в неподвижности. Фёдор-то этого ничего не видел. Он видел лишь сутулую спину старика. Охотник время от времени пугливо озирался. И за каждым кустом ему виделся тёмно-бурый зверь. Время остановилось. Начало казаться, что они идут уже тысячу лет, и так будут идти вечно, и он быстро смирился. Думал только о том, чтобы не отстать. А старик опять остановился, не оборачиваясь:

    - Поглядывай, может и сзади выскочить.

    Они обогнули заснеженную сопку, вышли в широкий, плавный распадок. За ним вздымались в небо громадины скал. Вершины их скрыты в плотных серых облаках. Они густо клубились, скользили, струились на север.

    Краем глаза видел, что вершины гольцов Перевала дымились, и над ними пока ещё, но уже тускло просвечивало  сквозь тучи солнце.

 

                                                                   ***

    Остановился у сосны, думая, что вьюга большая и перейдёт в бурю. Одинокая сосна ветвиста. Посмотрел по стволу вверх. Снял карабин, медленно стянул с плеча.

    - Вот, - подал карабин. Фёдор взял. - Так будет честно.  - Фёдор, ничего не понимая, бледнея, смотрел на старика умоляюще, и лицо его побледнело до гипсовости. И вдруг глаза расширились и в них ужас, животный ужас.

    Старик ткнул рукой в сторону скал.

    - Он там. Иди и убей его. Ты его поднял, ты заверши!

    Фёдор сделал несколько шагов вдоль следа медведя и остановился. Колени дрожали. Противная слабость во всём теле. Знакомо, знакомо. Выворотень - огромная сосна. Ветки ещё зелёные. Куржак меж корней. И выстрел. Его, Фёдора выстрел. И пуля пробила дырку в плотном снегу. Оттуда страшный рёв. Пётр вскрикнул и побежал. Фёдор побежал за ним. Потом остановился и раз за разом, мутно целясь в сторону берлоги, дважды выстрелил. И снег там осыпался и показался медведь. Собаки набросились и погнали зверя. Фёдор не помнил, как догнал Петра и как они очутились на тропе...

 

                                                                    ***

    Фёдор стоял, и казалось ему, он на краю пропасти. И вдруг ударило: Старый Охотник ушёл. Фёдор стремительно обернулся. Старик колко смотрел ему в глаза.

    - Я не могу, - едва слышно.

    - Стой здесь. Побежит амикан, тогда на дерево залазь. И сиди тихо... Поглядывай. Я сейчас пойду на скалы. Амикан может сверху оказаться. Камни на меня сыпать начнёт. Тогда стрельни в небо. Понимаешь?

    - Да, да! Да, я всё понял.

    - Давай! - махнул рукой, взял карабин и, резко повернувшись, пошёл по следу амикана. Скоро след привёл к отвесной каменной стене и уходил по террасе круто вверх.

    "Чёрная тропа"!

    Сэвэки никогда не ошибается.

    Старик оступился, упал на колени, опершись локтями, и так лежал некоторое время, потом вгляделся вперёд: терраса представляла собой широкую заснеженную тропу; она обрывалась метрах в шестидесяти - там поворот.

    Почувствовал сердце.

    Ветер сёк сбоку.

    Следы медведя тянулись посередине террасы. Два старых, припорошенных снегом, и сегодняшний.

    Снял карабин, поднявшись, оглянулся. В двухстах метрах, на той стороне распадка, подле сосны, Фёдор, и даже отсюда было видно, что он окоченел и топтался на месте, тозовку держал под мышкой...

 

                                                                 ***

    "Отец я пришёл к тебе..."

    Младший стоял рядом. Откуда он взялся в ту минуту, когда, перед самой засадой, он встретил амикана и крикнул ему, чтобы бежал за Перевал, направляя в крутой ключик.

    Откуда тогда взялся сын?

    Они пошли к зимовью, и через минуту старик был прежним Старым Охотником, только измученным и сильно постаревшим.

    - Как ты тут?

    И сын ответил: 

    - Я пошёл к Перевалу, к лабазу. Хотел спрямить, пойти через скалы. А тут загон... Прости, отец, и его. Ведь Веточка не раз его спасала...

    - Он предо мной не виновен! И спасибо тебе, что пришёл сейчас попрощаться. А это твой дед, мой отец. Видишь, улыбается. Он гордится тобой, сын... - Видения родных остались позади. Старик опять почувствовал сердце, и ощущение неприятное, словно кто-то осторожно сдавил его, так осторожно, что не чувствовал прикосновения. К горлу подкатила горечь. Ветер бьёт сбоку. Прижимаясь к скальной стене, старик медленно пошёл по "Чёрной тропе".

    Мир: серое, забитое клубящейся массой туч небо, слева - каменная стена, справа - заснеженная тайга, распадок, дальше - сопки и опять сопки. Впереди белая лента террасы - на ней следы, следы по правой стороне - тёмные от крови. Видно, что медведь хватал пастью снег - в ямках желтоватая пена. Сначала раздражало. Кровь и эта желтоватая пена. Ослабляло внимание. А потом отступило.

    Перед каждым поворотом террасы он долго прислушивался, стараясь расслышать в посвистывании ветра и другие звуки. И, убедившись, что опасности нет, шёл дальше, поднимаясь всё выше, и скоро вершины высоких лиственниц - их несколько росло у скалы - были уже у ног, а потом и вообще остались далеко внизу.

    Мир: стена, белая лента, следы.

    Прошло полчаса или больше или меньше - времени не было, но сколько-то времени всё равно прошло. Приходилось поминутно останавливаться и оттирать уши и щёки.

    Вниз он не смотрел. Теперь вниз смотреть нельзя - тропа становится узкой, и неизвестно, как медведь умудрялся преодолеть такие места, где и человеку трудно пройти. А ветер такой сильный, он жжёт правую щеку, бросает сверху грубый снег.

 

                                                                ***

    Ветер хлестнул прямо в лицо - дыхание перехватило. Открылась обширная наклонная площадка. Она оканчивалась обрывом. В стометровой глубине ущелья, темнея, торчали острые углы огромных камней.

    На краю обрыва - две чахлых сосенки с жёлтой хвоей. Они гнулись под тугим ветром и, когда порыв спадал, пружинили назад.

    Ветер дико завывал, мёл позёмку по площадке, порошил снежной пылью глаза.

    Старик встал на колени, пристально вгляделся в куски скал, разбросанных временем по площадке.

    Вон он!

    Старик отпрянул. Лёг. Опираясь на локти, отполз к стене.

    Медведь лежал за обломком скалы. Ветер обрывисто доносил его недовольное ворчание.

    Снял рукавицы. Отложил и их тут же швырнуло в пропасть. Надо стрелять. Поймал на мушку голову медведя, и спусковой крючок ожёг ледяно палец. Старик опустил карабин. Медведь лежал уже дальше, теперь в сорока метрах от старика и ближе к обрыву.

    Ветер пронизывает насквозь. Тучи стремительно плывут куда-то вбок, к тусклому, едва заметному в пелене солнцу. Зверь скалит клыкастую пасть, ролняя пену на снег.

    "Больной, совсем больной. Зачем не спал? Зимой спать надо. Зачем за нами ходил? Всё равно помирать будешь. Или ты за мной, Сэвэки?"

 Старик осторожно поднял голову, выглядывая из-за камня. Медведь казался густо-чёрной шевелящейся глыбой.. И он поднялся, рявкнул от боли и упал на бок. Старик спрятался за камень, чуть приоткрыл затвор, проверил: в патроннике ли патрон. Но уже тянуть нельзя, выхода нет, и пора, медлить больше нельзя, и, вдохнув леденящий легкие воздух, резко встал и замер.

    Огромный медведь стоял на краю пропасти и смотрел вниз.

    От ветра дыхание старика опять перехватило, из глаз выбило слезу.

    Медведь поднял морду кверху.

    - Эё! - слабо крикнул Старый Охотник и не услышал своего голоса. - Небесный Дедушка, я пришёл к тебе!

    А медведь всё больше задирал глыбастую голову с округлыми ушами, и из его глотки рождался протяжный тоскливый рёв. И горы тоскливо заревели в ответ, и все звуки перемешались с рёвом вселенским, перемешались со звуком падающих камней и снега, с воем ветра. А влажные от слёз веки прихватило! Старик закрыл глаза, торопливо стал тереть окоченевшими до бесчувствия пальцами. Рёв оборвался. И старик вскинул карабин, ожидая нападения...

    Пустота.

 

                                                                 ***

    Скалы, огромные скалы,с плоскими и острыми вершинами,и они впиваются в небо. И редко можно увидеть вершины, как редко видишь человека во всей обнажённости. Есть среди скал прозрачные, вечно волнующиеся глубокие озёра. Здесь всегда дует ветер, здесь часты вьюги, и бешенные бураны плорой налетают. Гнутся под ним деревья. А иногда по округе слышен страшный грохот - обвал. И давным-давно говорили Древние, что сорвавшийся обвал не вернуть, как не вернуть Время, и в этом вся его безнадёжность, в его движении и невозратимости, но в том вечность. Скалы занимают огромное пространство. Два хребта тянутся параллельно. От одного из них, на запад, отходит скалистый отрог, рассекающий тайгу. Опасные места, очень опасные места. Перелётные птицы далеко облетают стороной. По обе стороны отрога тянется тайга. Она сейчас волнуется: деревья гнутся под начинающимся бураном. Он в ночь разойдётся и многие деревья не выдержат и сломаются. А там, если идти вверх по речушке, у приземистого зимовья - избушка небольшая поставлена на берегу, на полянке, и дверь зимовья сейчас подпёрта брёвнышком. А из-под снега торчат сломанные нарты, а рядом корчага из алюминиевой проволоки. В километре от зимовья два барака, примостившихся среди вековых деревьев. Около заносятся снегом большие ящики, аккуратно сложенные у стен. Тут же, на земле, лежат металлические конструкции, трубы, стоят бочки с безином м соляркой. Несколько дней назад привезли сюда оборудование на мощных тракторах. И строители будущего города опять уехали куда-то. А среди глыб, недалеко от этих мест, на скальной террасе, под пронзительным, усиливающимся ветром затерялся неуклюжий, корявый человек. На седой голове старая беличья шапка, с завязанными наверх клапанами. Шапку сорвало ветром и швырнуло в пропасть. Ветер заглушает все звуки, завывает в расщелинах скал, звенит в желтохвойных сосенках, чудом выросших здесь, на краю пропасти... И непроглядная пелена поглотила скалы. Изредка они открываются причудливыми мрачными нагромождениями. Человек сгибается под порывами ветра и всё кружит между глыбами, а плотные полосы падающего снега ослепляют человека. Ветер сбивает с ног. И человек ползёт. Повалил крупный и густой снег. Смешалось в сплошную белую мешанину. Выло, зло рыдало, и хохотало, и человек, маленький человек полз на четвереньках к террасе. Ветер ударяет по сумасшедшему, бросая в коричневое лицо хлопья снега.

    Бешенный ветер несётся по ущельям, и стонут деревья далеко внизу, а бешенный ураган надвигается неотвратимо.

 

 

 

 

                                                              Конец.

 

 

 

                                                Александр Гурьевич Латкин.

 

 

----------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------

 

 

 

 

 

 

 

 

                                                  Глава первая

                                         "ДЮЛКУРЭДЭ-МИ"

                                           (ПУТЬ ВПЕРЁД)

                                                      1.

    Газета "Сияние Севера": "...Товарищ Михаил Стрельцов награждён за самоотверженный труд орденом Трудового Красного Знамени. Несмотря на возраст, наставник. Выступает перед молодыми работниками совхоза, рассказывая о героической борьбе ветеранов за светлое будущее. в котором нам посчастливилось жить...

    В троидцатые годы товарищ Стрельцов один из первых, кто вступил в колхоз, трудился охотником-промысловиком, перевыполняя план по добыче белки. Во время Великой Отечественной войны, в 1944 году, призван в ряды доблестной Советской Армии. После Победы фронтовик вернулся на родину и сразу взялся за охотничье дело. В 1950 году произошло значительное событие. Уважаемый передовик, закоперщик общественных мероприятий избран председателем колхоза "Путь Ленина". Во время Пятой пятилетки (1951-1955 гг.), в годы развития тяжёлой промышленности, строительства новых заводов и гидростанций, создания "ракетно-ядерного щита", в колхозе "Путь Ленина", под руководством тов. Стрельцова, построен образцовый звероводческий комплекс разведения серебристо-чёрных лисиц. Внедрение предприятия было необходимо для обеспечения работой эвенкийских женщин из семей, перешедших на оседлость...

    В душе романтик, Стрельцов откликнулся на призыв КПСС, Правительства СССР и ЦК ВЛКСМ в 1959 году (инициатива иркутской молодёжи) идти в геологию отыскивать драгоценные ископаемые. В 1961 году он сложил полномочия председателя, передав бразды правления младшему брату - Василию Стельцову. Уехал трудиться в геологических экспедициях; заслужил почёт и уважение, награждён почётными грамотами и благодарственными письмами руководства.

    В 1976 г., после упразднения экспедиции и начала грандиозного события - строительства БАМа, приехал на родину, активно включился в жизнь совхоза..."

 

                                                                   2.

    Окно мизерной прихожей. Стол впритык. Покрыт потёртой сине-белой клеёнкой. Стулья. Для хозяина, второй - "гостя".

    Стрельцов неделю "отдыхал". Парился в бане. Принимал мужиков "по делу". Вторая неделя (десять-двенадцать дней) - сборы в горы.

    Вера Иннокентьевна "сама собой". Питалась в кухонке неизвестно чем. Мужу готовила отдельно густо мясное, жаренную рыбу, закуски, салаты, много медвежьего сала.

    Изначально у жене наездами. Неистовый секс и тайны ужаса возмездия. Всё чаще, после запоев, к пропасти покаяния. Вера Иннокентьевна начеку:

    - Очнись! Не нагнетай в себе. Дурость и самовнушение. Такие, как ты, страдают манией преследования. Что, десятки лет за тобой кто-то следит и ничего не предпринимает?! Ерунда. Биохимия. Просто болезнь. Деятели, а ты их не хуже на своём уровне, столько натворили! Реки крови! Ничего! До глубокой старости дожили. В удовольствие, в почестях, многим до сих пор поклоняются. Памятники создают. Цветы возлагают. Даже, возьми, в селе мужчины! Что "белый", что "красный" - звери библейские. А другие ссыльные?! Все "не за что"! А фронтовики. Семёныч заградотрядом командовал. Лично расстреливал мальчишек. Его сослуживец Павлыч, забыл, рассказывал: мама кричали... А он им пулю... Теперь его внуки с гордостью. Да ты против них так себе, мелочь... Иди ко мне... - Сливались в крепких объятиях яростного единения.

 

                                                                   3.

    Кое о чём многие равнодушно догадывались. Вот что их связывает! Частое в семьях, созданных бывшими каторжниками - прабабушками и прадедушками, не пожелавшими возвращаться в Россию; тысячи осели по Восточной Сибири. Потомки стыдились, скрывали семейные истории. Вера Иннокентьевна осозновала, Михаил считал виновной только её. Это-то и вызывало опасение. Беременили часто, а кормить чем? Одевать? И связывает деятельность на несколько лет. А тут и новая беременность. В жизни таёжной того периода - рождение очередного ребёнка - большая роскошь. "Младенцев надо давить в колыбели!" - воспринималось разумной необходимостью. Рождённые часто гибли "придавленные" сонной матерью, "от болезней", от "удушья" пуповиной, мёртворождённые... Больше всего от "знахарских" абортов. Как и миллионы женщин, убивающих жизнь, убийство младенцев вовсе не терзало Веру Иннокентьевну. Карандашом, чтобы потом стереть психологичнский сброс, едва видно. К записи не возвращалась. Забыла. Стёртых строк в "Красной книжке" предостаточно.

    "Лишь бы Михаил не проболтался". Через шесть лет рождения Василисы, в декретном отпуске, оставив дочь в интернате при школе, расчётливо жила на зимовье (осенью, как и все, муж охотился). Родила в лютый холод ноября двойню, быстро и легко - мальчиков. Михаил, приняв роды, поднёс лампу к бескровному лицу Веры Иннокентьевны.

    - Решилась?

    Кивнула.

    - Решилась?! - крикнул.

    - Да.

    Завернул орущих младенцев в брезент, унёс в кладовую.

    Рано-рано утром, прежде чем "разогреть" машину, сходил за трупиками. Оттаяли. Жена завернула их в пелёнки и одеяльца. На рассвете выехали в село на джипе "ГАЗ-67". Фельдшер оформила преждевременные роды в таёжных условиях, повлекших естественную смерть. Но хоронить пока не позволила. Подождали гоавврача из района. Он осмотрел только роженицу, подписал документы и занялся другими делами ФАПа.

 

                                                                    4.

    В реальности, выстроенной младшим Стрельцовым, при переменах в зоне "БАМ", яваление Михаила, "борца за справедливость", некстати. Сельчане изображали недовольство, опасаясь скрываемого гнева Василия (будет пакостить втихую), якобы осуждают возвращение старшего Стрельцова. В душе жаждали борьбы между братьями. Невдомёк: власть Михаилу не нужна абсолютно. Из бунтаря, больше показушного, переродился в теневого воротилу.

    Прояснить отношение к себе родственников, после многих лет отсутствия на родине, необходимо. Михаил, скрепя сердце, как будто на поклон к Василию, выбравшись из вертолёта. Не впустил. Прошипел сквозь ограду: "Лучше уезжай. Поскорее. Этим же вертолётом. Ещё час есть..."

    - Да пошёл ты на хрен, курва! Я тебя, если нужда будет, ещё достану! - ударил кулаком в доску.

    - Курва!? - Василий засмеялся, уходя. Чудно слышать сие от брата. "Курва" - прозвище Михаила. Мать нагуляла. Отчим ненавидел мальчишку, называя так. В общем, издевательств натерпелся. А он, будто к нему не относилось, к месту и не к месту, при вспышках гнева или удовольствия: курва!

    Курва всё помнил и "возвращал" между прочим обидчикам боль, не сразу, но всегда.

    Мучительно с двумя рюкзаками "светиться" в улице. Свернул к ближайшему дому ссыльного, бывшего белогвардейца Матина. Ссыльные под жёстким контролем "оперов", работали в колхозе. Михаил помогал держаться справедливым не как к зэкам, а как к человекам.

    Старик Матин принял:

    - Да что переночевать! Живи сколь нужно... - Сочувствовал страданиям сильного человека. Пока нужен, прославляли, кривя ядовито физиономию ненавитси к власти, видел выход: обратиться в райисполком.

    - Жильё-то ладно. А вот с охотучастком надо решать немедля. Без охоты пропадёшь.

    - Не время, Николай! Не время... - Утаил. Проезжая райцентр, посетил доступных чиновников, в надежде на помощь. Увы, все отлично помнили конфликт с Ежевской. Она ныне секретрь по идеологии райкома КПСС. Разговаривали с Михаилом приглушённо, мимоходом, как бы случайно столкнувшись в коридоре. Правда, выход (и для себя тоже!) подсказали. Хорошо бы, Вера Иннокентьевна согласилась поработатть в школе ещё года два. Пока учительница находится в декрете. Тогда проблемы решились бы мгновенно. А они посодействовали... Та же Ежевская сурово озадачила районо: "Чтобы к первому сентября учитель был!"

 

                                                                   5.

    В отчем доме потрясена "холодностью". Разительные перемены в характерах родителей. Чужие, надломленные, и подозрительные. Василиса, прошло-то всего ничего со дня расставания, оскорбила взглядом "загнанного зверька". По подростковому разумению, считала мать предательницей? Подавленная Вера Иннокентьенвна сосредоточилась на общении с дочерью. Допустимо откровеничала, как с равной, делясь переживанями мира, ставшего чужим. Девочка всё же раскрылась, потеплела, приблизилась доверием. Переживания её и дочки волновали одинаковостью. Обеих раздражали многослойные шумы, грохот, гул машин, толпы людей на улицах Волгограда, урбаническая ограниченность пространства. Огромная школа, с непривычным и чуждым ритмом. Горячий ароматный воздух, наполненный горькими запахами жизни большого города. Василису не устраивало буквально всё. И, наконец, Вера Иннокентьевна начала понимать психологические перемены дочери.

    - Девки меня обзывают татаркой. А я ведь тунгуска, так?

    - Так, так. Предки по отцу были... Надо потерпеть. Свыкнемся. Начнём радоваться жизни. Возможно. Я здесь выросла. И всё равно мне пока плохо. Нужную работу ещё не нашла. Тётя твоя, Альбина,  устроила классы белить-красить в своей школе. А у тебя есть подружка? Это важно.

    - Нет. У нас в классе одни дуры!

    Вера Иннокентьевна растерялась окончательно. Необходимость решаться на нечто кардинальное навалилась терзающей тяжестью.

 

                                                                6.

    Сильно постаревший отец, Иннокентий Ильич, бывший тренер по лёгкой атлетике общества "Урожай", по специализации был борцом и самбистом; на фронте воевал артиллерийским разведчиком. Вроде рад приезду дочери. Непривычно посуровел. Видимо, догадались о разводе. И насовсем жить у них. Мать категорически не устраивало. Отец явно словами матери:

    - Надо, доча, прибиться к берегу. Бросить якорь. Сколько можно мотаться по северу? Да и угол свой... У нас теснота. А тебе жизнь заново устравивать... Покоя хотим.

    Всячески "выгоняли", не скрывая: не нужна! Ты нас раздражаешь и теснишь, волей-неволей заставляя принимать чуждый мир...

    "Васька (Василиса) пусть живёт. Она не мешает..."

    "Ну, да, - зло думала Вера Иннкоентьевнак, - не помеха, пока Стрельцов такие деньжищи переводит..."

    Никогда ещё Вере Иннокентьевне не было так подленько плохо!

 

                                                                   7.

    Вера Иннокентьевна и Василиса "скрывались" в комнате. В ней пережились детские и юные времена. Здесь необыкновенно мечталось о прекрасном, высоком, благородном. Всё оказалось чуждым, выспренним и глупым. неприятно и враждебно. Каждая мелочь остро ранила. Раньше под окном росла черёмуха. Срубили. Как препона в её Прошлое, и теперь его не существовало.

   Боже мой! Осталась там!? В той жизни. Рвалась из неё изо всех сил. Из жизни осточертевших друг другу любовников, постоянно менявших партнёров со стороны. Уходы надолго мужа в тайгу. Возвращения с добычей - извечность и мудрость.

    Отрезано! Не поддаваться! Временное состояние тяги к привычному. Перемелится - мука будет. Вспять не повернуть. Не всё дело в стыде... И Михаил теперь не примет. Сам стремился к разводу. Не успели разъехаться, и вот тебе! Ну, да Бог с ним! Как раз пришло письмо от подруги из Наминги... Якобы Михаил в бегах. И ему грозит большой тюремный срок... Ответила: поделом ему! Я уж и забыла о нём...

    Слукавила. Её охватила паника. Из-за денег! Написала знакомой в Чару. Ответу, чего давно уже не переживала, искренне обрадовалась: Михаил уехал на родину, правда, перед этим лечился в больнице - хулиганы избили...

 

                                                                8.

    Четыре месяца, с небольшим, выдержала под постоянным унижающим надсмотром матери, страдающей разными болезнями, и мнимыми тоже. Возможно, после того, как Альбина "сдала" мать в "дом" престарелых, это сильно напрягало  родителей.

    Внезапно, резко и бесповоротно, среди ночи радостно прозвучало душевное: в путь домой! Проснулась вопросом: куда? А куда Бог направит! В крайнем случае, в Тунгокочен или в Чару... Решение принято. Но по поводу Стрелььцова терзалась сомнениями не один день. Михаил из принципа ( он - "мужчина") от дочери никогда не откажется, никогда! На то упор! Теперь главное! Вечером, перед сном, присела на край кровати дочери. Её неприятие может уничтожить порыв. Преодолев страх, спросила:

    - Согласна вернуться к отцу? В родное село...

    Девочка мгновенно:

    - Мечта! Давно бы сбежала. - Быстро, сообразив о грядущей перемене жизни, добавила: - Думаю, бабушке говорить не надо. А то нытья не оберёмся. Начнёт меня уговаривать. В день отъезда скажем. - И отвернулась к стене. Засыпая, мстительно пробормотала: - Пусть тепепрь без денег отца попрыгают...

 

                                                                  9.

    "...Василисе здесь очень плохо. Одиноко и тоскливо. Требует возвращения к тебе. Никак с ней не могу поладить. Переходный возраст. Что думаешь? Подскажи. Ждём ответа..."

    -...Вот курва! Опять заморочки и вредности. Только-только вздохнул свободно! - Дочитав послание (шло 14 дней), надолго замолчал.

    - Ворота захлопнул перед "худо", так оно в окно?

    - На, прочитай.

    - Чужие письма не читаю. Противно.

    - Так тому и быть. Похоже порешали свыше. Начну действовать.

    - Дано пора.

    ...Прежде всего постановил получить гарантии от районного отдела образования. Заказал переговоры. Поговорил по рации с незнакомой сотрудницей. Она в курсе (посещение знакомых чиновников не прошло даром). Ждали! Условие: жильё, дрова, для него охотучасток. Пока разговаривал, заведующая отделом сходила к председателю исполкома и успела подключиться к переговорам: все просьбы приняты и немедленно будут выполнены. После часа размышлений, вернулся на почту, отправил Вере Иннокентьевне телеграмму: "Приезжайте!" Перевёл телеграфным переводом сто рублей.

    С почты мимо конторы другим человеком. Остро чувствовалось на расстоянии. Заметил бледное пятно лицо брата в окне конторы. Энергично то ли погрозил кулаком, то ли просто: отныне я за тобой присматриваю!

 

                                                                 10.

    С родными Стрельцов в ненависти и презрении. Детское соперничество за "место под солнцем" в ограниченном пространстве таёжной семьи, переросло во взрослую вражду. Сестры, кроме Старшей, вообще отреклись с отвращением из-за сексуальных подростковых домогательств. Был момент единения между братьями и Старшей. В своё время нянчилась с ними, лупила их за шалости почём зря! Побаивались её по-прежнему. В семидесятых, после возвращения Стрельцова, когда Портнягин из рода, с коим Стрельцовы не ладили по линии эвенка-деда больше века, близко подобрался к секретам семьи. Сестра устроила встречу с Портнягиным в "Старом доме". Курва и Василий затаились на чердаке. Вырыв до досок потолка ямки, внимательно прослушали весь разговор, поняли:"... ни хрена он не знает!" Обнаружив опасность, чилчагира бы убили, застрелив с чердака (винтовка на боевом взводе), вывезли в тайгу и сожгли в укромном месте.

    "Семья", неплохо устроившись под началом Василия, и присмотром Старшей ("Няней"), категорически против Михаила. продумывали действия (планировали) на гипотетической поддержке районного руководства, не ожидая крутого разворота райисполкомовских. Притихли. Скоро поняли, Курва ничего "ломать" не собирается. Жить наездами, находясь где-то далеко в верховьях, секретно выезжая то в Читу, то в Могочу, часто в Чару. А здесь постоянно будет жить и работать Вера Иннокентьевна. Её уважали, особенно, бывшие ученики, а их чуть ли не пол-села.

 

                                                                11.

    Двор Матина зарос густо чернобыльником, пыреем, овсюгом, репейником и много ещё каким разнотравьем и цветами. Резко пахло полынью.

    Женщина. Коренастая, на крепких полных ногах, в белых босоножках. Круглолицая. Густые чёрные волосы коротки. Чепчик, похоже, детский. Светлое лёгкое платье, с синей полосой по подолу, ладно облегало привлекательные линии тела.

    С опаской, отмахиваясь от мух и комаров, приблизилась к перекосившимся воротцам в жердевой ограде. Чуть ли не басом:

    - Хозяин, собаки есть?!

    Матин уставился в щелку меж досками сеней. Поразмыслив с минуту (может, махнёт рукой и уйдёт), встал в самодельные обутки. Покашливая от дымокура - ведро, с дымящимися гнилушками, отгоняло едким дымом гнус.

    - А! Заходи, Маня. Чай готов. Жарища. Аж всё стрекочет и трещит. Тысячи тварей в траве, тысячи! Кое-как узнал.

    - Нет, дядя Коля, некогда чаи распивать. Работа. Стрельцов у вас?

    - Выходи, Мишка! - крикнул в избу. - Гостья к тебе. Начальство. Мастер-строитель.

    Стрельцов, ловко спрыгнул через три ступени, стремительно, на ходу надевая пиджак. Женщина от неожиданности отшатнулась. Посуровела, заговорила иным тоном. Стиль мало-мальски облечённых властью, дескать, "я решила, иду на уступки, если бы не я, то и...":

    - Пойдёмте, покажем жильё. После сходите к охотоведу. Что-то по участку... И парторг просила зайти. По постановке на партучёт...

    Вот! - восторжествовал Стрельцов. - Сработало.

    - Вы такая красотка чёрненькая. А глаза синие. Интересно.

    - Предупреждена. Не мыльтесь, бриться не будете. Видите. Мой муж. - Поодаль смиренно ждал мужик фигуры подростка. Невысокий, худющий, с выражением полного равнодушия маленького лица. - Он вам всё покажет и расскажет. У меня своей работы полно!

    Показуха советского хозяйства, усмехнулся Михаил, нет у тебя "полно" работы, как и у механика, и у зоотехника, и у охотоведа...

    - Ключ у него. Замок наш. Он заберёт...

 

                                                                12.

    ...Открыл дверь, направился прочь. Но вернулся, как показалось, демонстративно забрал замок.

    - Васька, поди, в трауре?

    - Председатель-то? Да ему, скорее всего, не до вас. Колхоз упраздняют. Будет совхзоз. Уже и директор есть. На нескольких лодках комиссия и начальство едут. Собрание будет. Так что поторопитесь к охотоведу. А то завтра ему... - Исчез, свернув в проулок, продолжая что-то говорить, говорить...

    - Вот что! Во-от оно! Отходят времена колхозные. Так что ж ты, Васька, прёшь против меня? - Позже прояснилось: рокировка - Василия из председателей колхоза в председатели сельсовета. Люди стали подходить к Михаилу. Он резко: "не моё!" И мне до Васьки далеко. У него хоть и слабое образовавние. Но хватка вожака мощная...

    Изба срублена при правлении Курвы. Плохое место, болотистое. Подбирали под улицу летом чрезвычайно засушливым и болотистость не проглядывалась. Посёлок на сопке - над "черноводной" Рекой. Улица сухая - по скальному краю. А вторая и третья параллельные - "сырые", заболочены грунтовыми водами.

    Половицы сеней скрипят - пересохли. сощурился от яркого палящего солнца. Жара!

    - Вот оно! - У соседей разработки земли под картофель тщетны. А теплицы кстати... Михаил уселся на ступеньку крыльца, в тень. Закурил "беломорину". С удовольствием, с разумным спаокойствием переживал счастливое, сменившее глубокое отчаяние, терзавшее буквально несколько часов назад.

    Комары! Расчухали. Надо траву во дворе и в ограде выкосить... - Вернулся в дом. Совершенно уверен, так и будет, ему предстоит базироваться оставшуюся жизнь. И будто бы он и прежде здесь жил в незапамятные времена и всегда сюда стремился. В избе сухо, пусто, светло. По два окна в каждой стене. Перегородка отделяла комнату от кухни и прихожей. А меж ними - из бруса. Выкрашены в блеклый синий цвет. Полы - коричневые. Косяки и рамы - тоже синие. Потолок и стены серые - "побелены", скорее всего, жидко разведённой белой глиной.

    - Ничего, ничего. - Голос в пустоте гулок, приятен: жильё! - Значит, бриться не буду?! Посмотрим, поглядим... Мужик-то у неё худосочный. Быстрый, лёгкий на ногу. Наверняка во всём такой. Чёрные усики-стрелки чего стоят! И маленькие бегающие глазки. Тот ещё типчик!

 

 

 

                                                                  13.

    Василиса крупная девушка тяжёлого характера, злая и безжалостная в суждениях. Прославиться красотой и фигурой материнской не могла, хотя  привлекательна яростной молодостью. "Выпорхнула". Поступив в Читинское медучилище, стала хозяйкой благоустроенной однокомнатной квартиры, полученной отцом. Он иногда наезжал. Но, в основном, останавливался у кого-то. Василиса отдалялась, напоминая о себе коротенькими записками прислать денег.

    Однажды нагрянула без предупреждения. И не в отпуск. Вера Иннокентьевна, переговорив по пути от вертолёта с дочерью, попросила Михаила задержаться с отъездом - лодка уже нагружена. Вечером, за столом, дочь сообщила о беременности.

    - С матерью порешайте. Соглашусь с решением. По мне: так рожай. Я потяну. Как год исполнится - заберём дитя. Решайте. А мне пора в путь. - Уехал, надеясь на одарённость внуком.

    Надумали противное: аборт. Роковой: убили в Василисе великое и главное мира сего - женщину-мать.

 

                                                                   14.

    Изба преобразилась, обветшала за четыре десятка лет. Своеобразный мир сырости неустанен. Косяки окон прогнили. Менять ни сил, ни желания. Деловито пространные и выспренние рассуждения о ремонте "как только, так сразу". Вера Инноркентьевна в раздражении: "Ты именно этого и добиваешься?!" Действительно, странное соответствовало Михаилу и Курве - второй его сущности. Окно заколотили досками, заполнив промежуток ватным матрацем. Потом второе... Нпконец, окон в комнате не осталось. "Вещевой склад!" Защищённость! Важна испытывающему манию преследования. Казалось, теперь за Курвой следят постоянно...

    Веру Иннокентьевну "складская" жизнь "убивала". Как-то из района наехало начальство. Сходила на приём к главе администрации. Предоставила документы "Заслуженнеого учителя РСФСР" и копию трудвой книжки (страницы с записями множества благодарностей). Администратор строго распорядился выделить добротное жилище.

    Михаил выслушал жену спокойно:

    - Рад за тебя. Уважаю. Можешь переселяться и жить, как душа желает. Найму сторожиху. В гости к тебе будем ходить.

    Смирилась. Продолжили жить каждый по себе. Пряталась в кухонке в приезды Курвы. Каждый раз свозил из схронов вещи и запчасти, заполняя стеллажи. За печью личное пространство Веры Иннокентьевны. Тепло. Светло. Солнечный восход проникал косвенно. Изба близко к густому, высоченному сосновому лесу. Бор затеняет ближние дома. Сквозь тёмно-зелёную, с жёлто-золотистыми вертикалями стволов, стену - лесная приятная дорога. Рядом с ней древняя тропа. Удобная, в кислородной насыщенности. Вера Иннокентьевна бегала вглубь тайги на шесть километров и обратно. Зимой накатывала лыжню (шесть дней по 10 км., в воскресенье - на 20). После 62 лет: летом ходьба, с пробежками, по пути, в сезон, собирала грибы-маслята; зимой лыжные походы.

    Подоконник расширен доской - подставкой для книг.

 

                                                                  15.

    Муж, приезжая, "властвовал" в прихожей - кабинет (конторка) и приёмная. В комнату проём, про дверь одни разговоры без последствий, занавешен плотными цветастыми шторами. Редко кому, в те пять-шесть секунд заглянуть в подлинный мир Курвы, когда погрузневшая жена, подав разные салаты, мясную и рыбную закуски, солёные грузди и маринованные маслята, исчезала, выпустив на миг из комнаты дух лежалости вещей.

    Две кровати. Меж ними, у изголовий, тумбочка. Тикающий громко будильник. Стол в центре. Цветной телевизор. Включался только в отсутствие Михаила. У левой стены, за кроватью, грубо сколоченные самой Верой Иннокентьевной полки во всю длину. Забиты стопками книг, журналов "Огонёк", "Северные просторы", "Звезда", "Знамя", "Октябрь", "Смена"; подшивки газет "Забайкальский Рабочий", "Комсомолец Забайкалья", местной - "Сияние Севера", центральных - "Правды", "Известия". Стрельцов выписывал лишь журнал "Охота и охотничье хозяйство". В свободное время от теплиц и дел по дому, Вера Иннокентьевна чтением пряталась от бессилия и панического ощущения стремительности жизни. Не разорвать оковы странности Бытия! Давно ли, пребывая в иллюзорных мечтаниях, планировала отработать положенный срок и бежать с севера, с Михаилом или без, но бежать, бежать!!! Она и вправду думала, Стрельцов без неё не сможет жить. Жизнь его в скалистых горах - всего лишь привычка и романтика молодости:

                                        О, горы - первые ступени                                                                                                          К широкой, вольной стороне!                                                                                                    С челом открытым, на колени                                                                                                  Пред вами пасть отрадно мне.                                                                                                  Как праха сын, клонюсь главою                                                                                                Я к вашим каменным пятам.

    С годами поняла неправильность. Курва не жил горной тайгой, он - часть скалистого мира.

    По трём стенам полутьмы царство мужа - широкие стеллажи до потолка. Баулы, сумки, мешки, свёртки, ящики, железные сейфы... Каждая вещь или предмет учтены, занесены в амбарные книги, с подклейками квитанций и протоколов списания и прочего, подтверждающего законность владения... В таёжной жизни, оторванной от "Большой земли", любая вещь, рано или поздно, востребуется. Здесь же, в хранилище Курвы, сплошной дефицит, поскольку изначально каждый предмет привозился именно для тайги.

 

                                                              16.

    Очередной "гость". Как и другие таёжники, вряд ли рискнул без нужды в "паутину". И не пить  нельзя. Курва молча указывал на дверь. Поприветствовав, гость занял нужный стул. Смущаясь, выставил бутылку водки для завязки разговора. Поосто от Курвы не уйти. В процессе ритуала в "трясину" вляпался: в тягучий и долгий разговор. Что знал - выложил, в красочности, в интонациях, мимически подражая персонажа. Как не сдерживался, невольно зазлословил, переговариваясь секретным. После третьей "рюмки" (полстакана) выдал грязные тайны, недобрые догадки, измышления, даже бабские сплетни...

    Источившись, приобрёл нужную запчасть.

    На утро отчаянно корил за пьяную трепотню, за враньё, злые наблюдения и догадки. Страх. Отныне на "крючке". Всё может вылиться на "совесть" - стать достаянием всех. Почти час, потеряв остатки самоуважения, ждал Стрельцова на берегу. Курва утром проверял лодку. Наконец, появился. Похмельно буркнул приветствие, не узнав вчерашнего гостя, залез в лодку и начал отчерпывать воду.

    - Михаил, я вчера у вас был. Муфту купил. Извини, лишнего наговорил. Как выпью, так  на болтовню тянет. И неправда лезет.

    - Так это ты был? А! - Курва удивился. - Не узнал, не узнал. Честно говоря, разговор не помню. Ни слова. После твоего ухода продолжил банкет. Так что и тебя-то не помню. Это ты меня извини. Что надо - заходи!

    Стрельцов не врал. Выпили изрядно, совершили сделку, "разбежались" и забыли. Так-то оно так. Да Вера Иннокентьевна, не слышно и не видно, находилась в полуметре, за перегородкой. Впитывала каждое слово, намёк, интонацию. Стенографически записывала. Позже существеннное в особую записную книгу в красной твёрдой обложке. Через три-четыре дня зачитывала мужу. По-своему воспроизводили цельную картину жизни "очередного гостя". И его окружения. Хищно хихикали, удовлетворяясь: вот такое же "дерьмо", как и они, но гораздо худшее из-за скотской бессмысленности.

 

 

                                                               17.

    Воспитанная идеологией "строителя коммунизма", считала мир "Выживает сильнейший" преступным. Родители малышей такой же "истинности". Подростки презирали отцов и матерей за компромиссность с действительностью. Конфликт быстр на нет. Новые поколения становились по сути такими же, отслужив в Армии, "набив шишек и заполучив непреходящие душевные раны" от чужого Бытия.

    Жить надо всем!

    Вера Иннокентьевна не сдавалась. "Между строк" обвиняла систему, изобретенную кучкой узурпаторов. Долго не соглашалась с властителем  дум и переживаний - Александром Сергеевичем Пушкиным: "Нет правды на земле, нет её и свыше".

    Разочарование социализмом, собой и окружающими грянуло мгновенно. Теперь она просто-напросто служила, продолжая внушать ученикам коммунистические постулаты. Отношения с Курвой вышли на главное. Считала, захватил её в "плен" без нужды. До неё у него никакого дела, лишь постоянные сексуальные притязания, внезапные и частые. Хочешь, живи, а нет - уходи! Воспользовалась. Побег из мира "северов" - сконцентрированного мироустройства - оказался "Откровением": нет иного мира, кроме попирающего прекрасный иллюзорный мир гармонии чувств и размышлений. Такое распадение, как гибель духовного, называется "сукчан", то есть миг, когда человек направляется во вне, к Богу, к рабскому мышлению, отвергая собственнную ответственность: "Всё от Бога, а я - раб божий!"

 

                                                                 18.

    В молодости хотела пообщаться с мудрецами Портнягиным (чилчагир) и Николаем Габышевым (якут). Не получилось. Габышев исчез. В 1965 или 66 году он умер в Тупике. Там и похоронен, унеся с собой известные ему тайны своего народа. А Портнягин... как призрак: он есть и его нет. За долгие годы она так и не узнала: кто из таёжников Портнягин (на самом деле, "Портангин"). Стрельцов сказал, что не видел его давно. Да и пошёл он! - исренняя ненависть вековая.

    Создавая личностную историю, скоро уже жила ею, собирая по крупицам "злобное ожерелье" сущности людей, окружавших враждебностью и угрозой гибели.

    Стрельцов не менее жены втянулся. Но, добывая сведения, в пьяном угаре упускал, не помнил на утро ("засыпал"). Многое недопонимал, не ведая связи с иными событиями, даже мировыми. Часто супруги противоречили друг другу. Курва, при определённом напряжении, "уходил" в себя, кивал согласно кудрявой головой, дескать, не прав. Вера Иннокентьевна не верила согласию, возмущалась: "Считает меня дурой!" Невысокое мнение о муже владело ею. Позже, гораздо позже дошло, когда полностью погрузилась в Бытие "Красной книжки". Стрельцов такой же человек, как и все, греховный, преступный, раскаивающийся. Он превосходил всех её знакомых умом, знаниями, здравыми рассуждениями, коммуникабельным обаянием (способностью мягко подавлять волю, увлекая, очень часто постулатом тунгирвэ: подчинись, чтобы властвовать). Всё больше и больше удивлял. Как-то, по просьбе родительниц - мам учеников, Вера Иннкоентьоевна острожно подступила:

    - Почему ты не стремишься к прежнему. Большинство тебя уважает. Вот бы вернулся, говорят, навёл порядок.

    - Моё время ушло. В хорошем смысле. Если бы ещё год-два - я бы погиб! Всё к лучшему!

 

                                                                    19.

     Спустя какое-то время, Вера Иннокентьевна уже подзабыла,  вернулся к разговору:

    - Тогда, Вера Иннокентьвна, не жизнь, а суета. Конечно, я никак не ожидал, никак! И никто не ожидал. Даже те, кто меня мог мгновенно уничтожить. Конечно, с согласия области. Все, абсолютно все знали о моих "закидонах" - дурости молодости! Но никто не смел даже подумать свалить "лучшего председателя".

    - И всё-таки...

    - Если бы тебя не подменила Ежевская, когда ты ушла в декрет. И она бы не вжилась в нашу жизнь. Да ко всему, признаюсь, ошибся. Хотел затащить её в постель. Передавил. У неё "аллергия" на сильных мужиков. Тут ещё и радистка эта заартачилась...

    - Ну, ты и мразь! Ничего, что я твоя жена?

    - А с кем я ещё могу поделиться? Не чуди! Сама же завела...

    - Так делись до конца. В тайге с тобой живёт ороченка.

    - До конца? Хорошо... Живёт. Собак кто-то должен кормить, пока мы с тобой кувыркаемся. По поводу, что я "мразь". Я тебе как-то говорил, я знаю о делах села и района больше, чем вы тут. Прослушиваю все переговоры между районом и сёлами. И у меня в тайге до тридцати гостей бывает. Даже из Читы. Люди информированные, знающие и соображающие. Так вот, я ведь тебя не попрекаю мужиками. Бульдозерист Веня. Комдив. Сашка Семёновский. Кто ещё? Обширные, скажем, связи... Да ладно! Не красней. Заслужил. Младенцы-то были не мои? И сроки не сходятся. И волосики рыжие. Сашкины? Ясно... Забыли! Так вот, Ежевская, оказалась всех умней. Сделала как бы невзначай. Но публично! Руками радистки. Срочную телеграмму в райком КПСС - целую петицию. Потратилась, конечно. Расчёт чёткий. Суббота. Телеграмма дойдёт до секретаря в понедельник. Если будет на месте. К тому времени, по секрету, весь райцентр будет обсуждать преступления известного председателя. Вся райкомовская защита, к моему счастью в итоге, так простенько аннулирована. А меня ведь чуть-чуть не исключили из КПСС. Все жалобы подняли - с десяток. Вот тогда бы мне верный крах. Тюрьма надолго. А с моим характером - кранты! Веришь ли, так переживал. Так, что застрелиться хотел. Спасло фронтовое прошлое... Вот и вся история. Руководители-фронтовики, в основном, начали уходить. Всему своё время! Наступает время приспособленцев...

    Вера Иннокентьевна "проглотила" невольное желание уязвить мужа, одновременно переживая, что он прекрасно осведомлён о её тайной жизни, а значит, и многие сельчане. Удержалась "на краю пропасти". Ссыльный Комдив бывал у неё. Как-то рассказал, что мигом "раскусил" Стрельцова. Подтвердил сомнения по своим связям. Михаил ни одного дня на фронте не был. Заведовал в тылу, в звании капитана, продовольственно-вещевым складом на Трансибе - "Пунктом снабжения воинских эшелонов".

 

                                                               20.

    Лучший председатель в регионе. Ладен начальникам. Снабжал рыбкой и мясцом. Не обижал простых чиновников. С завхозами, с завскладами, с завгаражами, экспедиторами и снабженцми особо, с щедрой выпивкой. Практически все "за него"! На своещаниях, праздничных мероприятиях Стрельцова в пример, награждая грамотами и ценными подарками.

    Исчез. Ни слуху, ни духу!

    Председателем "избран" младший брат Михаила - Василий. Продолжил осторожно. Проанализировал причины внезапного "падения" брата. Никаких больше пьянок, наглых домагательств, открытых угроз, шантажа и мести. Порядочность и деловитость! Не созадавать авторитет подаяниями начальникам. Вовремя спохватился! Старшая сестра наставила на путь, Василий ещё не в силе, чтобы вырваться из-под её влияния, встретилась неожиданно.

    - Мелочь пузатая считает тебя не на своём месте. Жди пакостей. А крупный зверь о себе думает, иначе бы кормился сошкой да мотыгой. - И ушла. Василий немедленно возобновил подношения властям и подачу фиктивных достижений. Во что бы то не стало, удержать колхоз на передовых позициях, зазвучать в газетах и первых строках докладов, как было при Михаиле. Василий разработал простенькую схему. Пушнину принимал сам, в несколько приёмов. Деньги охотники получали сразу, а что дальше с мягкой рухлядью - никого не интересовало. В итоге кто-то из своих пополнялся большей частью добычи. "Перевыполнял" план показателей области. Представляли к высокой награде. На следующий год продвигали другого. Почести, статьи в областных и районной газетах, премии, всяческая поддержка. Обличающие подробности махинации с орденами, среди многого прочего, по слухам, записаны в "Красной книжке". По крайней мере, стрельцовская орденоносная рать (и другие семейства) пытались найти книжку и уничтожить вместе с новым владельцем. Якобы в неё попали судьбы всех, кто пытался "зажить" в таёжном углу. С 1932 года существовало в истории села 2843 человека. Среди них переселенцы с запада, с востока (эвенки из Амурской области), ссыльные (появлялись включительно до 1975 года), бродяги - искатели счастья, личности, скрывающиеся от правоохранителей, и прочих. Практически никто надолго не задерживался и при первой возможности исчезал.

    Несмотря на злоупотребления, колхозная система, в основе, функционировала. Показатели реальных дел колхоза выполнялись в полной мере: заготовка грубых кормов для скота и коней, рыболовство, обеспечение учреждений (школа, ФАП, магазин) дровами, заготовка строоительного леса. И, самое главное, обеспечение поступления денег в бюджет колхоза - охотпромысел и каюрство (работа оленеводов в экспедициях и завоз грузов на отдалённые золотые прииски). Позже, после упразднения колхозов, воцарилась эпоха совхозов (советских хозяйств на государственном бюджете), эпоха колоссальных приписок, по ГСМ особенно - 100%, бравурных отчётов, фальсификаций перевыполнений планов и досрочных свершений заданий партии и правительства.

    Исчезновение Михаила, замалчивание породило слухи. Убеждали яростно: посадили на пятнадцать лет. Другие: уехал на родину супруги, на Волгу, и возглавил звероферму. Прочие фантазии, возникающие время от времени, пока вовсе не забыли о щеголеватом председателе, в опрятном костюме, в белой рубашке, в начищенных ботинках и тщательно выглаженных брюках. А он жил и работал рядом. От границы района в ста километрах. Заместитель по снабжению (возможно, должность называлась иначе; в общем, заведовал всеми складами и движением снабжения) огромной многопрофильной экспедиции: гелогоразвендка, золотодлобывающие предприятия, другие организации, в том числе строго секретные, с большим автопарком, регулярным авиаобслуживанием вертолётами и самолётами.

    "Крах" Михаила, как председателя колхоза, крайне счастливое обстоятельство для Веры Иннокентьевны. Наконец-то, жёстко и решительно, выдалось, удачно совпало реально порвать с отвратительным миром "выживания" в ледяной действительности, сырой зябкости, и постоянной экстремальной напряжённости", когда "если не ты, то тебя". Счастливая бедой мужа в пьянящей свободе презрительно заявила: "Теперь не я с тобой, а ты со мной. А не время ли разъехаться?!" - вырвалось. И неожиданно:

    - Да. Решение мудрое. Обсуждать нечего. Оказался ничтожеством. А ты совершенно чужой. Разводимся!

 

                                                            21.

    Жёсткий разговор с женой, ожидал ведь сочувственную поддержку, на следующий день потускнел в прошлое. Неожиданная, неподготовленная сдача колхозного хозяйства - та ещё нервотрёпка! Затем переезд в Чару.

    Курва "сдал" правлению, по акту, 57 крупно-рогатого скота (около сорока дойных коров), 22 лошади. Очень скоро, при совхозе, осталось 12 КРС (три дойных коровы), а коней - ноль. Оленей в колхозе было при Курве два стада, по 120 голов крпуных и обученных животных. Личных неизвестно сколько - эвенки тщательно скрывали численность. К совхозному периоду общее стадо составляло (числилось!) чуть более пятидесяти оленей, мелких, вырождающихся, так как работу с животными вести перестали.

    Расставание с Верой Иннкоентьевной затянулось. Заботило Михаила, правда, другое: когда улетает; забрать ценные вещи (посылки).

    Решение Веры Иннокентьевны оставалось твёрдым. Но иллюзии гипотетической новой жизни затуманились. То так соображала, то приходила к иному. Развод всегда мучителен. Из глубины подсознания предательское: "Ведь меня всё устраивает!" Никогда не любила мужа. Даже презирала за животную бесчувственность к человеческой жизни: нет человека, нет проблемы! Её поразил разговор Курвы с эвенкийкой. Она едва сдержалась, чтобы не застрелить сожителя. Михаил спокойно: "Да и грохнула бы! И в ключ вморозила. Никто не найдёт. Тунгусы вмораживали для того, чтобы медведь не вытащил. В земле-то обязательно надыбает. Тогда родичи обязательно найдут останки и отомстят..." Через несколько лет эвенкийка так и поступила. Но не всё учла - преступление раскрыли...

    Всю гадость понимать-то Вера Иннокентьевна понимала, но сомнения терзали. Любая жизнь, даже паскудная, как трясина безжалостно затягивает. В "Красной книжке": "...вдруг осознала, я вовсе не такая, какой гордо считала, нет! С якобы "хорошими" (удерживающими себя в строгих рамках приличий, благородных, внимательных, вежливых) скучно до тошноты. Голова роаскалывалась от боязни не так сказать, показаться глупой и необразованной... А потом вдруг оказывалось, что всё это благородство - сплошная пошлятина, обман и лицемерие! А Стрельцовым ввергнута в бурную жизнь настоящих треволнений, подстерегающих постоянно опасностей, подлости, коварства противников, поражений и побед, яростного секса, с постоянной тягой к нему..."

    Решено: всё прочь отныне, прочь, прочь!

 

 

                                                              22.

    Правление колхоза единодушно: отстранить тов. Стрельцорва от председательства. Вера Иннокентьевна прочувствовала резкую перемену. Презрительность злой радости инстинкта добивания от "вчера" приветливых и радушных: "Приехала с авоськой, в трикушке, да в тапочках парусиновых, с лыжамит подмышкой. А уезжает с тяжеленными баулами - не поднять. Обогатились!" Другие сочувствовали, но не открыто. А третьим, большинству, всё равно.

    Легло грузом непонимания и обиды.

    В Чаре иные испытания: вживание в коллектив школы и миытарства с дочкой Василисой в убогой квартире "ледянке". Стены промёрзли насквозь. В углах сверкающая изморось. Окна толсто во льду. В доме сырая сумеречность. Дрова суковатые, прямо с деляны. Прихватывала в школе сухие поленья на растопку, тем и спасались. Иногда холод ослабевал во время снегопадов. Стёкла начинали оттаивать. Вера Иннокентьевна, по примеру местных жителей, укладывала на подоконник свернутую жгутом тряпицу. Конец опускала в подвешенную на гвозде бутылку, время от времени опорожнивая.

    Василиса переживала неудобства удивительно. Не жаловалась, в школу шла охотно, с интересом, записалась в секцию волейбола. Единственная проблема: категорически отказывалась идти мыться в общественную баню. Пришлось приобрести вторую цинковую ванну для дочери.

    В крещенские морозы приехала двоюродная сестра Альбина - дочь старшей сестры мамы Веры Иннокентьевны. Большие проблемы с матерью заставили Альбину ехать в неимоверную даль. Надеялась паодзаработать и съехать из родного дома. Вера Иннокентьевна договорилась с директором школы устроить сестру вожатой и пиреподавателем труда у девочек. Но Альбина так промёрзла в самолёте ЛИ-2! А потом в квартирке, кутаясь в два покрывала, не отходя от печки. Какая там работа! Один разговор: так жить нельзя! Не пошла даже просто познакомиться со школой. Вера Иннкентьевна возмутилась (договорилоись же!), но сдержалась (влияние Курвы: никогда не лезь в открытую!). В детстве и в юнорсти близкие подружки. Всё вместе. Оказалось, "всё" в прошлом. Нет ничего общего душевно. У каждой своя жизнь. Но обе ощущали необходимость держаться вместе. Альбина, собираясь, начала настаивать, девочка должна уехать с ней, прочь из ледяного ада. Поживёт у дедушки с бабушкой. Остальное летом, когда съедимся, порешаем. К тому времени и с мамашей решу...

    За день до отлёта Альбина пошла в магазин купить необходимое в дороге, крайне удивилась, встретив... Стрельцова, энергичного, деловитого, сияющего. Курва помогал грузить в вездеход коробки с продуктами.

    - Помнишь меня? Я к вам в колхоз приезжала. Месяц жила.

    - Ещё бы, - засмеялся. - У нас гости редко. Как Вера Иннокентьевна? Василиса?

    - Василиса улетает со мной. Вера приедет летом, если не получится в марте. Ты хоть бы с длровами ей помог. Не горят, а тлеют. Очень, очень здесь плохо. И что, даже не зайдёшь?

    - Вот деньги на Василису. Вот ещё пятьдесят рублей на расходы здесь. Поди, в последний раз видимся. Да, так и есть. Прощай... - попытался вспомнить имя. Махнул прощально, залез в кабину ГАЗ-47, оставив своячницу в недоумении.

    Вездеход с рёвом помчался, окутываяс в клубы выхлопных газов и тумана.

 

                                                                23.

    В январе заработал на полную нагрузку зимник Могоча-Чара. Водители подцепляли две-три сухостоины, загодя сваленные Стрельцовым. У дома Веры Иннокентьевны сразу же распиливали "Дружбой". Затаскивали "посылки" от бывшего мужа: провизия (консервы, мука, сахар, сухари), спецодежда, валенки, резиновые сапоги, какие-то железяки...

    Водители намеренно, волнуемые колдовской привлекательностью Веры Иннокентьевны, проговаривались. Михаил с одной из кладовщиц. А когда из Читы приезжает на смену рыжая повариха, то с ней. Однажды такие прозрачные намёки переспать с русской красавицей возымели удачу. Вера Иннокентьевна оставила молодого водителя. Шофёр пыжился мужиком высшего пошиба. Но ни в какое сравнение со Стрельцовым! В естественном отвращении от неудовлетворённости, отказала в следующий приезд. Он закуражился. Тогда она его унизила:

    - Ты не ..., а только мнёшь!

    Он замахнулся ударить. Она мгновенно перехватила, используя инерцию направления, одновременно больно подсекла в лодышку правой ноги, сваливая здоровенного мужика, завопившего от резкой боли. Вот когда до него дошло предостережение: со Стрельцовыми лучше не связываться - смертельно опасно. Особенно, с Верой Иннокентьевной. Встал на четвереньки.

    - Замри! - металлически щёлкнул курок дробовика. - Прострелю ноги. Выползай! Прочь! - Одностволку привёз Курва для самозащиты. Между делом, выхлопотала в РОВД на себя разрешение на хранение оружия.

    - Там. Михаил кое-что отправил.

    - Оставь на крыльце... Ползи, ползи...

 

                                                                    24.

    Чем ближе день отъезда, тем сильнее заочное озлобление Веры Иннокентьевны к бывшему мужу. До оскорблений. Язвила надуманное о нём перед нужными людьми. Доносили. Сказанное "на северах", рано или поздно, обязательно дойдёт до адресата. Стрельцов непонятно к чему восклицал, как будто его не касалось:

    - А! Всё прахом! Не хватало на такое безрассудство время жизни тратить! Лучше анекдот расскажи! - Однако, понятно, просто взять и отринуть огромный кусок собственной жизни - не получалось. Но "возвращался" к Вере Иннокеннтьевне своеобразно, в основном, воспоминанием о первой встрече, рассказывая "постельным" женщинам, постигая смысл освобождения, наконец-то, от нездорового притяжения:

    - В то время был начальником. Так, шестёркой! Однажды вышел по прямой тропе. Сто кэмэ. За три дня. Надо было в райцентре получить лодку, со стационарным мотором. А тут и она явилась. Я чуть язык не проглотил - такая русая красота у нас редкость. Отправили её со мной. Ночевали в живописных местах. Триста двадцать километров сплава. Я, конечно, не торопился. Получилось  свадебное путешествие. Случился "на руку", я тогда так думал, медведь на той стороне реки. Свирепый. Наш дух как хватил, то такой рык заяростил. Волосы дыбом! Тальник раскасчивал. Они так пугают. Значит, сам боится, что добычу могут отобрать. Ну, Вера Иннокентьевна понятий таёжных не имела. перепугалась. Прижалась ко мне... Ну, и драл её всю ночь. А до села добрались - сразу к себе повёл. Со мной тогда ороченка жила. Красивая, но скучная - слово не вытянешь. Дела, по хозяйству, правда, отлично вела. Рыбачить - каждый день ходила. Ягоды собирать, когда пора. Грибы тунгусы раньше не ели. Но от нас приучились, распробовали. Ума, каонечно, у неё велико - хватало соображения. В окошко увидела, бабу веду! Быстренько собралась, вещичек - узелок. Вера Иннокентьевна тоже не дура. На крыльце пересеклись и "ударили" глаза в глаза. Мне так показалось. А тут и началось. Недели через две про её красоту и думать забыл. Лицо да лицо. С него не напьёшься, не наешься. По привычке достал из ледника мясо, рыбу, чумугу (костный мозг). Поставил в чашке на кухне. Прихожу с работы. Запах дурной. Мясо прокисло. А Вера Иннокентьевна сварить не удосужилась! Посиживает в комнате, пряники в сухомятку грызёт, в книжку уставилась. Пришлось самому ужин варганить. Промыл всё как следует. Печку затопил. Пока готовил, чуть с голода не загнулся. Тогда первый раз пожалел, что с Таиской расстался. И сейчас жалею. Иногда такая тоска по ней нападает... Сейчас ищу её. Где-то по Якутии кочует... Пора ей домой. Теперь я свободен, как ветер!

 

                                                                 25.

    Учительский мир специфический. Не одни жилищные условия "задёргали". Коллеги очень скоро узнали причины переезда в Чару. Вынесли догадку: проворовались! Алчность сгубила супруга известной учительницы начальных классов, спортсменки-лыжницы, неоднократной чемпионки областных спартакиад и других соревнований. Однако, по поводу "гибели", они зря злорадствовали. Сам Стрельцов скоро прозрел. Лишение власти над Местом, как освобождение. Освобождение от вечного напряжения рабства, ежечасного подчинения Системе "Партия и правительство". Конечно, он ценил опыт председательства. Но как власть, к чему он стремился, и миллионы человеков так, оное иллюзорно, суррогатно, пожирающе. Он обрёл иное, истинно своё: осязаемую "власть кладовщика", управителя государственными ценностями.

    Правильно или нет для "теневика" побравировать состоятельностью. Но, скорее всего, случилось при очередном "всё пошло прахом!" и потому имело значение. Никто в то время на "северах" не мог позволить иметь личную "Волгу". Курва несколько раз проехался по Чаре. Да и упаковал автомобиль в брезент, установил на колодки. 

    В роковой год краха устоявшейся местничковой элиты, с изнуряющими приключениями на суровой трассе зимника, добрался до родного села "шикануть" доказательством: вот вы меня вышвырнули, а я процветаю; зря злорадствовали. Разочарование! Завидывали, конечно, но вяло. Если бы на технике высокой проходимости или с мощным оружием! Тогда другое дело. Насладившись никчемным триумфом, проснулся среди ночи, внезапно пронзился угрозой. Он прекрасно осозновал, что выпадание из властной жизни обязательно произойдёт, но чтобы так скоро. Все северяне его круга беспокоились началом строительства БАМа. А утром принесли телеграмму: отзывали из отпуска. Добравшись до центральной базы, постиг смысл ликвидации призводственного предприятия. Десятки людей, ещё вчера жившие с увчеренностью, вдруг, цинично и непреклонно, "сокращались". Снабженческую контору закрыли, а Михаила Стрельцова уволили. Приехали два ревизора и снабженец организации - принять материальные ценности. По бумагам, в этом Курва тот ещё дока, всё шито-крыто. Правда, ревизоры подозревали большие махинации со списаниями, выдачами, передачами на склады геологоразведочных партий. Доказать "слёту" ничего не могли, особенно, с приписками по бензину и солярке. А углубиться не позволило начальство. Только развороши - все окажутся "в деле". Однако, с мнением специалистов о Стрельцове, как о хитроумном пройдохе, согласились. В работе, теперь уже бывшему товарищу, утратившему в одлночасье положение, отказали, сурово намекнув, чудом отделался, а мог бы и под расстрельную статью попасть.

 

                                                            26.

    Передача складов и ГСМ заняла 17 дней. Десять дней ушло на оформление, проверку приёмо-сдаточных документов. После Михаил запил с "друзьями". Все сочувствовали в расстерянности - самим осталось недолго. Прощаясь, Стрельцов удивил весёлым настроением. Он один знал реальную угрозу и через какую "пропасть" ему удалось перескочить. И в ответ на слова об утрате, зесмеялся: "Какая же это утрата?! Это - Бдагодать Божья! Благодать..."

    Наконец-то выехал в Чару, надеясь, что ничего принципиально, как всегда было, не изменилось и ему место всегда найдётся. Бывшая жена, развод Вера Иннокентьевна оформила сразу после новогордних каникул, встретила сурово.

    - Подыскивай жильё. И куда-то определи вещи. Все углы забиты. Квартиру надо освободить. В мартовские каникулы увольняюсь.

    - Хорошо, хорошо. Переночевать-то позволишь?

    - Нет, - голос зазвенел; повеяло чужим, загадочным. - У меня мужчина. Лучше вам не встречаться.

    - Ладно, ладно. Через Могочу поедешь?

    - Улечу в Читу. Оттуда поездом.

    - Так... Поедешь с новым мужем?

    - Это уж как-нибудь без тебя. Разберёмся.

    - Да я из-за Василисы... Ты-то мне теперь постольку-поскольку. Я даже не подозревал, что это может быть освобождением! 

    Ушёл в "Заезжку". Из-за наезда "бамовцев", командировочных с автобаз области (грузопоток, особенно, строойматериалов и ГСМ увеличился в десятки раз) с жильём крайне туго. А где-то складировать скопленное - опасно. Неожиданно пришло решение: надо всё здесь подчистить. К Транссибу (в Могочу) колонны, в основном, порожняком. Стрельцов удостовеяя себя докаументами завхоза экспедиции, быстро договорился с начальниклом колонны о доставке груза до таёжного участка - около двадцати восьми километров от зимника по вездеходной дороге. Так завёз остатки присвоенного в укромное место в необитаемой тайге предгольцевой зоны. Там охотпромысел не ведут из-за недоступности и слабой плотности обитания соболя. Стрельцов родовой участок давно освоил (здесь кочевал и жил его дед-эвенк). Вкопал два металлических вагончика. Построил руками рабочих несколько добротных избушек. В отдалённом глухом ущелье, под бревенчатым навесом, замаскированным плитняком, в десяти метрах пройдёшь и не заметишь, спрятан АТЛ - вездеход-тягач. Его списали в начале семидесятых - заклинило двигатель. Ценное поснимали, что могли вынести. Остальное оставили. Михаил, пользуясь служебными возможностями, вездеход восстановил, оборудовал для удобной охоты на сокжоев -диких оленей. Каждую осень, в конце октября, к стрельцовской обители съезжались снабженцы (сооружена добротная бревенчатая вертолётная площадка) и непонятные суровые личности на заготовку оленьего мяса для себя и для начальства; с начала девяностых частыми гостями стали китайские предприниматели; их интересовали полудрагоценные камни: чароит, нефрит, особенно, белый; биологическое сырье: медвежьи лапы, желчь, мускон и прочее.

 

 

                                                                 27.

    Ни капли воды не должно просочиться. Проверил схроны. Спрятал привезённое, замаскировал. Подремонтировал крыши зимовий. Страдают от сильных горных ветров зимой. Работы на участке всегда полно. "Раскидать" бы приваду по "дворикам" ловушек, как делал всегда весной, да времени не осталось. Надо спешить в Чару проводить Веру Иннокентьевну и обговорить обеспечение Василисы. Квартира в Чите ей "сделана".

    По зимнику шёл около двух часов. Удачно догнала колонна из десяти мощных "магирусов" - немецких грузовиков.

    За час до отлёта, в аэропорту, коротко переговорил с бывшей женой. Договорились: не подавать на алименты. Устроился в гостиницу и вернулся в аэропорт к вылету. Проводил до самолёта,  не скрывая приподнятого настроения. И Вера Иннкоентьевна в радости. Наконец-то! Хиус приятный вдоль долины. Мартовский воздух! Можно затвердить: позади! Вырвалась! После долгих приготовлений, переживаний, раздумий - решилось!

    - Спасибо, Миша, за всё. Не обижайся, если что не так.

    - Да с самого начала всё не так. Не мне обижаться. Всё, что со мной - от меня, моё! Так что лети со спокойной душой. Я рад. Главное, адрес сообщи для переводов. И сюда, в Чару, и в село... Где буду - не знаю.

    ... ЛИ-2 взлетел и скоро скрылся в синиве над Удоканом. По эмоциональной инерции, веря в удачу, в продолжение радости, сразу отправился в райком КПСС, уверенно и самонадеянно. До недавнего времени входил в круг избранных первым секретарём товарищем Тестовым. Резко поменялось. С нежелательными Тестов расправлялся жёстко, как и с ним самим в будущем. Стрельцов не предполагал худший вариант. Сокрушение неожиданностью. Заведующая организационным отделом "вылетела" из кабинета Тестова бледная и заикающаяся. В коридоре скороговоркой огорошила:

    - Он сказал... Чтобы убирался из Чары на все четыре стороны! И побыстрее.

    Попытался найти работу в бамовских конторах. Отъезд на родину означал одно: начинается обратный отсчёт жизни!

    Бамовцы резко другие люди. Дерзские, быстрые на решения, с невероятной для хозяйственника расточительностью. Сначала обнадёживали. А потом, в следующий раз, даже на порог не пускали. "Заслон" выставлен крепкий. Как выяснилось, ему не одному. Старая послевоенная гвардия уходила навсегда...

    Ошарашенный молодостью новой формации, восхищался энергичностью и необычностью. Девушки напоминали Веру Иннокентьевну первой встречи. Привлекательнее. Изо всех сил, заблуждаясь в неотразимости, старался приударить по комсомолкам. Да переусердствовал в мечтальном убеждении: малость поломается, не без этого... Ребята-бамовцы выловили как раз в тот момент попытки затащить в кусты едва знакомую общительную девушку. Прежде такая общительность - прозрачный сигнал на секс. Во второй раз в жизни его били так основательно покалечить и навредить. Удовлетворившись дали на исчезновение неделю...

    Круг завершился: Курва сошёл в Изначало.

 

                                                                  28.

    "Не знаю как, но за территорию буду бороться до последнего вздоха". Ещё долго сидел на краю скалы. Идти к старику Матину не хотелось. Давно уже пора съехать, пора, как говорится, и честь знать. Размышления тяжкие, безысходные: как жить дальше и, главное, где. Ожгло унижением. Стыдно, стыдно, пришлось идти к брату Василию, идти с надеждой, что, может, на время в "Старый дом" пустят. И уничтожающая грубость, хамство.

    Он порывисто поднялся, напоследок осмотрел горное пространство, как бы прощаясь со своей духовной Обителью до завтра, прошептал:

    - Прощай, Вера Иннокентьевна. Прощай, Василиса. Никогда не встретимся... Всегда всё в жизни превращалось в прах. Но вдруг что-то происходило и начиналось возрождение. Надеюсь, так и будет!

    Вышел в улицу. К дому Матина поднялся тропинкой по бугру и огородм прошёл к избе. Встречаться с односельцами до невозможности уничтоженным стыдно. Уже распространились слухи, старик передал, председатель дал братцу отворот-поворот! А Ежевская якобы на совещании намекнула, что не потерпит в районе разгильдяев. Так или нет, но уныние не только грех, но и согласие со своей гибелью. А Курва не согласен, поскольку стыдился. И не зря. Вечером, старик Матин, ходивший на ферму по молоко, сообщил: из райцентра пришла моторная лодка. Привезли с десяток кинобанок с фильмами, почту, оборудорвание для спутникового телевидения. И, как гром гром среди ясного неба, занесли уже в сумерках вместе с газетами Матину - письмо Стрельцову. Он даже не понял "от кого"?! Извенившийся в лице Михаил. Долгое молчание и мрачность обеспокоили Матина.

    - Э-эй! Ты здоров?!

    - Потерпи ещё, Николай. Всяко-разно скоро съеду.

    - Да живи хоть сто лет! Мне веселее. И опять-таки тратиться не даёшь. А у меня пенсия - твоей северной не чета.

    Они обменялись впечатлениями от нежданного послания. Михаил заключил:

    - Мне надо подумать, хорошо подумать. Вера Иннокентьевна хочет "переступить через себя ради дочери" и приехать. Я бы даже отвечать не стал, Николай. Возможно, так и поступлю. В ум не возьму, что происходит! Буду думать. Обрубили же. Благоразумно, справедливо, необходимо. Ведь и полгода ещё не прошло. Да, до прощания, уже больше года не жили. Но судьба по-своему корячится. Как ты говоришь: её в ворота, а она в окно! Ладно. Ужинаем и отбой! Завтра хлопотливый день.

    - Ну, да. Утро вечера толковее... Но как решил действовать - делай!

    Утром, за час до открытия, Курва, многие сему дивились, нервно прохаживался около почты, отмахиваясь веткой от комаров. Заказал переговоры с районным отделом образования. Ещё час не решался. Наконец, отправил телеграмму: "Приезжайте!"

    На следующий день Вере Иннокентьевне выделили жильё. Перебравшись немедленно от Матина, отыскал охотоведа. Он, как и все конторские, на взводе. В зоне БАМ происходила грандиозная реконструкция, которая в последствии потерпела фиаско. Никто не мог предположить дальнейшую жизнь. Охотовед обрадовался. Не надо искать, урезать участки у других, делить болезненно ключи и речки, скандалить! Стрельцов попросил практически недоступный горный участок на северо-западе угодий колхоза. Далекий. Малопродуктивный. Никому не нужный. Опасный... Оба радостные пришли быстро к соглашению, заключили договор...

 

                                                              29.

    Несколько дней пребываания в селе нормальны. А потом как будто под прицелом карабина. Ненавидящий взгляд. Во сне повторяющиеся кошмары. Неделя, полторы ещё терпимо. Нваполнены пьяными встречами, яростным единением с женой. А потом резко: бежать! Начинались сборы.

    Отсюда, из родного села, добираться до Места ловчее, чем из Чары. Путь пор Реке. По горному притоку, далее по притоку притока. Наконец, если позволит уровень воды, поднятьсяч насколько возможно по ключу "Щепка". Пешком до первого вагончика. Там "перетряхнуть" обязатльно одежду, постель, снаряжение, протопить печурку. Вещи развесить просушиться. Когда зимовье оживёт, по берегу ключа до ущелья. Тропинка трудная, но единственная. Выше не пройти, а до вездеходной дороги далеко, километров десять. Около вездехода небольшая избушка "на слоучай непогоды". Можно укрываться два дня - есть запас консервированной провизии. С тягачом, запуском дизеля, проблем нет. В кузове походная электростанция - генератор - подзарядить аккумулятор. Если всё нормально, немедля отправляться на вездеходе напрямую через продлолговатый холм - водораздел ключа с речкой. Забрать манатки и бензин. А лодку выволочь на бугор, иначе измочалит в щепки. В горах редко без дождя в сей период. Так уже через час ключ стремительно наполнится сокрушительной силой. Камни тащит! Коряги, стволы толстенных осин. Когда-то эвенки поднимались на плато. Там осиновые рощи. Таёжники выбирали подходящие дерева для творения долблёнок-дяв. Разрубали на пятиметровые кряжи и пускали по ключу в среднюю воду, в момент упадка. А внизу, в удобном месте, сородичи вылавливали брёвна.

    Месяц назад, при таком дождевом паводке, Курва пережил жуткий паническимй страх. Невероятно, однако прямо напротив вагончика появились люди: коренастый, грузный мужчина, в болотниках и в шляпе-накомарнике. Рядом с ним девочка. Лица их смахивали на европейские. Но широкие монголоидные носы и глаза-миндалины выдавали чилчагиров - тунгусоязычных ойратов. Эвенки для Курвы не опасны. Они избегают конфликты до последнего. Чилчагиры наоборот, если к ним со злом. А он, не желая того, всё-таки для них преступник! Правда, об этом никто, абсолютно никто не знает и никогда не узнает!

    Мужчина спустился к воде, ополоснул лицо, попил из пригоршни. Так и не взглянув на Курву, ушёл. Девочка в точности повторила ритуал, уставилась на Стрельцова мрачным взглядом. Он, справившись с сердцебиением и удушьем, приветственно помахал. Она ответила. Взобравшитсь на яр, показала пальцем на один глаз, потом на второй. И резкий рубящий жест в сторону. Курва, сообразив по-своему, показал руками, что понял: он их не видел! Она ушла. Всё никак не мог придти в себя. И вдруг всплыло: так это люди из кошмаров!

    На следующий день ключ обмелел. Стрельцов перебрёл по перекату. Скоро наткнулся на стоянку ороченов. По следам привязок - оленей обученных под вьюк и седло более двадцати. Проследил с километр. Орочены укочевали на запад, скорее всего, к Витиму, а потом, поскольку это чилчагиры, к Байкалу. Проходящие! - вздохнул с облегчением. - Не привиделись!

    Управившись с делами первого стана, преодолел водораздел. Вездеход оставил под добротным низким навесом на берегу речки. Ночевал в кузове на раскладушке, в верблюжьем спальнике. Спал крепко, без снов. Рано утром вышел успеть подняться до второго вагончика. "Гости" (браконьеры) высокочинные, прилетавшие на вертолёте, иногда на двух, в начале ноября, понятия не имели о жизни "Места", где "гараж", ГСМ, зимовья, схороны - тайна велика!                                                                                                                Ранний свет к земле проникает сквозь облачность. На восходе раздует горным ветерком. Свет скользит по серым скальным стенам серебристо, преломляясь в клубистом тумане. Густая матовая морось наплывает от черноводной речки, зажатой скальными берегами, обволакивая разнолесья и здоровенные лиственницы. А на террасах, в вышине, на одних - огромные сосны, на других - высоченные, ровные как свечи, белые-белые берёзы. На восходе похолодает и ветерок потянет туман среди дереваьев струями, обильно увлажняя травы и почву. Тропа ведёт прямо коридором, теряется для глаз далеко вверху. Пройти восемь с половиной километров всё выше и выше. Там начнётся безлесая, кое-где лишь одинокие ели, горная тундра, каменистая и дикая. Здесь уже мир духов Предков и "дом Курвы".

    За долиной синеют горные леса, по правой стороне; по левой - гольцы, богатые ягелем - место охоты на диких оленей.

 

                                                                        30. 

    Тридцать пять лет промелькнули ослепляющей вспышкой. Курва приходил в себя (или выпадал из реального мира) в огромной зале. Погружена в серую вонючую бесконечность кромешной тьмы Космоса. Сферический потолок высоко едва светится синим. Из тьмы накблюдало многоглазое чудовище, наполненное библейским смыслом. Курва, с трудом обратив лицо от низа, узрел высоченные окна, заколоченные горбылём. Они ссохлись. А в щели смотрят глаза человеков. Они всё знают, всё понимают, кивая на Библию, что нет ничего нового. Не успел, не успел ухватиться за мысли и... вспышка! И ничего! Ни стен, ни потолка, ни пола. Ни верха, ни низа. Тунгусы, уходя в мир духов, ведают, что нет вне Земли ограничений пространства. Курва барахтался в небесах внутри влажных облаков, млея от ужаса дышащей бездны. Доползти, добраться, допарить и вцепиться в Твердь - остановить головокружительное падение. Он принял такое положение - вращение остановилось. Сидел на кровати, устаивашись на старуху, корчащуюся на полу. Вера Иннокентьевна умирала. Очередной приступ. Но лекарства она не обнаружила - исчезли. Полтеряла сознание, наконец, упала и не могла подняться. Хрупкие стенки вен начали лопаться. На пожухлой коже просочилась чёрная сукровица. Синие прожилки "дрыгались" пульсом. Здоровое сердце продолжало усердно толкать загустевшую кровь.

    - Время, Вера Иннокентьевна, время! Иногда необходимо в него вмешаться. Потерпи. Боль пройдёт. Как сгинешь, так станет легко, блаженно, ты будешь бесконечно счастлива. А мне ещё мучительно... переживать... Я, Вера Иннокентьевна, ту бабёнку из тайги вывез. Ей деваться некуда. Мать гонит со двора. Сюда? Так ты палкой её прогнала. Нюра ещё прыткая, истекает. Не то что ты - пустышкой стала. А ей здесь будет хорошо, спокойно... Заживём!

    - Позови, Курва, фельдшера, позови...

    - Она опять тебя вытащит. Не годится.

    - Будь ты проклят... Курва! Атенолол, атенолол... Хоть половинку таблетки... Пожалуйста.

    - Давно, давно, Вера Иннокентьевна, давно проклят. Что так цепляешься? Восемьдесят лет пожила. Куда с добром!

 

 

                                                             31.

    Металлические шаги. Медленные. Она сказала: у меня ноги как железные - не подчиняются, отяжелели, но надо идти! Тишина на время вращения Космоса и самого Курвы. Иногда удавалось неимоверными усилиями "поймать" нужное положение головы - кружение останавливалось и куски прошлого собирались в настоящее. Слышны опять суровые шаги. Вглядевшись в бесконечность, узнал уходящую Веру Иннокентьевну. Те звуки не страшны. А вот сейчас чьё-то дыхание. Сердце сжимается от ужаса. Тишина. Чудовище или замерло, в любопытстве зверином разглядывая горящими красными глазами распростёртого человека на краю Бездны, или продолжало вечное движение уже неслышимое из-за недостижимости. Отвлекло новым фрагментом прошлого:  проезжал на белом олене тунгус - дедушка Курвы - "Сарад". Давным-давно он жил именно в горной местности, где  жизненная территория Курвы. Там дед сошёлся с беглой катаржанкой-цыганкой; её оставили на стане Сарада орочены. Цыганка, выздоровев от простуды, родила Сараду два сына. Однажды она исчезла. Погоня нашла её на дне ущелья - разбилась. Старик презрительно глянул на внука и отвернулся. Безмолвие разбилось на тысячи осколков. Из ушей кровь. Глубокий уничтожающий смысл: ты прожил "мёртвую" жизнь:

    - Дюлкурэдэ-ми! Дюлкурэдэ-ми! - В "Мёртвой жизни" - это "Вперёд! Вперёд" - всего лишь направление. Но в  "Живой" движение "вперёд" означало только "вовзращение домой, на родину":

    "ДЮ" - дом;

    +"Л" - суффикс множ. числа; здесь: превосходная степень;

    +"КУР" - родная обитель;

    +"ЭДЭ" - ласкательное, любимое - "ЖЕНА" - центр и основа Обители;

    + "-МИ" - движение; здесь: "дюл" - домой.

    А вот и человек. Курва верил. Он был всю жизнь за его спиной и ангельски помогал "пройти по самому по краю". Сейчас увиделся живым. Покуривая трубку, в проём распахнутой двери маленькой избушки выглядывал, улыбаясь. Такой же кудрявый и худощавый, как и Курва. Курва торопливо жаловался дяде (отцу) и себе: "Ползу целую вечность. На север. Мне надо доползти хотя бы до первого вагончика, хотя бы... Но стена, глухая стена..." Дядя пеерстал удыбаться, начал мертветь: "Теперь уж ты сам! Мне нет доступа пред твоими судьями".

    Курва оказался снова в отвратительном запахе.

    Запах?!

    - Ваше дерьмо! Вы с головы до ног в собственной моче и в дерьме. Не обольщайтесь, вы здоровы. Просто вы не можете проснуться. Водка на димедрол - вырубает тело.

    - Мне грезится? Позовите дочь. Василиса ведь приехала на похороны матери? Слава Богу, Вера Иннокентьевна отмучилась. Она так сильно страдала...

    - Поэтому вы ей помогли?

    - Окстись, окстись, дьявол! Василиса? Василиса!

    - Хоть зазовитесь. Валяется в полной отключке. На кухне. Страдает баба, не ведая почему. В ночь, после поминок, видел вас в одной опстели. Воспользовались пьяным безумием?

    - Нет, нет. Она просто замёрзла. И, как в детстве, прибежала к нам в постель... За что? За что?! Подняться. Помогите. Мне стыдно. У меня с ней ничего не было. Я так болен! Всё болит, болит. Корёжит, тянет. Душу рвёт. На разрыв.

    - Ложь. Никакой "души" на разрыв! Для вас никогда не существовало "Пути вперёд". Куда бы вы не направлялись, путь был только "назад", по-нашему, "к себе и для себя". Признайтесь. И всё быстро закончится. Ну, может, дней пять-шесть помучаетесь. А если сбежите от дочери, то и несколько лет протянете. Но во Тьме.

    - Мне не в чем признаваться. Я честно прожил. И ещё поживу. Я фронтовик, воевал. Трудился. Помогал людям. Поднял колхоз. При мне жили без дотаций. Да. Дочь не воспитывал. Как чужая. Моя вина, что такая... Винюсь. Вот единственное моё преступление... Вера Иннокентьевна? Так я из милосердия. Фельдшера не стал звать. Вертелась на полу от боли. У неё вены на руках. Кровоточили. Кровь чёрная. Густая. Лучше уж ей умереть, чем мучиться. От неё для меня никакого толка. Таблеток наглатается. Сядет у лампы, уткнётся в книжку. И читает, читает. Ни сварить, ни убраться. Всё в пыли. К чему ей жить? Долго не затихала. Несколько часов мучалась. Прокляла меня. Просила: "Дай из тумбочки. Спаси. Дай таблетку. Таблетку!" А я из милосердия. Поди, на рассвете умерла. Не стал ждать. Перешагнул её и лёг спать. Проснулся. А она застыла. Царство ей Небесное. Все там будем. Я теперь свободен. А мне жить. Гнал Веру Иннокентьевну. Езжай к Василисе. Или попроси в районе комнатку. Мёртвые мёртвым. Приведу сильную женщину. Она жила со мной в тайге. В горах! Конечно, я не тот... Да ты кто?! Что тебе от меня надо?

    - Мне знать: вы или нет? Признанием.

    - Противно. Не могу встать. Неделю назад ходил. Дайте хоть... Одеть что. Голым мне стыдно. Холодно. Спаси, Господи! Замёрзну вусмерть.

    - Признайтесь. И всё закончится. На следующий день встанете и пойдёте. Дня два вас помотает из стороны в сторону. А потом восстановитесь. Для восьмидесятилетнего - вы крепкий старик.

    - Я не старик. И мне восемьдесят два! Не в чем, парень. Да ты кто? Не из местных. Я тут каждого с пелёнок знаю. Считай, половина людей здешних прежде учились у Веры Иннокентьевны. Не видел на похоронах тебя. Так народу было! Или ты мне видишься? Тогда. В чём мне признаться. Признаюсь... - Разозлился. - Да кто ты?! Убирайся из моего дома! Я на тебя управу найду.

    - Вам надо признаться в преступлении против моего рода. В преступлении, за которое только вы отвечаете. Другое меня неинтересует. А натворили вы велико! Нэлумухийэ экэл ора, хушэл-дулэе эмэд-эн! Правда, из потомков только дочь. Ей и расплачиваться. Уже платит по полной... Что ж, видно, не созрели. Поставим укольчик димедрольчика. Поспите, повспоминайте... Ну, вот и получили порцию. Не выпустит вас в "побег". Может, дочь очнётся и поднимет вас на кровать. Может, даже пожалеет - покормит чем. Надеюсь, завтра завершим признанием.

    - Скажи. Признать что. Я признаю... Где?! Не уходи! Не оставляй меня с ней! Не оставляй! Она - страх Божий!

 

                                                                32.

    Сквозь горячечный хаос мучительного алкогольного отравления очнулась в полутьме. В окно луна, скользящая в перистых тучках. Поплакать бы - себя жаль. Но надо... действовать? Звук электростанции - есть время достать опохмелку. Дизель смолкает в двенапдцать ночи. Наступает чёрная тишина. Тявкнет собака и опять шипящая вечность. Постанывая, перевернулась на живот. Отжимаясь руками, медленно на четвереньки. Встала на колени. Трусы спущены до лодыжек. Явно кто-то воспользовался её бесчувственностью. Качало из стороны в сторону. В комнате стонало живое. Где-то выключатель? Нащупала. Лампочка вспыхнула. Тускло источила дрожащий жёлтый свет. Складской порядок превращён в бардак. Завалы кучами. Василиса, как похоронили мать, каждый день находила в запасах отца что продать. И сейчас надо...

    Василиса содрогнулась от тошнотворного отвратительнло духа. Отец, скроючившись "эмбрионом", в вонючей луже и прокисшей "грязи".

    - Быстро сдал. Ещё месяц как таким бодрячком выпендривался. Невестой грозился. И вот...

    "Месяц!?"

    После похорон Веры Иннокентьевны отвели поминки и Стрельцов сразу энергично взялся за уборку. Одежду, обувь, какие-то тряпки, бумаги, поурочные планы, методички, конспекты, письма родных, давным-давно умерших, дневники "погоды", рецепты, советы огородникам, рисунки детей, коротенькие записки от дочери и мужа, кипа различных квитанций и расписок... Свалил нужное и ненужное в углу огорода и сжёг... Объявил Василисе:

    - Вот, медали какие-то, материны, за соревнования. Её дипломы, документы. Облигации. Забери. - До позднего вечера, пока не погас свет, он тщательно перебирал шмотки и товары в комнате, потом в кладовых. Искал, надеясь: Вера Иннокентьевна выполнила уговор и года два назад избавилась от "Красной книжки". Он даже не подозревал, что "Красная книжка" окажется в руках Василисы. Василиса нашла толстый "талмуд" в большом внутреннем кармане на спинке платья, когда подбирали во что одеть тело после омовения. Заинтересовала не сама книжка, а странность: почему мать так хитро её прятала? Утаила находку. Сколько-то времени прошло. Может, две недели или больше - деньги кончились. "Друзья", кои прилепились мигом, расчухав, что Василиса пьёт зверски. Они-то и выдвинули идею кое-что из отцовского "хлама" продавать. Однажды потерялись во времени. Оказалось слишком поздно для пьяной коммерции. Электростанцию давно заглушили. Время два ночи. Село погружено в сон. А водка кончилась. Стали шарить по углам. Подружка детства - Тамара прошарила сумку Василисы и вытащила "книжку". Полистав, приблизив к керосиновой лампе, вдруг радостно заявила:

    - Знаю! Знаю, кому книжецу можно толкнуть. За дорого! И прямо сейчас... Вася, ты не против. Зачем тебе она?

    Василиса согласилась:

    - Хорошо бы пару бутылок...

    - Да что ты! Пошли... - Они, подсвечивая путь двумя фонариками, побрели страдающим скопом по улице. Потом тропинкой по скале, пока, наконец, не вышли к дощатому строению - сараю. Казался нежилым. Трава вокруг не примята. Женщина осторожно постучала в стенку. Тишина.

    - Мы тут принесли ценные сведения. Хотим продать. Посмотрите. - Москитная сетка на окне отодвинулась. Женщина, предупредив, что тяжёлая, вложила книжку в руку. Засветился огонёк. Терпеливо ждали. Мужики выкурили по три сигареты. Наконец, тихо-тихо:

    - Сколько?

    - Двадцать пять пузырей хорошей водки. Хоро-ошей!"

    - Ждите здесь. - Обитатель сарая вышел в другом месте. Лучик фонарика, играя на деревьях с минуту, исчез. Ждать пришлось около часа. Вдруг, с другой стороны, фонарик. Моргнул.

    - Пошли, - скомандовала женщина. Они побрели по высоченной траве, уже влажной от росы, не обращая внимания, что одежда обильно промокла. Внезапно вышли в улицу. На дороге - большая картонная коробка.

    - Двадцать пять бутылок.

    - Да верим. А? - Осветила кругом - никого!

    Василиса возбуждённо:

    - Кто это? Тома, кто это был?

    - Никто. Забудь. Никого и не было. Гульнём?! - Теперь уже громко и возвышенно, хазяевами мира, переговариваясь, они возбуждённые поспешили туда, где двери тем, кто с водкой, открыты всегда и всегда есть чем закусить; к утру уже полсела молодого населения впало в пьяное состояние.

 

                                                              33.

    Василиса вцепилась в дрожащие руки отца, подволокла к кровати, с трудом, задыхаясь, перехватив за подмышки, водрузила на испачканный матрац, закрыла с головой покрывалом, влажным от мочи.

    - Провонял, папашка! - Сплюнуда на пол.

    Михаил обиженно пробумчал, как из-под земли:

    - Я тебя кормил!

    - Курва! - взорвалась визгом Василиса. - Как был ты Курвой. Так и остался. И меня такой сделали. Я тебе что, свинка? Накормил и слава Богу! Хрюкай сама по себе. Ребёнок должен в семье. А не у тётей-бабушек, коим начхать. Ни копейки тавоих на меня не тратили! А мамаша на мужиков... Нет, конечно, я ни в чём не нуждалась. И сих пор за счёт тебя живу. Но мне не это надо было. Отца и Мать! - Задохнулась горечью. Кое-как справившись с подступившими рыданиямим, замолчала надолго, нервно соображая. Ведь должна же оставить где-то опохмелку - припрятать водку. - Ладно, лежи пока. Малость очухаюсь. Лампы заправлены. У тебя где-то в хламе коробка тройного одеколона. А что, люди же пьют! Да ещё и нахвакливают... Да печь попробую зажечь. Вода вроде есть. Мужики натаскали из колодца, от больницы. Нагрею, тебя умою. Да приберусь. Дышать нечем. Не пойму, как ты разом сдал. Бодрый же был. Невеста-тунгуска каждый день заходит. Я ей стакан налью и выпроваживаю. Дескать, спишь! Не показывать же тебя обделанным. Не усыплять бы тебя. Так покоя нет! Часами орёшь, в глаза папльцами людям лезешь. Никому слова сказать не дашь! То начинаешь Таиску какую-то звать. То разговариваешь с ней. Часами не умолкаешь. Нет уж, лучше спи. Уеду - тогда ори тут заорись.

    Василиса вернулась в прихожую. Включив электричество, несмотря на состояние многодневного запоя, удивилась: на столе две бутылки водки, приличный отрезок сырокопчённой колбасы, пакет с рогаликами.

    - Н-да, папашка. Спать тбе немытым. Не знаешь, кто принёс закусь и водку?

    - Человек, Вася, человек. Приходит. Я никак не могу проснуться из дурмана. Не могу... У меня оружие приготовлено. Только доползти... Не усыпляй меня. Я с ним справлюсь.

    - Подожди. Мне надо выпить. Тогда начну соображакть. Как же он приходит? Не сходи с ума. - Набулькала полстакана. Выдохнув, натужно выпила, словно заталкивая. Побагровела. Отгрызла кусок колбасы. Мычаще: - Я же дверь на два крюка закрываю. А когда ухожу - на висячий замок.

    - Опять напьёшься. Вырубишься. И мужик тут же заявится... Налей стопочку.

    - Сейчас, сейчас... Провалится.

 

                                                                  34.

    На рассвете в густой полутьме серая полоса из прихожей. Сквозь веки набирающий силу свет. Справив нужду под себя, очнулся, уже падая - ринулся в пропасть Бездны и... грохнулся на пол застывшим сутунком. Боль меж лопатками - бесконечный мир какое-то время. Мозг просыпается через тугую тупость бессознания. Тело не подчинялось. Головой туда-сюда, по сантиметрам, стараясь облегчить онемение. И затаился вниманием, чувствуя нависающее над душой враждебное живое. Оное находилось где-то в бесконечности пространства и где-то рядом. Не сразу, осторожно, таясь достиг точки, с неё мог разглядеть краем глаза суровое лицо тунгуса, неподвижный взгляд... В кресле Веры Иннокентьевны, к ужасу Курвы, чилчагир. Курва закрыл глаза, притворившись уснувшим, двигаясь по миллиметрам, освобождая кровотоку сосуды.

    Ясность сознания приступом:

    - Ты существуешь?

    - Более чем. Дочь вот твоя, Василиса, частично. Валяется на кухне. Без чувств.

    - Пьёт. Очень сильно пьёт. И всё здешнее отребье около неё. Я её очень боюсь. Никак не объясню. До умопомрачнения. Засыпаю и не могу проснуться.

    - Оказывается, вы получаете двойную дозу снотворного. Лекарства, димедрол, я прибрал. Василиса обезоружена. И всё же опасность есть. Дочь автоназию доведёт до конца. Уже внушает, вы при смерти. Как пропьётся, выйдет из запоя, вам конец! Вот почему неизвестные выбрали именно это время вашей жизни. Обидное, оскорбитльное и унижающее прямо в душу. Отмахнуться не получается! Какие-то хлыщи, вечно пьяные, шарятся в ваших ценных вещах. Разглядывают вас голого, обляпанного, в луже. Тычат пальцами. Смеются. И дочь с ними смеётся. - Стрельцов застонал. - Признайтесь. И всё прекратится.

    - Она пьёт и пьёт... водку. Воды попить. Я всё время хочу пить. Пить. И упал. Так сильно орала; "Опять грохнулся. Лежи теперь, ума набирайся. Тебе всю жизнь не до меня. Попробуй вякни: я тебя кормил!" - И завыла. Зачем вы меня родили?! Мамашка проговорилась. Царство ей Небесное. Якобы я воспользовался её ужасом. Насильно втащил в уродскую жизнь... Не верь ей, парень. Болтушка! Я никакого насильно не тянул. Сама Вера Иннокентьевна ко мне пошла. Спросил, как причалили: на квартиру или ко мне? Сказала: с тобой!

 

                                                               35.

    - Признаться? Понимаю. Время истекает. После отпустишь? Исчезнешь навсегда? Ещё всяко-разно выкарабкаюсь. Смогу сразиться. Вышвырну её вон из дома. Моего дома! Тебе это надо? В тридцатых годах. Брат мой Васька и я. Мужика убили. На устье "Горячего ключа". Оказался геологом. Тогда БАМ зачинали. Война не дала. Убить приказал дядя. Говорят, он - настоящий мой отец. Ума-то не было. Вспороли ему живот. Кишки выпустили из интереса - сколь проживёт. Пошло худо. Дядя не сразу заметил. Там ещё и баба была. Пряталась. Найти её в темноте не смог. Сильной оказалась. Смогла голая через мошкару и комарьё. Тучи их... Сначала тунгусы мужиков многих вырезали. Дяде пузо вспороли. Кто остался - НКВД арестовали. Третьи, как мы, убежали. Вниз по реке.

    - Из-за чего, думай, тунгусская резня?

   - Из-за того мужика. Мы думали - он беглый. А за них, врагов народа, хорошо платили. За правое ухо - 25 рублей.

    - Серьёзно думаете, что из-за этого тунгусы собрались из разных концов тайги, чтобы за какого-то убиенного незнакомца?

    - Нет, не думаю.

    - За всё, что вы натворили после того преступления, расплачивается ваша дочь и ваш род. На ней ваша ветвь заканчивается. Ну, да вам всё равно. Мне известно, за какое должны расплачиватьсмя сами. По закону необходимо признание, чтобы никаких сомнений.

 

 

                                                                36.

    - Доверился судьбе - куда "кривая вывезет". Если бы не дурость с женитьбой. Другая бы жизнь. Таисия, хошь и тунгуска, великолепная женщина. Взамен завёл жену на зависть мужиков района. А Таиску без раздумий прочь. Собрала узелок манатчонок. Ни слова - ушла. Так ты ей родич?

    - Да, она чилчагирка. Правда, баунтовская. Но в прежние времена мы одно племя.

    - Ладно. Двадцать лет по тайге. Завхозом. А хозяйство огромное. Склады забиты доверху. Участков много. Штольни, шахты, россыпи. Рабочие посёлки. Поток людей: дай одно, отпиши другое, найди третье. Устоялась стихия, поэтому потерял бдительность. На шахте работал мастер. Пацан! Не знал его. Видел наверное. Ведь все ИТР через мои склады прошли. Дошло: мастер привёз из Якутии эвенушку. В жёны. Посерьёзному. Сказали, красавица! Глянул я. Обомлел. Чуть сознание не потерял. Моя Таиска! Да такая - слов нет. В силу вошла. Вечером скараулил. Схватил её в охапку. Она же раньше безотказная. И любила меня до безумия. Говорю: "Хватит дурью маяться. Покуролесили. Пора домой. Всех к чёрту! Завтра махнём в горы. Там будешь жить..." И потащил к себе. Она вырвалась и орать! Меня горняки так отчебучили! Месяц болел. Начальству сказал, что лавиной помяло. В ту зиму сходов было много... Всё из-за баб. А под Новый год, 31 декабря у них свадьба. Втнемяшил: не бывать! И её, и себя! Достал из заначки водку. Со мной, ещё с колхозной жизни, Эдик. Подручный. Напоил его. До бесчувствия. Его унты надел. Тозовку - мелкокалиберную винтовку. С ней Эдик белковал в свободное время по округе. Свадьба в разгаре. В конторе жарко. Форточки настежь. Залез на завалинок. Ни секунды. Прицелился. Пулю в лоб Таиске. Вот тебе свадьба! Предательница... Прибежал. Унты на место.Тозовку протёр. Сунул в руки Эдику. И так, и этак, чтобы захватал затвор, спусковой крючок, ствол. Спрятал оружие Эдику под матрац, где и была, у стенки. ГНа другой день заявились два мента. После обеда. На вертолёте прилетели. Дал им показания. Рано лёг. Эдик выходил. Несколько раз. Когда, что - всё проспал. Судья что-то почуяла. Никак у неё не складывалось из-за полного отсутствия мотива у Эдуарда. Не стала вдаваться. Улики обличали полностьью... Я же Таиску любил! И сейчас. Больше всего на свете. Эдика подставил. Так планировал на время, для прикрытия. Дела устроить. Многое продать. Раздать близким. Деньги Василисе. С квартирой порешать. В Чите, на Острове, от геологии получил однокомнатную в "хрущёвке"... Дела заняли дни, ночи, недели, месяцы. Что-то со мной происходило. Ни капли раскаяния. Но решение покончить с жизнью ещё держалось на: так надо! Жизнь без Таиски была не жизнь. А после... невозможна. Углубился в тайгу на дальние схроны. Сгусток мерзости мертвел. А что Эдик? Насильник, вор, хулиган. Там ему и место. Сижу у костра. А зачем всё это? Суета. Таиску не вернуть. Обо мне никто не заплачет. А умереть всегда успеется. Кому от моего самоубийства станет легче? Моя беда. И мне с ней жить. Беда, именно беда. Для кого-то преступление. А для меня - беда!

    - Эду-дэ эру бидерэн! Си - кихилак!

 

                                                            37.

    - Отпусти меня. Я признался.

    - Новость о Таисии, конечно, потрясающая. Сгубил такую жизнь! Но нет... Что вы наш преступник - точно узнали двенадцать лет назад. Получили подтверждение из первых рук. К Таисии никакого отношения.

    - Да какое же?! Чарская геологиня? Так я в том только советом. Колобов? К его участи все причастны. Я всего лишь обманул ороченов. Дескать, хочет их разоблачить. Они своё стадо содержали в тайге. Синицина? Я к ней и пальцем не прикоснулся. Или...

    - Не, не. Надо вам "сходить" глубже. В корень зла.

    - Да все мы такие. Человек - хищный зверь. И ты не лучше! Мучаешь старика!

    - До вас я казнил несколько детоубийц. Я не замаран убийством Вечности.

    Курва вдруг сдался;

    - Знал, настигнет. Шестьдесят семь лет! Прошло. Она что, тоже чилчагирка? Конечно, иначе тебя здесь не было.

    - Зачем же вы так с ней? Неделю насиловали, издевались. Изрезали. Ребёнок же.

    - Хотел узнать тайну. Что там? А там ничего. Мёртвое мясо. Согласен. Просьба: из моей винтовки...

    - Нет, нет. Пуля в лоб - великое милосердие. Для такого перступника - не наказание, а избавление благое...

 

                                                         ЭПИЛОГ

    Две женщины, энергично переговариваясь о жизненных проблемах, посмеивась и радуясь, убирали граблями скошенную траву на метеоплощадке. Внезапно разом лишились дара речи. К ним, по дорожке среди сосен, дёрганно надвигался на прямых ногах голый мертвец. Вдруг он тоненько запел:

                                             "Отче наш, Сущий на небесах!                                                                                                   да святится имя Твоё:                                                                                                               да приидёт Царствие Твоё;                                                                                                       да будет воля Твоя и на                                                                                                             земле, как на небе; хлеб наш насущный                                                                                   подавай нам каждый день; и прости нам                                                                                   грехи наши, ибо и мы прощаем всякому должнику нашему                                                       и не введи нас в искушение, но избавь от лукавого".

    Одна из женщин вырвалась из ужаса, истошно закричала строителям:

    - Сюда! Сюда!

    Мужики готовились подняться на сруб будущего жилого дома для молодых специалистов. К осени подъедут две молоденькие девицы, учительница и фельдшер.

    Узнали Стрельцова. А вблизи ужаснулись. Из страшных кровавых глазниц сочилась сукровица. Отвели в ФАП. Через полчаса фельдшер, пожилая женщина, быстро прошла вниз села - на почту переговорить с райцентром. Как назло - нелётная погода. Только через три дня санитарный вертолёт пробился. Экипаж, ради спасения человека, рисковал. С врачами прилетели полицейские и следователь. Василису долго допрашивали. Пытались выяснить хоть что-то о мужчине, якобы ночами бывавшего у отца. Она упорно: никого не видела. Незнакомых. Перечислила всех пьяниц, помогавших пропивать имущество. Сам Курва уверенно настаивал, здраво и подробно описывая парня, конечно, скрывая содержание разговоров.

    Сначала ослеплённого увезли в райцентр, потом в Читу, где он и скончался в областной клинической больнице. Василиса даже и не подумала исполнить завещание отца похоронить на сельском кладбище, поближе к могилке матери. Его закопали на читинском погосте. Через какое-то время появились результаты анализов: на ноже, коим выкололи глаза Курве, чёткие отпечатки пальцев Василисы. А на правом рукаве её кофты кровь и глазная жидкость. Более десяти свидетельств, что Василисы в предполагаемый день совершения преступления даже в селе не было. Она якобы уехала вместе со всеми, набрав водки, на зимовье, чтобы никто не мешал вакханалии. Потом кто-то из них вспомнил, что вроде бы ещё ездили за водкой и Василиса с ними. Её арестовали...

    Василий Стрельцов дом заколотил. Присматривал, ожидая Василису, уверенный, что она обязательно приедет. Она появилась в 2020 году. Её не узнавали. Старуха в хэбэшной чёрной робе. Пришла к Василию попросить лом, чтобы отодрать доски и проникнуть в избу родителей. Василий с трудом узнал племянницу.

    - Отбыла?

    - От звонка до звонка. Жить мне негде. Аферисты квартиру отжали. - Так, тихо переговариваясь, захватив лом, они медленно побрели по безжизненной улице; все жильцы улицы умирающего села исчезли в Вечности...

 

                                                               КОНЕЦ.

 

 

 

                                              Александр Гурьевич Латкин.

 

 

 

----------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------